Отец Монсени позволил Хурадо подняться. Вместе они вошли в комнату, окно которой выходило на улицу, где священник провел в ожидании несколько часов. Сталь ударила о кремень. Загорелась свеча. Теперь Хурадо смог получше рассмотреть своего гостя, который скорее походил на переодетого солдата, чем на служителя церкви. В резких чертах мрачного лица не было и намека на сострадание или милосердие.

— Письма предназначены для продажи,— сказал Хурадо и охнул, потому что отец Монсени ударил его в живот.

— Я же сказал: говорить, только отвечая на вопрос. Показывай.

Комната была маленькая, но очень уютная — Гонсало явно любил комфорт. Два дивана расположились напротив пустого камина, над которым висело зеркало в позолоченной оправе. Пол устилали ковры. На стене, противоположной окну,— три картины с обнаженными женщинами. Под окном — бюро, один из ящиков которого и выдвинул испуганный хозяин. Достав пачку перевязанных черной лентой писем, он положил их на бюро и отступил.

Отец Монсени перерезал ленточку и разложил письма перед собой.

— Здесь все?

— Все пятнадцать.

— А шлюха? Сколько еще у нее?

Хурадо ответил лишь после того, как стальной клинок блеснул в колеблющемся свете.

— У нее шесть.

— Она их сохранила?

— Да, сеньор.

— Почему?

Гонсало пожал плечами.

— Может быть, потому что и пятнадцати достаточно? Может быть, ей захочется продать остальные позже? Может быть, он все еще дорог ей? Кто знает? Кто поймет женщин? Хотя…— Гонсало хотел задать вопрос, но побоялся наказания.

— Продолжай.— Отец Монсени взял наугад одно из писем.

— Как вы узнали о письмах? Я не говорил никому, кроме англичанина.

— Твоя девка приходила на исповедь.

— Катерина? Приходила исповедоваться?

— Один раз в год она все мне рассказывает,— ответил отец Монсени, пробегая глазами письмо.— В день своей святой. Она пришла в собор, поведала Господу о своих многочисленных грехах, и я от Его имени даровал ей отпущение. Сколько ты хочешь за эти письма?

— По двадцать английских гиней за каждое из пятнадцати. — Хурадо почувствовал себя увереннее и успокоился. В нижнем ящике бюро лежал заряженный пистолет. Пружину он проверял каждый день, а порох менял по меньшей мере раз в месяц. Теперь, когда Хурадо убедился, что гость и впрямь священник, страх понемногу проходил. Конечно, вид у гостя зловещий, но все же Божий человек… — Если предпочитаете испанские деньги, то письма ваши за тринадцать сотен долларов.

— Тринадцать сотен долларов? — рассеянно переспросил священник, просматривая письмо. Написано оно было по-английски, однако этот факт его не смутил — язык он выучил в Гемпшире. Автор письма не только имел глупость влюбиться, так вдобавок еще и доверил свои чувства бумаге. Он не скупился на обещания, а женщина, которой давались эти обещания, оказалась шлюхой. Хурадо был ее сутенером, и вот теперь сутенер вознамерился шантажировать влюбленного дурачка.

— Я получил ответ,— сообщил, осмелев, сутенер.

— От англичанина?

— Да, святой отец. — Хурадо указал на нижний ящик бюро. Отец Монсени кивнул. Хурадо открыл ящик и вскрикнул — священник врезал ему так, что незадачливый шантажист отлетел на пару шагов, ударился о дверь и распростерся на полу спальни. Гость взял из ящика пистолет, открыл замок, выдул порох и бросил бесполезное оружие на обитый шелком диван.

— Ты сказал, что получил ответ? — как ни в чем не бывало спросил священник.

— Они обещали заплатить,— ответил, дрожа от страха, Хурадо.

— Вы уже договорились об обмене?

— Еще нет.— Он помолчал, потом осторожно спросил: — Вы с англичанами?

— Слава богу, нет. Я со святейшей римской церковью. Как ты сообщаешься с англичанами?

— Я должен оставить записку в Чинто-Торрес.

— Адресованную кому?

— Некоему сеньору Пламмеру.

Кофейня Чинто-Торрес находилась на Калле-Анча.

— Итак, в своем следующем сообщении ты должен назвать этому Пламмеру место встречи? Место, где состоится обмен?

— Да, святой отец.

— Ты очень помог мне, сын мой. — Отец Монсени протянул руку, как бы желая помочь Хурадо подняться, и тот лишь в последний миг увидел в другой руке священника направленный ему в горло кинжал. Все получилось не так легко, как ожидал священник, тем не менее отточенная сталь сделала дело, разрезав глотку, артерию и мышцы. Сутенер дернулся и захрипел. Монсени придержал умирающего. Крови было много, но на черной сутане она будет не видна. Часть ее просочилась через пол в расположенную ниже мастерскую шорника. Хурадо наконец затих. Монсени перекрестил мертвеца и произнес короткую молитву по отошедшей душе. Потом убрал кинжал, вытер руки об одежду убитого и шагнул к бюро. В одном из ящиков он нашел пачку денег, которую засунул за голенище левого сапога. Собрал и перевязал письма. Завернул их в снятую с подушки наволочку и, чтобы не промокли, спрятал поближе к телу, под рубашку. Налил из графина хересу. Потягивая вино, он думал о девушке, которой были адресованы письма. Монсени знал, что она живет неподалеку, через две улицы. Знал, что у нее осталось шесть писем. У него было пятнадцать. Более чем достаточно, решил он. К тому же обладательница писем, скорее всего, не дома, а обслуживает какого-нибудь богатого клиента.