Потрясенный Гектор разглядывал рисунок.

— Еще как! Да будь у меня сколько угодно времени и самые лучшие кисти, мне бы не удалось нарисовать ничего подобного.

— А по мне быть художником лучше, чем огородником, — сказал Дан.

— Слушай, Дан, а если я снабжу тебя запасом бумаги и перьями, вроде вот этого, ты сможешь научиться рисовать и красить ими, а? Тебе нужно научиться рисовать такие же картинки, какие ты видел на карте, — только лучше, гораздо лучше.

— Так ведь рисовать куда легче, чем читать и писать, — уверенно ответил мискито.

Весь следующий месяц каждую пятницу Гектор рассказывал Дану, какие именно изображения встречаются на картах земель и морей — горы, корабли, рыбы, вьющиеся розы — и сам делал неуклюжие наброски, чтобы показать Дану, как все должно выглядеть. Однажды, с трудом преодолев угрызения совести, он выкрал из библиотеки предводителя неподшитый лист из стопки разрозненных карт и принес его в баньо, чтобы показать другу. Через день карта вернулась на свое место.

И вот однажды, решив, что Дан вполне овладел пером и бумагой, Гектор принес из баньо в дом предводителя нечто такое, что, по его мнению, могло послужить к спасению Дана.

Когда на другое утро Тургут появился в библиотеке, Гектор уже был готов.

— С вашего позволения, эфенди, — сказал он, — я хотел бы показать вам один рисунок.

Тургут вопросительно глянул на него.

— Рисунок? Ты нашел его среди судовых журналов?

— Нет, эфенди, это вот что, — и Гектор вынул из рукава листок бумаги с последней работой Дана пером и цветными чернилами — вид на Алжир с моря, запечатлевший все характерные черты: мол гавани и маяк, городская стена, дворец дея наверху и сады на склонах.

Тургут тотчас узнал Алжир.

— И ты это сделал сам?

— Нет, эфенди. Это нарисовал тот самый раб, мой друг.

— Тот, что родом с другого берега западного океана? — Тургут сразу же все понял. — Очевидно, ты полагаешь, что он более чем способен принести пользу здесь, в библиотеке, что его мастерство весьма пригодится при изготовлении новой китаб-и-бахрия?

— Именно так, ваше превосходительство.

Тургут немного подумал, а потом спокойно проговорил:

— Воистину, дружба налагает на нас свои обязательства. Я готов предложить его хозяину большую цену. Как только дело будет улажено, твой друг приступит к работе в качестве рисовальщика и жить будет в этом доме. И тогда, вполне своевременно, вы оба отпразднуете обращение в истинную веру. А до тех пор вам следует подумать о новых именах.

— Надеюсь, у этого абдаладостаточно твердая рука и острое лезвие, — сказал Дан в то утро, когда им с Гектором предстояло принять ислам.

Друзья жили вместе в доме Тургута, готовясь к обряду, который предводитель назвал сунной. Они уже посетили одну из общественных бань Алжира и облачились в новые белые одеяния.

— Судя по числу рабов из баньо, принявших ислам, он только и делает, что обрезает крайнюю плоть, — завил Гектор с уверенностью, каковой вовсе не испытывал. — Поскорее бы все кончилось. И чтобы не было больше шуточек насчет того, что тебе, мол, слишком больно, чтобы ходить не согнувшись.

— …или чтобы заниматься любовью, — добавил Дан.

— Мне это неизвестно, — признался Гектор. — Я никогда не был с женщиной понастоящему. Всего пару раз встречался с деревенскими девушками, но свидания были короткие, и ничего такого у нас не было.

— Значит, тебе есть чего ждать, хотя заработки у тебя не те, чтобы посещать бордели, которыми пользуются оджаки. Им запрещено жениться, пока они не дослужатся до старших чинов, а до того должны жить в казармах. Неудивительно, что они ценят хорошеньких мальчиков.

Гектор пропустил мимо ушей шутку друга и посмотрелся в зеркало, чтобы поправить на голове красную рабскую шапку, в которой, как ему сказали, он должен быть во время обряда.

— Ты уже выбрал себе имя? — спросил он.

— Я буду Сулейманом Мискито. А ты?

— Хозяин предложил мне взять имя Хасан Ирланд — Хасан Ирландец. Он предложил стать моим покровителем, хотя я не знаю, зачем мне это нужно.

— Ты нравишься Тургуту-предводителю, а?

— Хватит шуток, Дан, — серьезно проговорил Гектор. — Я думаю, это потому, что у него нет детей.