Пошути над этими бабами, Мадлен. Они кичатся своим древним родом. Кто они такие, эти д’Эсте? Почему сдобное тесто с изюмом ценится дороже, а простое, кислое, на опаре, на дрожжах, и в счет не берут?! А едят-то хлеб, а не торт. Знать! Что ты такое, знать! Ты прекрасная сказка или страшный обман?!

— Я даю голову на отсечение, — ослепительно улыбнулась Мадлен и открыла веер, заслонив обнаженную грудь, — что прелестной Розамунде самой хотелось бы стать невестой нашего друга графа. Но судьба распорядилась иначе. Он выбрал другую. Не менее очаровательную, не правда ли, граф, милый?.. Во всяком случае, я всецело одобряю выбор графа. Глаз у него наметанный. Он всегда попадает в «яблочко». В десять очков.

Она повернулась, показав графиням д’Эсте роскошную белую, длинную, перламутровую спину в глубоком треугольном вырезе платья и надменно, гордо пошла прочь по паркету, чуть покачиваясь на каблуках, вздергивая кудрявую золотую голову — осенний цветок, золотой шар, победно горящий под дождями и холодными ветрами.

За окнами стояла осень — дождливая осень Пари; зонты дрожали в руках прохожих, капоры надвигались на глаза, авто вслепую двигались по скользким ночным дорогам, разбивались, налезая в размытом свете фар друг на друга, втыкаясь в придорожные столбы. Ветер рвал последние листья. Тучи ураганно клубились над крышами, летели в зените, как черные крылья Сатаны. И холод, холод веял с великого Севера, где было жилище смертей, где спал в пещере Снежный Король, а Бальтазар и Мельхиор разжигали во льду костер.

— Граф, как зовут герцогиню?.. мы обидели ее?.. зачем она ушла…

— Мама! — возмущенно крикнула младшая д’Эсте. — Это она обидела нас! Уйдите, граф! Я не хочу вас видеть!

— Ее зовут Мадлен.

— Верно! Это имя под стать ей! Имя блудницы!

— Доченька, доченька…

— Посмотри, какая у нее бархотка на шее! В ушах-то брильянты, а на шее… черный бархатный бантик, как у слащавой кошечки! И в кудрях тоже бантик! И губки у нее бантиком! И туфлишки у нее… грошовые! Если уж приходите на бал, граф, с кокоткой, — Розамунда сверкнула черными вишнями, — потрудитесь одеть ее как следует! С ног до головы! Привет невесте!

Оркестр заиграл полонез. Приглашенные построились по обе стороны зала. Золотые звезды сияли на мундирах. Лики орденов глядели с муаровых голубых и алых лент. Эполеты на плечах офицеров походили на золотых ежей. На гусарских ментиках вилась змеями шнуровка; начищенные сапоги, надраенные штиблеты, туфельки из оленьей и крокодиловой кожи, из лайки и замши, расшитые поддельными и настоящими алмазами и перлами, переступали нетерпеливо, замирали, постукивали, подпрыгивали, тяжело ступали, вставали на цыпочки… застыли.

— Король!.. Король выходит в полонезе с королевой!..

Мадлен сощурилась. Паркет как паркет. Зал как зал. Король… как король. Человек gод ручку с человечицей. Вот он идет по залу, и играет музыка, сочиненная века назад. Что такое сегодня? Музыканты надрываются. Они играли вчера, играют сегодня, будут играть завтра одну и ту же музыку, сочиненную века назад. И им заплатят деньги. Тощую монетку, потертую, медную. А господа, заказавшие музыку, сядут за столы, накрытые в соседнем зале, и под нежные порхающие звуки будут уплетать форшмак, зернистую икру, тарталетки, холодец, салаты, мороженое, пить из хрустальных бокалов вино столетней выдержки, и король будет звенеть бокалом о бокал королевы, и все будут желать венценосной паре долгих лет жизни и любви. Многая лета. Многая лета. Какие дикие слова. Откуда они?..

Из мира иного… Мерзнет спина. Где мое манто, Куто? В гардеробе. Ты же не будешь танцевать вальс в мехах.

Могу и в мехах. Мне наплевать.

Ты посадила меня в лужу. Молодец.

Мне наплевать, Куто, что у тебя есть невеста. Хочешь правду? Я не люблю тебя. Откровенно говоря, я думала, что ты меня любишь и женишься на мне.

На шлюхах не женятся, Мадлен.

Это на любителя, Куто. Дело не в моем занятии или образе жизни. Дело в том, что я для тебя птица не твоего полета. Ты низко летаешь. Тебе за мной не угнаться.

Ну, лети, птица. А я на тебя погляжу. Как ты будешь порхать тут, по залу. Одна. Без меня. Помощь потребуется? Позовешь? Не подойду. Тебя вышвырнут отсюда в первые же пять минут. Если тебя выдала бархотка, почему бы тебя не выдать чему-то другому в тебе… на тебе.

Король, маленький плюгавый человечек, прошествовал с рослой мосластой королевой в полонезе по всему залу, затерялся в толпе людей, одетых на балу богаче всех — в расшитые парчовой нитью камзолы и сюртуки, в платья с фижмами и рюшами, с тяжело падающими складками и оборками — из призрачно-голубого атласа, из темно-синего и темно-алого панбархата. Королевская семья. Род. Клан. Каста.

Мадлен подняла голову. Ее лицо озарил всплеск света, что выбрызнула люстра, качнувшись на мощном сквозняке.

И так ее, сильную, красивую, в полном расцвете жизни, на застылом пруду королевского паркета в знаменитом дворце Цезарей в сердце Пари, ослепляющую всех и вся бешеными синими факелами в пол-лица, с высоко вздымающейся грудью, чуть прикрытой лоскутом фризских и брабантских кружев, с дешевой позолоченной туфелькой, торчащей из-под ажурной юбки, с блуждающей, то вспыхивающей, то гаснущей улыбкой горящих, будто на морозе, малиновых губ, увидел человек в эполетах и аксельбантах, в офицерском мундире, с такими же синими глазами, как у нее, с лицом застенчивым и скорбным: вот он заметил ее, вот вздрогнул, вот он уже идет к ней в толпе, прямо идет, дрожа под мундиром мышцами, скрывающими сердечную сумку, она качает безумную наследную кровь, работает систола, диастола, еще выброс вечной крови, еще, еще, еще. Вот он подходит к ней. Склоняет голову в поклоне. Сутулит спину. Сдвигает сапоги, прищелкивает каблуками со шпорами.