– Да, – сказал он наконец. – Вы – моя жена, княжна Аойда Мунита.

Абраксас еще раз протянул руку и попробовал дотянуться до кубка, но тот лежал на полу среди обломков разбитой тарелки, на которой, судя по всему, до того стоял.

Аойда без слов подняла кубок, наполнила его из большого кувшина и поднесла его Абраксасу. Пока он пил, Аойда присела и стала собирать осколки тарелки. Рисунок на ней был какой-то странный: красные яблоки по краям образовывали что-то вроде каемки, а в середине была изображена птица, сокол, который будто, бы прикрывался крыльями от вращающихся яблок – забавный рисунок, необычный.

– Спасибо, – сказал негромко колдун, жадными глотками выпив сразу около трети.

Аойда, не зная куда подевать осколки, положила их на край стола. Абраксас покосился и, пробормотав что-то вроде: «Проклятие, опять она разбилась!», поставил кубок.

Сейчас он мало напоминал того человека, которого Аойда видела днем, к которому уже успела привыкнуть в холодной ненависти. Сейчас перед ней был растерянный, ничуть не самоуверенный, даже какой-то настороженный человек. Его дневные наглость и язвительность исчезли без следа.

– Что вы здесь делаете? – вдруг спросил он. – Во всяком случае, час назад вас здесь не было.

– Да, – сказала Аойда спокойно. – Я сидела в зале.

– Боги, зачем? – искренне удивился Абраксас.

Аойда вспыхнула. В самом деле, как объяснить этому человеку, что он наносит ей одно оскорбление за другим. Или, может быть, теперь это не считается оскорблением: жениться на девице из благороднейшей семьи и в первую брачную ночь позвать в постель не ее, а какую-то дворовую девку?

Впрочем, Аойда горячилась – ту девушку, что час назад вывели отсюда, она знала: ее недавно привез ко двору князя отец, небогатый рыцарь, которому матушка обещала помочь выдать ее замуж и дать пристойное приданое. Но будь эта девушка дворянка или простолюдинка, то, что Абраксас предпочел ее молодой жене, не могло не задеть Аойду. Или… Или это просто месть за сцену в комнате Аойды?

– Бедняжка, – тихо сказал Абраксас. – Такая красивая…

– Послушайте! – взмолилась Аойда. Она почувствовала, что сейчас опять расплачется, и поспешно отвернулась.

Абраксас сел в постели, потянулся к ней и взял за руку – Аойда замерла: что-то было в этом прикосновении. Он потянул ее к себе и усадил на краешек кровати; она не противилась и присела, полуотвернувшись.

– Княжна, – сказал он неожиданно мягко. – Княжна, выслушайте меня, пока я могу с вами говорить.

– Что же может вам помешать говорить со мной? – Голос Аойды был тих и полон тоски.

– Я не могу вам ничего объяснить, – так же мягко продолжал Абраксас. – Я и сам не совсем понимаю, в чем дело.

Аойда взглянула на него изумленно:

– Я как будто слышу другого человека. Как будто великого колдуна Абраксаса подменили!

– Никакой я не колдун! – резко сказал Абраксас, и Аойда вдруг разглядела, что он сильно изменился: теперь ему было именно тридцать лет, может, годом больше или годом меньше; прозрачная жесткая маска, которая так старила его, исчезла.

Это и был другой человек.

Аойда вскочила:

– Вы не Абраксас!

Он вовремя поймал ее руку и опять усадил на постель.

– Да нет, – сказал он с непонятной досадой. – Я-то как раз и есть самый настоящий Абраксас. Абраксас Ахеа.

– Значит, я жена другого человека, – медленно проговорила Аойда. – Того, с которым я говорила днем.

– Да нет же! И это тоже был я.

– Вы говорите какими-то загадками, – оглянулась на него Аойда.

Абраксас протянул руку за кубком и сделал еще несколько глотков; Аойда помимо воли облизнула губы – ей тоже хотелось пить.

– Возьмите, – протянул ей Абраксас кубок. – Не побрезт гуете?

Аойда взяла кубок и допила до дна.

– Мне оставлено только три часа свободы в сутки, и то ночью, – вымолвил с тоской Абраксас. – Кем и почему, я не знаю. Все остальное время в моем теле словно живет кто-то чужой, подавляя меня настоящего. И воспользоваться этой своей свободой я тоже не в состоянии. Вокруг меня стража, которая стережет каждое мое движение, и мне ничего не остается, как просто спать эти часы. Семижды три часа в сутки и телом, и разумом моим владеет кто-то другой. Чужой. И хотя это вроде бы тоже я, но то, что делает тогда Абраксас Ахеа, я делать не хочу, И не в силах противиться.

– Вы хотите сказать, – не веря услышанному, спросила Аойда, – что вы одержимый?

– Нет, – покачал головой Абраксас. – Просто кто-то на двадцать один час в сутки забирает мою волю и подчиняет меня себе.

Аойда потрясенно молчала.

– Сколько времени? – вдруг спросил Абраксас. Аойда словно во сне встала и вышла в кабинет.

– Половина третьего, – сказала она, вернувшись.

– Уходите, – попросил Абраксас. – У меня еще есть время, но вы лучше уходите.

Аойда чуть поклонилась и вышла, тихонько притворив за собой дверь; идти к себе она не решилась, по-прежнему опасаясь Пройта. «О Небеса, что за времена! – вздохнув, подумала она. – В родном отцовском доме – и не найти угла, где можно голову преклонить…» Она уже решила было пойти в материнские покои, но вспомнила безжизненный взгляд отца и передумала; просто вышла в кабинет и как смогла устроилась в кресле, подобрав под себя ноги и укрывшись шерстяным плащом.