Я произнесла речь, в которой воспела талант Стефана д’Орнэ-старшего. Терпеть не могу его картины, но самая дешевенькая из них стоит не менее ста тысяч долларов. Дочка Стефана, восьмидесятилетняя Весняна, даже всплакнула и промокнула подведенные глазки желтым батистовым платочком – в цвет шелковому лимонному платью, желтым бриллиантам и парику. Старушка держалась великолепно, я даже подумала – отчего я не дочь художника?

Стефан-младший, весь в черном, как джедай, с черной мефистофельской бородкой и усами, ногтями, покрытыми черным лаком, и перстнем с черным опалом, приложился к моей руке и поблагодарил:

– Серафима Ильинична, моя матушка не ошиблась, когда выбрала вас на роль трубадура гениального творчества моего деда.

Хм, это комплимент или завуалированное оскорбление? Если ты мужчина, то трубадур. А если женщина – то трубадура?

Мне вспомнилась древняя сплетня о Стефане-младшем: в начале восьмидесятых он, тогда студент, был последней страстью Грозданы Дрежневец, дочки генсека. А теперь, надо же, известный реставратор и художественный критик!

Сделав вид, что польщена его словами, я в числе наиболее именитых гостей подошла к красной ленте, что преграждала вход в галерею.

Весняна тонкой куриной лапкой, на запястье которой проблескивали желтые бриллианты (не иначе бизнес с картинами Стефана-старшего приносил им в год пяток кровных миллионов), торжественно перерезала ленту.

Мой подход к посещению музея или галереи – надо как можно быстрее пробежаться по всем залам, чтобы потом иметь право заявить, что увидела все шедевры, а затем отправляться в буфет.

Я так и сделала. Двух минут хватило, чтобы заглянуть в каждое из помещений и удостовериться – все стены в них увешаны творениями д’Орнэ: наследнички явно предвкушают увеличение продаж. Остался последний зал, в который я и вошла первой.

В глаза мне бросилось огромное полотно, изображавшее нагую распутницу с рыжими волосами. Стефан был модным художником в начале двадцатого века, малевал по заказу меценатов и миллионеров и не стеснялся откровенной халтуры и заказного творчества. Уверена, что и эта голая красотка из того же числа.

Но что это лежит на полу? Манекен? Да нет же, девица в вечернем платье, а по паркету растекается лужа крови. Меня передернуло – д’Орнэ не постеснялись дешевого пиара, устроили балаган из и без того бездарного вернисажа.

Я подошла к девице. Нет, это не манекен, а живая кровь и плоть. Да еще ж какая! Точеная фигурка – бедняжка трудится над ней по три часа ежедневно и стращает себя малокалорийными диетами. Наверняка на почве погони за красотой и осиной талией заработала себе невроз, язву и перхоть. Вот мне-то хорошо: питаюсь в свое удовольствие экологически чистыми продуктами и не беспокоюсь о весе. Ем я или не ем, он все равно растет.

Физиономия галерейной Барби показалась мне смутно знакомой. Я не большой знаток всех этих виджеев, ведущих MTV, наших и заграничных Бритни Спирс, Кристин Агилер и прочих шакир. Все они для меня на одно лицо, вернее, на одну талию: тощие, вертлявые и безголосые. В настоящей женщине, как учила меня бабушка, все должно быть в идеальной пропорции – ум, страсть и фигура. Как у меня.

Это же дочурка Людославочки Ковтун, моей шапочной знакомой. Она – лидер оппозиционной партии, которая критикует всех и вся, в том числе и нынешнего президента, и основная задача которой – приложить все усилия, чтобы не прийти к власти. Ибо тогда нужно будет нести ответственность перед народом и принимать конкретные, пусть и непопулярные, решения, а так можно заседать в парламенте и на постоянных ток-шоу, параллельно заниматься серьезным бизнесом, работать языком и по большому счету ничего не делать и ни за что не отвечать.

Драгуша Ковтун – моя, мда-с… скажем так, коллега, ведущая одной из «мейнстримных молодежных передач». Показывает всей стране, как куча великовозрастных балбесов куражится под постоянным прицелом кинокамер, ковыряет в носу, совокупляется и ведет идиотские беседы «за жизнь».

И как это Стефан-младший и его мамочка уговорили Драгу, девочку капризную и привыкшую к «сладкой жизни» в объятиях «крутых мэнов», разлечься на полу галереи, да еще в луже искусственной крови?

Я заметила, что лицо Драгушеньки Ковтун является копией лика голопопой ведьмочки на картине. Изящная бронзовая табличка изящно и бронзово гласила: «Картина из цикла «Семь великих добродетелей». «Мессалина» написана Стефаном д’Орнэ в 1912 году».

Но какое сходство! Что-то звякнуло под моими каблуками. Нож, которым якобы прирезали Драгостею. Ах, какая натуральная игра: «наша Пэрис Хилтон», как именуют злые языки Драгушку Ковтун, не дышит и глазки распахнула так правдоподобно, и губки не шевелятся… Гример, который делал из Драги «хладный труп», явно профессионал. А этот ужасный шрам на шее. Бррр!

Нож, который я задела ногой, отлетел к стене. Внезапно мне стало дурно. Это же мой нож! Еще бы мне не знать его! Из того самого набора, который украли у меня прошлой ночью. Серебряный, с витой ручкой в виде рыбины с раскрытым ртом и глазами-жемчужинками. Такого второго не сыщешь во всем Экаресте!