– И оставили тебя без ружья. Не боишься?

– Я эвенк.

– Вот что, эвенк. У меня погиб товарищ. К властям идти нет времени. Передай кому-нибудь… это. Адрес написан. – Незнакомец вынул пакет и кинул его мальчишке.

– Он не погиб. Ты его убил, – тихо сказал мальчишка. – Я видел, как он упал. Почему не спас?

– Ну, мальчик, это ты говоришь глупости, – спокойно сказал незнакомец. Он быстро осмотрелся. – Глупости это, мальчик, – повторил он. Притянул к себе винчестер и быстро вышел из чума.

Мальчишка вытащил из-под шкуры короткий таежный лук и стрелу.

Незнакомец обошел чум кругом, вглядываясь в следы.

– Убиение младенцев. Не ожидал, Сережа, что ты дойдешь до такого, – пробормотал он.

Лицо у него стало жестким. Он снял с плеча винчестер, бесшумно передернул скобу.

Мальчишка в щелку между шкурами наблюдал за ним.

– Юноша! – крикнул незнакомец. – Выйди сюда. Скорей!

Парнишка снял кухлянку.

Незнакомец стоял с винчестером наперевес и ждал, глядя на чум. С правой стороны мелькнуло что-то меховое. Незнакомец, не целясь, вскинул винчестер, грохнул выстрел.

И в тот же момент короткая тяжелая стрела воткнулась ему в горло. Незнакомец рухнул на снег. Хлынула кровь изо рта.

Парнишка выбежал из чума. Поднял кухлянку. Осмотрел дыру, пробитую пулей. Вынес рюкзак незнакомца и кинул его к трупу.

Сапсегай сидел на перевале. Курил. Лицо его было печальным.

Здесь! – сказал Сапсегай. сашка вынул кожаный мешочек и надел очки. Это были те самые очки с «бронебойной» толщины стеклами. Ослепительный свет заливал все кругом. У подножия лиственниц бурели пятна. Голые ветви кустов выглядели беззащитно и жалко, как обнаженные дети.

– Где? – хрипло спросил Сашка.

– Две лиственницы, – бормотал старик. – Должна быть третья. Посмотри там. Там должна быть лиственница.

Проваливаясь в мокром весеннем снегу, Сашка прошел в указанном стариком направлении. Опираясь на пальму [6] , старик следил за ним: седой кусочек высохшей плоти.

– Есть пень! – радостно крикнул Сашка.

– Тут! – устало сказал старик.

– Кости должны быть!

– Растащили песцы. Изгрызли мыши. В лесу кость не лежит. В тундре тоже.

– Сумка, – твердил Сашка. – Должна быть сумка, одежда.

Старик подошел к нему, осмотрел оставшийся лиственничный комель.

– Здесь, – он стал разгребать снег.

– Осторожно! – крикнул Сашка.

Бурые слипшиеся лохмотья, поросшие травой. Сашка наклонился над ними. Это был остаток парусинового мешка. Внутри торчал сверток. Сашка развернул клеенку. Вынул мокрый комок того, что когда-то было тетрадью.

– Дневник Шаваносова! – прошептал Сашка.

Старик зорко смотрел на лохмотья. Нагнулся и поднял что-то. В пальцах резко сверкнул кристалл. Он протянул его Сашке и пошел.

Сашка остался один.

Он сел, докурил сигарету. Потом попробовал развернуть слипшийся серый комок. Комок разломился у него в руках.

Сашка бережно завернул все это в клеенку и положил на землю. Подумал и положил сверху алмаз.

– Эгэ-эй! – донесся издали крик Сапсегая. Сашка встал и, не оглядываясь, пошел на крик. Он шел без очков и только временами инстинктивно вытягивал руку вперед.

Сапсегай сидел под лиственницей, блаженно подняв морщинистое жидкобородое лицо.

Сашка сел рядом.

– Это хорошо, что ты не взял ничего, – заметил старик.

– Почему думаешь, что не взял?

– Узнал по шагу. Сашка молчал.

– На том месте, где погиб первый, большая топь, Надо спешить туда, пока она не раскисла. И там я покажу тебе птицу.

– Пойдем? – тихо сказал Сашка.

– Кочуем, – поправил старик, но не двинулся с места, все так же блаженно грел на солнце лицо.

– Якутский алмаз, – пробормотал Сашка. – Надо же так.

– Скоро умру, – думая о своем, вслух подытожил Сапсегай. – Солнцу радуюсь, значит, скоро умру.

Он вынул из-за пазухи два деревянных диска, скрепленных ремешком.

– Сделал, пока тебя ждал.

– Что это?

– Очки для весны. Чтобы не болели глаза.

– Как носить?

– Там дырочки. Величиной с иголку. Маленько видно.

– Я и так ничего не вижу.

– Легче будет учиться, – сказал старик. – Я знаю, что ты учишься быть слепым, – хитро улыбнулся он. И неожиданно заключил: – Из тебя мог бы получиться эвенк.

– Спасибо. Лучшего мне не говорил никто. Даже когда был чемпионом.