Но все равно немного странно Мария сегодня себя вела. Весь день. Вдруг напилась – быстро, да еще и на людях. Песню спела, прямо скажем, необычную. Всегда только собственный репертуар исполняет, а сегодня на народное творчество потянуло: «Видно, сиротине век одной качаться…» Очень пророчески получилось.

А то, что табаком от нее пахло, когда со второго этажа спустилась, алиби вовсе не обеспечивает. Покурить могла и после убийства. Чтоб нервы успокоить.

Но, даже если Мария Первая и убила, топить ее Валя не собиралась. Поэтому на допросе хозяйку всячески выгораживала. О ссоре между супругами – из-за поездки на необитаемый остров – упоминать не стала. Что певица не в спальне была, а на балконе в библиотеке курила – подтвердила.

Следственные действия продолжались до двух часов ночи. Валя, повинуясь молящему взгляду Марии Первой, оставалась с ней до конца. Не потому, что боялась работу потерять, – просто жаль стало певицу. Совсем та выглядела несчастной, потерянной, одинокой. Никто из гостей даже посочувствовать не подошел. Уезжали, не прощаясь и пряча глаза, – общественное мнение Марию, кажется, приговорило.

Валя тоже была почти уверена: певицу арестуют. Или как минимум подписку о невыезде с нее возьмут.

Однако той просто велели – на словах – из Москвы с областью никуда не отлучаться. Записали все ее телефоны. И в начале третьего утра особняк опустел.

Едва последняя милицейская машина вырулила со двора, Мария судорожно схватилась за пульт: закрывать ворота.

– А я? – пискнула Валя.

– Останься тут. Пожалуйста! – Глаза Марии горели тревожным блеском.

– Нет. Не могу. Никак! – твердо произнесла девушка.

Бабуле она уже объяснила, что сложились особые обстоятельства и что приедет совсем поздно. Предложила: «Ты не жди меня, ложись!» Однако мама сердито возразила, что ночевать будет только дома, потому что на завтрашнее утро у них с подружками сауна заказана и место встречи – у нее.

Но ведь и от Марии никак не отвязаться. В глазах слезы, умоляет:

– Не бросай меня! Я… я боюсь здесь одна…

– Своего ребенка я не могу бросить, – отрезала Валентина.

А певица совсем растерялась, поникла. Пролепетала:

– Давай… давай хотя бы по рюмочке выпьем… На дорожку…

– Какая рюмочка? Я за рулем, – напомнила помощница.

И тоскливо подумала: гнев бабушки будет страшен, но все равно придется ей задержаться. Оставлять Марию в подобном состоянии после всего, что случилось, никак нельзя. И она строго спросила:

– У вас снотворное есть?

– Нет.

– А у мужа?

– Он… он, кажется, иногда пьет… – певица пока говорила о нем в настоящем времени.

– Где можно поискать?

– У него… у него в спальне.

«Ага. У вас и спальни, оказывается, отдельные», – мелькнуло у Вали.

– А где она?

– На третьем этаже. Прямо над моей. – Певица бросила опасливый взгляд в сторону лестницы и выпалила: – Только я туда не пойду!

Пришлось Валентине подниматься и искать самой. Заодно прихватила из комнаты подушку и плед. Заставила Марию Первую проглотить две таблетки. Уложила в гостиной на диване.

Кругом царил хаос. Обслуживающий персонал оговоренную контрактом уборку проигнорировал – все работники службы кетеринга сбежали, во главе с шустрым менеджером, сразу после допросов. А нарушение договора, естественно, спишут на форс-мажор.

Но певица будто и не замечала беспорядка. Вытащила из-под спины забытую кем-то пудреницу, равнодушно швырнула ее прямо на пол. Глаза испуганные, руки все время теребят то одежду, то волосы…

– Давайте кого-нибудь вызовем, спокойнее будет, – предложила Валя. – У вас родители живы?

– Н-нет, – всхлипнула Мария.

– Братья? Сестры?

– Нет.

– Друзья?

Певица лишь печально помотала головой.

Действительно, какие в шоу-бизнесе могут быть друзья? А давних – школьных, институтских – Мария, видно, растеряла. Или не имела никогда.

Но, к счастью, снотворное подействовало быстро – двойная доза, да еще на алкоголь. Певица свернулась на диване клубочком. Натянула до подбородка плед – он пах мужской туалетной водой. Глаза ее закрылись, тело дернулось. И, уже совсем засыпая, Мария что-то забормотала.

Валя склонилась к ней и услышала:

– Дождалась…

Все одинокие мамы своих детей к самостоятельности приучают. Валя исключением не была. Сызмальства внушала Кешке: есть надо уметь самому. Играть – тоже. И еще всегда просила, чтоб он ее по утрам не будил. Объясняла, что много работает, ложится поздно и тоже хочет отдохнуть.

Сначала Иннокентий, естественно, вредничал – будил. Пятки щекотал, машинки ей приносил в постель. Но сейчас, к своим трем с половиной, привык. Спокойно поднимался, надевал тапочки и отправлялся в большую комнату играть. До обеда поспать Валентине, конечно, не удавалось, но лишний часок-другой – всегда. Сын только рад, что его завтракать не заставляют – аппетита, как и у всех городских детей, у него никогда не было.