Спасение человечества в кошках, — с серьезным видом сказал Маннберг, — иначе всех нас давно бы съели мыши.

Мыши? Всех нас? Ловко! Ах-ха-ха-ха! — захохотал Баранов и повернулся к Василеву, по-прежнему все свое внимание сосредоточившему на голубях. — Иван, слышишь? Нас съедят — большого ущерба не будет, а товар твой съедят, ха-ха-ха-ха, страховое вознаграждение не получишь. Так что, брат Иван, разводи кошек!..

Ивана Максимовича так и передернуло, — необдуманная шутка Баранова попала не в бровь, а в глаз. Баранов это и сам понял.

А, ничего, Иван, — сказал он, по-дружески обнимая Василева за плечи, — ей-богу, ничего. Ну, вылетело — вылетело, этот же разговор между нами.

В ответ ему Иван Максимович пробормотал что-то бессвязное, вроде: «Вы сами знаете, Роман Захарович, какое у меня сейчас настроение. Не до смеху…» Маннберг взял его под руку, отошел к дивану и усадил рядом с собой.

Роман Захарович, прошу внимания, — сказал он, заметив, что Баранов опять запускает руку в банку с пшеницей. — Мы заехали к вам с Павлом Георгиевичем, чтобы поделиться новостями. Обладателем одной являюсь я, другой — Павел Георгиевич. Одна для общего развлечения, другая, к сожалению, касается Ивана Максимовича…

Это для нас с ним не новость уже, — отозвался Баранов, не дав закончить Маннбергу.

Вот как! — воскликнул Маннберг. — Но неужели действительно, Иван Максимович, вас кто-то мог так подло оговорить?

Василев хмуро глянул вбок.

Оговорить честного человека могут всегда. И было бы лучше, господа, не напоминать мне об этом.

Рассказал бы лучше повеселее чего-нибудь, — заметил Баранов.

Ну что же вам тогда рассказать? — вздохнул Маннберг. — Историю с моей прислугой знаете? С Елизаветой Коронотовой?

Ну и что? — неопределенно спросил Баранов.

Так вот, ее муж Йорфирий сейчас объявился.

Как? — воскликнул Баранов.

И где же он теперь? — спросил Иван Максимович.

Ну, вероятно, уже по городу ходит. Вчера вечером Тихон Астафьевич, мой казначей, — он в лицо знает его — видел на переезде.

Баранов драматически схватился за голову.

Боже мой! Еще одним пьяницей и мазуриком у меня в городе больше стало.

Зря я поспешил с пересылкой Коронотовой в Иркутск, — пробубнил Киреев, — возможно, появление ее мужа помогло бы следствию.

Вам, Павел Георгиевич, связи с подпольщиками в каждом мерещатся, — сказал Маннберг, — вы скоро и Ивана Максимовича подозревать начнете на том основании, что у него служит нянькой мать Коронотовой.

Ивана Максимовича я подозревать не начну, — внушительно проговорил Киреев, — то, что я сказал, относится не к политическому, а ко второму делу Коронотовой — к убийству ею своего ребенка. Что же касается няньки, не думаю, чтобы Ивану Максимовичу было приятно держать такую женщину у себя в доме.

Она будет уволена, — хмуро пообещал Иван Максимович.

Весь этот разговор усугубил его мрачное настроение. Он с досадой подумал, что ведь знал же раньше, кем приходится Клавдее Порфирий и эта… как ее?., арестованная, но очень уж характером да и лицом понравилась ему Клавдея. А теперь история с ней похуже, чем с Анюткой, получается. Положительно не везет на прислугу.

Баранов вдруг встал, энергично сжал кулак, повертел им у себя под носом и, размахнувшись, опустил как бы на голову воображаемого противника.

Бить! — выразительно сказал он и, пинком отбросив загнувшийся угол ковра, отошел к окну.

Кажется, я против воли своей всех расстроил, — тоном глубокого огорчепия проговорил Маннберг. — Павел Георгиевич, придется вам исправлять.

Всегда, так сказать, приходится мне, — Киреев снисходительно улыбнулся.

Вам отлично удаются романтические импровизации, — продолжал Маннберг, кося уголком глаза на Киреева, — только, к сожалению, не… в личной жизни.

Которой вы, так сказать, и вовсе не знаете.

Но в эту минуту словно что свыше осенило Баранова — он изо всей банки плеснул зернами в голубей и, засунув руки в карманы, морской походкой, вразвалочку, вернулся к своим собеседникам. Сел на диван рядом с Иваном Максимовичем, сильной рукой обнял его за плечи и давнул так, что у того перехватило дыхание.

Нашел, Иван, отличное средство, — шепнул в самое ухо Василева Баранов и поощрительно бросил Кирееву: — А ну, давай, давай, что там знаешь, выкладывай.

Киреев еще поломался немного, но потом, хотя и с кислой миной, заговорил: