— Вы тоже журналист?

— Был. Сейчас сердце не позволяет мотаться по командировкам, объектам. Был не последним фотокорреспондентом в Сибири. Впрочем, что же это мы не познакомились. Родлинский Аркадий Владиславович.

— Юрий Николаевич Веселов.

— Очень приятно. Да, бывало, мои этюды и фотоочерки печатались в крупных журналах, не только в газетах. А сейчас я просто фотограф. Знаете, Подгорная улица, ателье «Артистическое»? Кроме того, веду фотокружок в Доме офицеров флота. А все из-за сердца — пошаливает проклятое.

С завидным для сердечника аппетитом Родлинский отрезал ломтик за ломтиком от сочного, чуть красноватого в середине бифштекса, обильно приправлял его горчицей, слегка посыпал красным перцем, рассматривал долю секунды и, блаженно щурясь, отправлял в рот. За мясом следовали стружки жаренного в масле картофеля и розоватый прозрачный лук. Каждый кусок бифштекса был как бы самостоятельным эпизодом в жизни Родлинского, и все эпизоды завершались добрым глотком коньяка.

Юрочка, только что окончивший есть бездарный шницель, несколько минут крепился, потом не выдержал и подозвал официантку.

— Лидочка, мне, пожалуйста, кофе с коньяком. Коньяк двойной. А компот не надо, — скороговоркой добавил он вполголоса.

Через несколько минут недавние соседи уже выпили за прошлое и будущее советской журналистики, за рост молодых талантов, которые идут в литературу из гущи жизни, и за многое другое, не менее приятно щекотавшее Юрочкино самолюбие. А еще через полчаса непривыкший к коньяку сотрудник заводской многотиражки доверительно излагал Родлинскому свои взгляды на стиль работы редактора, который «не пропускает е-его статьи в по-полосу».

— Юноша, с какой стати редактор будет тратить на вас свой гонорарный фонд? Ведь он у вас невелик. Какой тираж?

— Две тысячи.

— Ну вот, видите, — подытожил Родлинский, хотя размер тиража никакого отношения к сумме гонорара не имел. — Учитесь смотреть жизнь, как негатив. Можете записать для вашей первой книги, Юрий Николаевич.

Юрочка яростно закивал. Онемевшие губы его не слушались, говорить по пустякам он не решался. Мысли, как муравьи, расползались в разные стороны.

Разговор, вернее монолог Родлинского, вернулся к фотографии.

— Да, установить экспозицию по экспонометру, навести на резкость и даже выбрать кадр сумеет всякий. Искусство фотографа начинается в лаборатории. При определенном умении можно «вытянуть» почти любой негатив, главное — подобрать проявитель. Вы где химикалии покупаете?

— Я готовыми работаю.

— Молодой человек, вы шутите! И вам не стыдно признаться в этом?

Юрочке вдруг действительно стало стыдно.

— Работать готовым проявителем! Да это простительно только безнадежному дилетанту. А вы должны стать настоящим профессионалом, — и Родлинский разразился длинной тирадой о нетерпимости дилетантизма в искусстве.

Все это время Юрочка мысленно пытался найти подходящее оправдание. Уловив момент, он прошептал:

— У меня тесно…

— Тесно? Чепуха, Юрий Николаевич. Если вы не возражаете, я могу помочь вам организовать великолепную походную фотолабораторию из подручных средств. Да что говорить! Мы можем прямо сейчас этим заняться, если, конечно, вам удобно.

— И-идем… — решительно заявил Юрочка и резко поднялся. Родлинский поплыл куда-то в сторону и вниз. Стул с грохотом опрокинулся.

— Что вы, тише, тише, на нас смотрят, — испуганно зашептал фотограф. — Садитесь, ведь нужно иногда и расплачиваться.

— Да-да, сейчас. — Юрочка не сел. — Л-Лидочка, щтет!

— Да вы садитесь, жуир, — почти со злобой проговорил Родлинский. — Не устраивайте демонстрацию, это портит репутацию журналиста.

Юрочка радостно засмеялся: «демонстрация портит репутацию!» Здорово…

— Меня здесь знают… — добавил он без всякой связи.

Наконец подошла официантка со счетом. Юный журналист мельком взглянул на внушительную цифру, значительно превышающую его дневной бюджет, и небрежно бросил на стол сторублевку.

— Идем.

Родлинский взял своего молодого друга под руку, и они вышли на залитую багровеющим вечерним солнцем улицу.

Дома Юрочка разложил перед спокойно курившим фотографом пачки любительских снимков. Лениво просмотрев несколько штук, Родлинский вдруг оживился…