— Я уверена, Эдвард и слова никому не сказал о нашей помолвке, ведь это такая тайна! Даже из моей родни об этом знает только Анна, и вам я, конечно, не должна была говорить, но я ничуть не сомневалась, что вы сохраните мой секрет, а без объяснений мои расспросы о миссис Феррарс, должно быть, казались вам такими странными! К тому же я не думаю, чтобы мистер Феррарс расстроился, что я доверилась вам, ведь я знаю, какого высокого мнения он о вашей семье, он почитает всех вас за сестер.

Несколько мгновений Элинор не произносила ни звука; тело ее все еще дрожало от перенапряжения и испуга, а душа страдала и того более от слов Люси. Наконец, взяв себя в руки, она заговорила с большой осторожностью и внешним спокойствием:

— Не позволите ли поинтересоваться, давно ли вы помолвлены?

— Уже четыре года.

— Четыре года!

От такой новости Элинор пронзила мучительная боль в спине, там, где ее сжимало чудовище.

— Мы знакомы очень давно. Он долгое время находился на попечении моего дядюшки.

— Вашего дядюшки?

— Да, мистера Пратта. Неужели он не упоминал мистера Пратта?

— Кажется, упоминал, — ответила Элинор из последних сил, вся в смятении и дрожа от боли.

— Он прожил у дядюшки четыре года, там мы и познакомились, — мы с сестрой часто навещали дядюшку. Там же мы и заключили помолвку; это было уже через год после того, как он закончил учебу, но и тогда он почти все свое время проводил с нами. Я была слишком юна и слишком влюблена в него, чтобы действовать благоразумно. Конечно, я знаю его лучше вас, но, верно, вы знакомы достаточно, чтобы понимать, как легко к нему привязаться.

— Конечно, — согласилась Элинор, не понимая, что говорит, но, задумавшись на секунду, продолжала с новой верой в честность и любовь Эдварда: — Вы помолвлены с Эдвардом Феррарсом? Признаюсь, я очень удивлена этим известием. Несомненно, это ошибка. Не может быть, чтобы мы говорили об одном и том же мистере Феррарсе.

— О каком же другом? — с улыбкой воскликнула Люси. — Мистер Эдвард Феррарс, старший сын миссис Феррарс с Парк-стрит, брат вашей невестки миссис Джон Дэшвуд, — вот о ком я говорю; поверьте мне, я не склонна путать имя человека, от которого зависит мое счастье.

— Как странно, — ответила Элинор, — он ни разу даже не упомянул ваше имя.

— Учитывая наше положение, ничего в этом странного нет. Наша первая забота — это сохранение тайны. Вы не знаете ничего обо мне и о моей семье, поэтому у него не было и повода упомянуть меня, к тому же он всегда боялся, что его сестра что-то заподозрит, — вот вам и причина.

Люси умолкла. Уверенность Элинор была разгромлена, но самообладание не дрогнуло.

— Вы помолвлены четыре года, — повторила она твердым голосом.

— Да, и одному богу известно, сколько нам еще предстоит ждать. Бедный Эдвард! В какое уныние это его повергает! — Затем, достав из кармана миниатюрный портрет, мисс Стил добавила: — Чтобы у вас не осталось никаких сомнений, посмотрите, пожалуйста, на его лицо. Портрет, конечно, похож на него не в полной мере, но все же, я думаю, узнать его можно. Я не расстаюсь с этим портретом вот уже три года.

С этими словами она протянула портрет Элинор; та вернула его почти мгновенно, признав, что это действительно Эдвард.

— Я так и не смогла подарить ему свой портрет, — продолжала Люси, — что меня очень расстраивает, ведь он так давно хочет получить его! Но я сделаю это при первой же возможности.

— Вы в своем праве, — спокойно ответила Элинор.

Они с трудом поднялись на ноги и нетвердыми шагами направилась вверх по лестнице, ко входу в домик.

— Я уверена, — продолжала Люси, — что могу рассчитывать на ваше молчание, вы же понимаете, как нам важно, чтобы его мать ничего не знала, ведь она никогда не одобрит такой помолвки. У меня нет приданого, а она, полагаю, чрезвычайно гордая женщина.

— Да, можете на меня положиться, — заверила ее Элинор.

Она внимательно посмотрела на Люси в надежде прочесть что-нибудь на ее лице — быть может, большая часть ее откровений была ложью? — но лицо Люси ничуть не изменилось. На мгновение Элинор пожалела, что Морской Клык не съел ее, а еще лучше — Люси, так она устала и встревожилась из-за этого разговора.

— Я боялась, вы сочтете, что я допустила большую вольность, заговорив с вами о своей помолвке, — продолжала ее спутница. — Но стоило мне вас впервые увидеть, я почувствовала себя с вами как со старой знакомой. К несчастью, во всем свете мне не у кого спросить совета. Вечная неопределенность, вечная неизвестность; и мы так редко видимся, едва ли чаще двух раз в год. Право, не понимаю, как мое сердце до сих пор не разорвалось.