Великий Валуй-мурза попал во время осады Казани в плен к царю Ивану Грозному; государь был готов даровать ему живот, потребовав, однако, перейти в православие и сделаться его верным вассалом. Мой пращур после тяжких раздумий согласился отречься от веры предков; в церкви в Архангельском, где его крестил сам патриарх, в ту самую секунду, когда вода из купели окропила чело Валуй-мурзы, раздался голос с небес, который предрек, что будет весь его род проклят за измену Аллаху и Магомету, и найдет смерть каждый из старших сыновей еще до того, как достигнет двадцати пяти лет.

Никто не знал, правда это или нет, однако на протяжении последующих трехсот с лишним лет почти каждый старший сын в нашем роду умирал, так и не отпраздновав двадцать пятый день рождения – кого-то забирала страшная болезнь, иного уносил несчастный случай, кто-то пал на поле брани или стал жертвой отравления. Это, впрочем, не помешало Валуйским с каждым годом богатеть – один из них был наперсником Петра Великого и строил Петербург, его дети и внуки сделались незаменимыми советниками при дворе мудрой Екатерины и щеголя Александра.

К середине девятнадцатого века наш род считался самым богатым в стране, а стало быть, и во всей Европе. Даже императоры не обладали такими богатствами, которые находились во владении князей Валуйских. Одних дворцов была дюжина, а драгоценности хранились в четырех огромнейших сундуках, каждый из которых с большим трудом поднимали три дюжих мужика. Мой прадед принимал у себя в Валуеве поэта Пушкина, который черпал там вдохновение, прогуливаясь по «русскому Версалю».

Мой дед, князь Осип Григорьевич, потерял двух сыновей (одного сбросила лошадь, и он разбился насмерть, а другой утонул в пруду). Единственной наследницей всех богатств и титула осталась моя матушка – незадолго перед смертью дед лично просил императора Александра позволить матушке именоваться княжной Валуйской и после замужества и передать титул детям: он не хотел, чтобы наш род угас. Личным распоряжением императора сие было разрешено.

Осип Григорьевич лелеял честолюбивые мечты. Он непременно желал, чтобы его единственная дочь Зинаида, блистательная красавица и покорительница мужских сердец, вышла замуж за представителя царствующей династии. Он был не против, если бы она стала императрицей Зинаидой Романовой, тем более что ее приданое многократно превышало бюджет всей страны – одни проценты с его капитала, размещенного в банках, составляли свыше десяти миллионов золотых рублей в год. Дед и сам толком не знал, каковы точные размеры его состояния.

Понимая, однако, что в силу династического пасьянса русской императрицей его дочери стать не суждено, Осип Григорьевич устроил смотрины зарубежных женихов. Он с ходу отверг несколько кандидатур немецких великих герцогов и королей – слишком захудалыми были их рода, да и иные владения не превосходили по размерам наше Валуево. Он объявил матушке, в ту пору двадцатилетней девице, что она должна выбрать себе в мужья либо наследного принца Болгарии Бориса, либо сына короля Герцословакии Павла. Оба молодых человека, совсем некрасивые и далеко не умные, отирались в Петербурге в императорской свите: и ни тот, ни другой не имели ничего против такой супруги, как княжна Зинаида Валуйская.

Моя матушка проявила строптивость и показала свойственный всем нашим предкам сильный характер. На нее не произвело ни малейшего впечатления то, что болгарский цесаревич исполнял под окнами нашего дворца арию из «Аиды», а герцословацкий наследник престола ворвался в парадные залы на белом арабском скакуне и бросил к ее ногам букет цветов, перевитый ожерельем из редкостных розовых жемчужин. Дед мой уже видел своего внука принцем и наследником короны (все равно какой) – но этому не суждено было сбыться.

В день своего двадцать первого дня рождения матушка объявила, что сделала выбор и намерена сочетаться узами Гименея. Дед был вне себя от радости, предвкушая небывалое торжество по случаю превращения его дочери в супругу одного из принцев – ему было наплевать, на каком именно из двух блистательных шаромыжников его дочь остановила выбор: болгарском или герцословацком. Матушка объявила, что ее мужем станет граф Константин Константинович Синеоков-Палей.

Дедушка лишился дара речи – граф, служивший в инфантерии и сопровождавший принца Павла в качестве адъютанта, был наследником двух угасших дворянских родов, нищ, как церковная мышь, и, кроме всего прочего, неказист лицом и старше матушки почти на пятнадцать лет. Дед запер дочь в Валуеве и телеграфировал принцу Павлу, что его дочь согласна и венчание может состояться немедленно. Пока герцословацкий наследник ехал на поезде из Экареста, матушка бежала из дворца и против воли деда стала женой графа Синеокова-Палея.

Когда принц Павел прибыл в Петербург, ничего изменить было нельзя – газеты уже оповестили общественность о замужестве дочери самого богатого человека империи. Дед отправил несолоно хлебавшего герцословака обратно к Адриатическому морю и скрепя сердце был вынужден заключить в свои объятия нелюбимого зятя. Осип Григорьевич так и не смог полностью оправиться от удара, нанесенного его честолюбивым планам, и скончался восемью месяцами позже в Валуеве.

А через пять недель, в середине октября 1887 года, там же появился на свет мой старший брат Александр. За ним последовал Осип в последних числах апреля года 1890-го. Еще несколько моих братьев скончалось в младенчестве, прожив на этом свете всего пару месяцев. Матушка уже не чаяла снова обзавестись потомством, когда к середине 1900 года выяснилось, что она беременна. Результат известен – свет увидели мой брат-близнец Николя и я, единственная дочь, названная в честь матери Зинаидой.