Будет!

– Леонид Семенович! Обычно говорят: сколько лет!..

Вот и небо, вот и солнце. И Александр Александрович Артоболевский – живой и неунывающий, хоть и побитый крепко. Губы в запекшейся крови пытаются улыбаться.

– Правильно говорят! – выдохнул Леонид. – Здесь день, считай, за год идет. Ну, со свиданьицем!..

Охрана, двое серошинельных с зелеными петлицами, мешать, как и прежде, не стала, отошла в уголок под железный навес. Пантёлкин поглядел вверх, в чистое весеннее небо, руки в стороны раскинул, хотел заорать во все горло… Сдержался. И так на душе оркестр играет.

– А мне про вас, Леонид Семенович, страхи всякие рассказывали. Мол, упрямились вы и за то вновь в подвал угодили. Тот самый, черный который, со мной беседы вел. Правда, на этот раз сей гражданин не рукоприкладствовал и даже не настаивал сильно.

Старший оперуполномоченный хотел пояснить, что к чему, но его опередили.

– Але… Александр Александрович! Батенька!.. Они, они!..

Псих был уже здесь, подбежал, протянул худые руки, пальцы грязные растопырил. То ли обнять захотел, то ли за горло ухватить.

– Они меня обманули, обманули! Не верьте им, Александр Александрович!..

Леонид вовремя выставил руку, поймал психа на кулак, толкнул несильно. Тот намек понял, попятился, взглянул испуганно.

– Александр Александрович! Осторожно! Это бандит, душегуб! Меня к бандиту подсадили…

– Эй, не орать! – лениво откликнулся один из серошинельных конвоиров. Ненормальный вздрогнул и поспешил отойти подальше.

– Довели беднягу, – археолог покачал головой. – Хоть и жалеть его как-то не с руки. Знаете, кто это? Мокиевский – тот самый, которого Иванович нахваливал.

Леонид чуть не присвистнул. Нострадамус! Друг-приятель самого товарища Бокия!..

– Кажется, они со своим учеником слегка не поладили.

Псих услышал. Шагнул вперед, дернул себя за галстук-удавку.

– Да! Я им все сказал об Агартхе! Все!.. И про закопченные ворота в монастыре тоже. Пусть! В Недоступном царстве побывали уже тысячи, но не все смогли вернуться. Вы же сам стояли у входа, вы все видели…

Археолог досадливо поморщился, кивнул в сторону.

– Давайте отойдем, Леонид Семенович. Сей господин бывает очень шумным.

– …Я их заставил поклясться, да! Глеб повторил слова священного обещания Цзюпаня, если он солжет, если не отпустит нас…

Не договорил, зашелся к кашле. Артоболевский невесело вздохнул:

– Страшно, когда человек верит в собственную выдумку. Наверняка и вам успел наплести с три короба.

Леонид смотрел в небо и улыбался. Менее всего хотелось думать о какой-то дурацкой Агартхе. Как он загадал, так и сбылось. Солнце! Значит, все будет в порядке?

– Наплел, Александр Александрович, не без этого. Пламя у него вспыхивает, огонь вприпрыжку бежит по стенам, сплетается в узоры какого там алфавита…

– …«Ватаннан». Это Елена Блаватская, шкодная старушка, выдумала – взяла первое попавшееся восточное слово. Между прочим, оно означает «родина», но в каком-то там падеже. Песня на Кавказе есть: «Ватаннан туштын тиар тиарай, биз сани ааннан хабар билманых…». «Ходишь ты, несчастный, забыв и родину, и свой язык…» Ерунда все это! Видел я закопченные ворота. Реликвия, очень древняя, настоятель рассказывал, что их привезли из знаменитого тибетского Шекар-Гомпа. Теперь по милости этого истерика в монастыре все разгромят, разграбят, разберут на сувениры. Хорошо хоть до Шамбалы мало кто доберется. Там археолог нужен, а не свихнувшийся мистик. Я вам уже рассказывал – памятник сохранности уникальной, один из центров распространения калачакры на Тибере. Но идти надо через горы, очень далеко и не слишком безопасно. А еще есть Пачанг с его потрясающей библиотекой. Кстати, местные очень удивляются, откуда у нас, европейцев, столь дикие представления о Востоке. Подземные царства, владыки, блюстители…

Леонид слушал, не спорил, вдыхал звенящий весенний воздух. Какая, собственно, разница, сидит где-то под землей унылый и мрачный Блюститель, свихнувшийся от разговоров с неупокоенными мертвяками? Тайн вполне хватало и в этом мире. То, что лежало в папках Жоры Лафара, куда страшнее всякого подземного царства, а странный чемоданчик с Кирочной – намного интереснее. А еще лучше – чтобы ни тайн, ни ужасов. Много ли живому человеку требуется? Воздухом свежим подышать, на солнце взглянуть…

– Знак! Знак!.. Знамение! Меня слышат, слышат!..

На этот раз вопль психа Мокиевского звучал победной трубой. Длинная худая рука указывала прямо в небо, в солнечный зенит.

– Блюститель Мира! Приди, приди!.. Ай!..

Один из конвоиров, потеряв терпение, слегка пнул крикуна сапогом. Мокиевский упал на четвереньки, приложился подбородком к грязному металлу крыши, но и не думал смиряться:

– К тебе взываю, Блюститель Недоступной! Ом! Ом! Ай-й-й!..

Теперь в дело пошел приклад. Удар под ребра принудил Нострадамуса к молчанию, но жест руки вновь красноречиво указал на небо.