— Сколько же вам нужно народу? — спросил генерал.

— Тысяч двадцать, — ответил майор, повергнув генерала в растерянность.

— Ну что ж, постарайтесь сделать все возможное, — буркнул он.

В конце концов люди майора Говарда нашли с десяток человек из нескольких тысяч сбежавших. Но ни Советы, ни генерал Мюррей не выразили по этому поводу никакого недовольства. Последний был даже вполне удовлетворен столь ничтожными результатами, а когда полковник Хиллс доложил бригадиру Ашеру о бежавших, тот «был очень доволен, что столько народу бежало», и сказал, что «не стоит на этот счет волноваться» *568.

Наш рассказ о судьбе относительно небольшой части казаков, находившихся под контролем 6-й танковой дивизии, затянулся, и некоторые читатели могут сказать, что спасение 50 казаков из 50 тысяч русских, переданных НКВД в Австрии, — не такое уж крупное достижение. Но значение этого эпизода не ограничивается цифрами: история спасения Островского и его друзей доказывает возможность альтернативы политике Идена и МИДа. Если бы все английские офицеры отнеслись к выдачам так же, как офицеры 6-й танковой дивизии, — большинство, если не все старые эмигранты избежали бы незаконной репатриации.

26 мая, за два дня до того, как казачьих офицеров обманом заманили в Шпитталь, некий чиновник британского МИДа в официальном документе подтвердил, что англичане намерены передать советским властям «всех советских граждан». Формулировки документа точны и однозначны:

Далее дается определение понятия «советский гражданин»:

Согласно этому определению, миллионы русских, уехавших из России во время революции и гражданской войны и никогда не живших при советской власти, не являлись советскими гражданами и обозначались термином «старые эмигранты» — в отличие от «новых эмигрантов», то есть бывших советских граждан, бежавших из СССР. Все без исключения «старые эмигранты» либо не имели гражданства, либо были подданными государства, в котором жили, и хотя по рождению они были русскими, никто не утверждал, что они являются советскими гражданами. Генерал Васильев на одном из заседаний советской комиссии по репатриации сказал, что советскими гражданами являются «все те, кто до плена или вывоза в Германию был гражданином какой-либо советской республики», и заявил, что только такие лица подлежат репатриации *571. Ни один старый эмигрант не имел права самовольно присвоить себе советское гражданство. Как объяснял один советский чиновник,

Английское правительство с самого начала репатриации разъясняло различие между советскими и несоветскими подданными. Через несколько дней после того, как с нормандского побережья стали прибывать в Англию первые русские пленные, МИД пояснил, что «меры по репатриации не применяются к лицам советской (русской — Н. Т.) национальности, не являющимся советскими гражданами». Речь шла о лицах, «имеющих не советские или нансеновские паспорта» *573. Это определение, принятое по совету Патрика Дина, МИД переслал в Госдепартамент США *574. Кристофер Уорнер в связи с этим заметил: «Мы не должны включать в нашу статистику русских эмигрантов, поскольку у них имеются нансеновские паспорта» *575. Следовательно, позиция МИДа была определена вполне четко:

Так, в соответствии с этой политикой, русских эмигрантов в Риме заверили, что они не подлежат репатриации *577. В марте 1945 года генерал Ратов попытался контрабандой протащить на судно, идущее в Одессу, одного белоэмигранта. Английские власти вовремя вмешались в дело, и выяснилось, что этот человек во время гражданской воины воевал в армии барона Врангеля, затем эмигрировал и 22 года прожил во Франции, не имея гражданства. Генерал Ратов немедленно отказался от каких-либо притязаний на эмигранта, сославшись на недоразумение, а Патрик Дин потребовал «заявить решительный протест советскому правительству», при этом, впрочем, добавив: «как только это окажется удобным». Правда, сотрудник министерства А.И. Ламберт был вынужден санкционировать выдачу советским представителям одного бывшего белогвардейца, эмигрировавшего в 1920 году («иначе Советы житья бы нам не дали»), но о том, чтобы официально придерживаться такой линии, не было и речи *578.

И все же Николай Краснов и другие казаки, находившиеся в Австрии, подверглись насильственной репатриации, что поразило даже советских представителей. В Юденбурге советский генерал Долматов с удивлением спросил, почему осуществляется выдача старых эмигрантов *579, которых, насколько ему известно, советские власти не требовали. В связи с этим один старый эмигрант рассказывает, как офицер НКВД, узнав, что стоящий перед ним казак до войны жил на Балканах, воскликнул: «Так вы эмигрант? Вы не подлежите эмиграции. Тов. Сталин не претендовал на старых эмигрантов. Почему вы здесь?» *580А у подполковника СМЕРШа такое вероломство англичан, коварно обманувших своих друзей, вызвало приступ бурного веселья *581.

Казалось бы, столь явное отступление от принятой линии объясняется двумя причинами: либо тут имело место трагическое недоразумение, либо эта уступка — результат продуманной политики. Как ни странно, почти никто из исследователей не занимался этим вопросом. По мнению казачьих авторов, это еще одно следствие английской политики умиротворения и предательства, но такая трактовка мало что объясняет. Лорд Хенки, бывший старший чиновник МИДа, выражал «глубочайшее сожаление, что в жару и страшную неразбериху лета 1945 года оказалось невозможно… вдаваться в каждое индивидуальное дело», из-за чего и были совершены «отдельные ошибки» *582. Кое-кто высказал предположение, что включить старых эмигрантов в число репатриируемых посоветовал англичанам генерал Доманов *583. Но английские офицеры, к которым он мог бы обратиться с таким предложением, утверждают, что ничего об этом не знают. Да и вряд ли генерал Китли нуждался в советах Доманова и пошел бы ему в этом навстречу. Других предположений пока как будто не выдвигалось. Но независимо от того, был ли этот эпизод запланирован или же явился трагической ошибкой, несколько тысяч ни в чем неповинных людей были, в результате, обречены на смерть или муки; и поэтому нелишне было бы узнать, кто же принял решение, приведшее к столь страшным последствиям.