Шрифт:
Отец широко раскрывает объятия. Я бросаюсь в них и замираю у него на груди.
— Итак, мне остается лишь пожелать, чтобы твои горячие мечты сбылись, чтобы ты достигла того счастья, о котором так мечтаешь, достигла намеченной цели, — заключает он.
Во имя благополучия маленького принца я добьюсь своей цели!
Весь дом в смятении, когда я уезжаю. У «Солнышка» бледное, встревоженное лицо. У мамы-Нэлли покрасневшие от слез глаза.
А письмо Бориса, полученное накануне, полно мольбы не принимать опасного решения.
Но ничто уже не в силах меня удержать. «Опасное» решение в том, что я не хочу жить, как другие, не хочу, чтобы только один «рыцарь Трумвиль» зарабатывал деньги для маленького принца, хочу, чтобы и моя лепта была вложена в его воспитание.
И еще хочу, чтобы маленький принц гордился своей мамой! Пусть для этого надо учиться целые годы, — чего-нибудь да добьюсь!
И я стараюсь не глядеть в печальные лица близких, стараюсь быть бодрой и сильной.
— Останься! Останься с нами!
— Нельзя, милые, нельзя! Не бойтесь за меня, не бойтесь! Моя путеводная звездочка будет светить мне в трудную минуту. Мой белокурый маленький принц будет со мной!
И, распростившись с моей семьей, пообещав навещать их часто-часто в свободные от занятий дни, я с маленьким принцем и его кормилицей Сашей уезжаю туда, куда зовет меня моя смелая мечта.
Я в Петербурге. Небольшая, очень скромно убранная комната. Два окна приходятся в уровень с землею. Они точно две маленькие двери, выходящие в сад. Недалеко от окон — каменная ограда. Дальше — белая церковь с золотыми куполами, которые можно видеть, только до половины высунувшись из окна. Усыпанная песком дорожка бежит желтою змейкой вдоль маленького палисадника прямо к белой церкви.
Колокола звонят. Завтра праздник.
Тихий вечер. Сумерки бесшумно скользят над землей. Белая церковь, белая ограда, кусты сирени и этот, еще по-летнему убранный палисадник — уютный уголок природы, здесь, среди душных каменных пыльных громад. Мои глаза скользят по комнате. Еще не распакованы корзины и сундуки. Кое-как, наспех, расставлена мебель. Мы только сегодня приехали в этот мирный уголок, состоящий из двух комнат с окнами в палисадник, примыкающий к скверу, с крохотной кухней и единственным ходом во двор.
Я стою у окна. Сердце стучит. Смутные мысли роятся в голове. Вереницы людей, образов, картин и событий встают и чередуются передо мною. Я вспоминаю о детстве маленькой принцессы из Белого дома, о бедовой мечтательнице и шалунье, доставлявшей столько хлопот другим, о высокой кудрявой девочке Лиде-институтке с пытливыми глазами и жадно ищущей душой; наконец, о Лиде-девушке и Лиде-женщине, о ее светлых радостях, о том большом и страшном, что избрала она на пути своей жизни.
< image l:href="#" />Да, нелегко юному, своевольному, избалованному жизнью существу победить себя. Нелегко начинать настоящую жизнь.
И все-таки в глубине моей души царит торжество победы над самой собою. Мне кажется сейчас, что там, за белой оградой, ярко загорается моя гордая и счастливая звезда.
Направо от меня — неплотно прикрытая высокая дверь и тихие звуки. Легкий звенящий скрип и монотонные, как вечерний прибой, чуть слышные напевы. И еще звуки. О, какие они сладкие! Точно вздохи лесного ветерка в густой чаще деревьев.
Милые звуки!
Голос за дверью поет-выпевает:
Фонарики — сударики Горят себе, горят. Что видели, что слышали, О том не говорят…Там, за неплотно прикрытою дверью, — царство маленького принца. Там, за этой неплотно прикрытой дверью, в голубой колыбели-колясочке, среди голубых же бантов и кружев, среди паутинки белья, — там мой принц.
Белокурый маленький принц со светлыми глазками, с беззубым еще ротиком и личиком куклы.
Если распахнуть высокую смежную дверь, то можно увидеть небольшую комнату, освещенную сейчас мигающим светом лампады, голубую колясочку-колыбель, раскачиваемую плавными методичными движениями.
Принц спит, как и подобает спать маленькому принцу. Кормилица Саша затягивает уже другую песню:
Уж как Юрик, Милокурик, Станет в бархате ходить, Злато, серебро носить…Незатейливая песня, но льется она из глубины простой, доброй души.