Думаешь, это любовь?

Аннотация

Журналистка Саша – независима и свободолюбива, мужчины для нее – всего лишь тонизирующий напиток для поддержания бодрости духа. Серьезные отношения, семейные обязанности? Увольте. Это не для нее. Ведь ей так хорошо одной. Но нечаянная мечта о том, кто однажды перевернет всю ее жизнь, вдруг становится реальностью. Однако любовь, как и красота, обязательно требует жертв. Готова ли на них женщина, привыкшая жить только для себя? Особенно если жертв этих слишком много?

Глава 1 Остановка по требованию Наши отношения трещали по швам, но он этого даже не замечал. Хотя, собственно, что тут странного. То, что мы с ним уже практически чужие люди, я и сама обнаружила только час назад, в тот момент, когда его номер появился на экране моего мобильного. Я ехала на работу в набитом людьми вагоне, подумывая о том, что неплохо бы было поправить свое материальное положение написанием парочки левых статеек, и тут телефон завибрировал у меня в кармане. Теперь телефон достанет нас и из-под земли, в прямом смысле этого слова. Я достала аппарат (маленький и стильный, его подарок, между прочим), увидела имя – Саша – и сбросила вызов, потому что испытала вдруг болезненное нежелание ввязываться в длительные разговоры ни о чем: о крутых штанах, которые брат привез ему из Европы, о плазме, которую он отхватил на распродаже. О чем еще мой МЧ [1] обычно говорит? О вечеринке, на которую мы с ним просто обязаны сходить завтра вечером. Я знала все его вечеринки, они были невообразимо насыщенны и еще больше скучны. Когда в комнатах набивается столько народу сразу, становится совершенно нечем дышать. Я прокрутила весь наш воображаемый диалог за одну секунду и сбросила звонок, да простит мне господь всемогущий этот грех. Тем более что это лишь короткая передышка на то время, что я буду ехать до работы. Работали-то мы все равно вместе. 1 МЧ – аббревиатура «молодой человек». Сегодня он улыбался так, словно кто-то угостил его особенно вкусным пряником. – Как ты? Отдохнула? – Да, – коротко ответила я, внезапно вспомнив, что вчера сказала ему, что не хочу встречаться, так как очень-очень устала. А на самом деле я чувствовала себя просто прекрасно, в полном восторге валялась около своего старенького телевизора, гладила кошку Шушеру и смотрела диск «Амели» в сто первый раз. И лопала зефир в шоколаде. – Все-таки ты зря тоже не купила себе плазму. – Саша начал с того места, где мы закончили накануне. – Это вещь! Я насмотреться не могу. Да еще, ты представляешь, оказывается, у меня модель со встроенным жестким диском. – Супер, – кивнула я, еле удержавшись, чтобы не зевнуть. Супер стоил около тысячи долларов, а при моем спокойном отношении к телевидению он того не стоил. Но Саша сиял от восторга. Я пересилила себя и улыбнулась, решив, что сегодня, пожалуй, пойду и погуляю вечерком одна. И подумаю о том, что теперь делать. – Ты дописала про гостиницы? – любезно поинтересовался он. – Сейчас как раз собиралась. – Я выразительно посмотрела на него и одновременно с этим запустила компьютер на своем замусоренном рабочем столе. Аккуратность никогда не была моей сильной стороной. Меня так и тянет наворотить бумажных гор, в них я почему-то чувствую себя спокойнее. Мы работали в компании, занимающейся наполнением разных интернет-сайтов информацией. Писали кучу бессмысленных статей, заметок и горячих новостей. Каждый, кто пользуется Интернетом, постоянно натыкается на наши ссылки. «Успехи в фитнесе выше у тех, кто не предохраняется». Или «Наконец-то усыпили больного тигра». Есть и посерьезнее. К примеру, «На стройке в Москве произошла драка между гастарбайтерами и представителями органов внутренних дел». Наверняка у многих возникает вопрос – кто пишет всю эту дребедень? А это мы, мы… Кроме того, нередко мы готовим материалы для некоторых газет, в большинстве своем весьма скучных и не очень популярных. Отчасти благодаря нам. Мы сотрудничаем с ними, потому что за это неплохо платят. – Ну, успехов. – Саша постоял в нерешительности, обдумывая, стоит ли поцеловать меня нашим дежурным утренним поцелуем или нет. Видимо, понял, что не стоит, кивнул, стукнул легонько костяшками пальцев по столу и отошел в сторону. Я вздохнула. Да, с этим надо будет что-то делать. Совершенно очевидно, что, если вы не хотите с мужчиной разговаривать и целоваться, ваши отношения дали трещину. Оставалось только понять, как все это далеко зашло и есть ли смысл возникшую трещину латать. – Где статья про твои чертовы гостиницы? – подлетела ко мне начальница отдела как раз в тот момент, когда я старательно выводила название еще не рожденного опуса. Клавиши были словно ватными, а слова застревали в голове, так и не вылупляясь в членораздельные предложения. Страстно хотелось включить пасьянс. – Все почти готово. Сейчас проверю и вышлю, – как можно более твердо продекламировала я, глядя на начальницу честными глазами. Господи, как же я устала. Откуда я знаю, что написать об этих гостиницах. Кто вообще утвердил такую тему, ведь я же просто к слову ляпнула на совещании: «Давайте напишем о том, где можно в Москве останавливаться, а где нет. И почему». – Чтобы через час статья была у программистов, – отрезала начальница и вылетела из кабинета, где тянули журналистскую лямку я и еще трое таких же бедолаг. Я вздохнула, закрыла пустое вордовское окно и отправилась к кофейному автомату. Если честно, то сейчас я бы лучше написала что-нибудь на тему отношений. Что это вообще за штука такая – отношения? Когда они начинаются? В тот момент, когда ты оставила у НЕГО дома зубную щетку или, скажем, согласилась присматривать за ЕГО цветами, пока он с друзьями катается на лыжах? Или когда ОН у тебя дома спокойно перешагивает через твой свитер, валяющийся на полу, сам находит свою любимую чашку в куче грязной посуды и тебя это уже не заставляет краснеть? Наши отношения с Сашей именно такие. И еще – нам очень уютно вместе, по крайней мере, так было до недавнего времени. У нас одни и те же интересы, одна и та же работа, одна и та же жизнь. Мы говорим на одном языке. У нас даже одно имя на двоих. Мы – Саши. В этом-то и проблема. Как можно взять и все бросить? Как я вообще смею его не любить?! Мы встречались уже больше года. Он хорошо относился ко мне, а я также хорошо относилась к нему. Мы были знакомы с родителями друг друга, за это время много раз пересекались линии наших родственных орбит. Я не водила машину, он подвозил меня к маме. Я по его просьбе несколько раз покупала его маме какие-то лекарства. А она в знак благодарности брала к себе Шушеру, когда мы с Сашей улетали в Египет на две недели, потому что у моего папы аллергия на Шушеру. Причем не на кошек вообще, а именно на мою кошку. Они с папой не сошлись характерами. Самым ужасным было то, что обе стороны нас всецело одобряли. Нет, не потому, что мы так уж сильно им нравились. Просто… мне было двадцать восемь, ему тридцать два. Каждый из нас жил в своей квартире, у меня была Шушера, у него – плазменный телевизор. Родители страшно боялись, что мы застрянем в этом навсегда. Я с кошкой, он с телевизором. У них были на нас другие планы. Саша, Сашенька и куча маленьких внучат. А я теперь всех должна разочаровать. Глоток бодрящего напитка меня немного встряхнул, но работа все равно не клеилась. – Саш, слушай, а ты знаешь, что от кофе портится цвет лица? – спросила Тоська, еще одна коллега по перу. Хотя какие перья, если мы руками писать уже разучились. Стучим, стучим по клавишам. – Ну, допустим, – кивнула я, обреченно глядя в экран. Что там с моей статьей? В общей сложности, с предлогами, слов двадцать. Из них четыре – название: «Самые опасные гостиницы Москвы». – А как ты думаешь, от фанты портится? – Что? – Ну, цвет. – Цвет чего? – Я плохо следила за нитью разговора, наблюдая, как за столом у окна с оживленным видом что-то пишет Саша. Симпатичный, между прочим, парень. Чего мне не хватает? Может, я холостяк? – Лица! Сашка, ты слушаешь? – Ах да. Извини. Лицо? Чье лицо? – Любое. Я хочу написать, что фанта тоже портит цвет лица. Как думаешь, это интересно? – Думаю, это может быть правдой. Но если даже и так, нас потом затаскают по судам. Напиши-ка лучше о женщинах-холостячках, – рассеянно прокомментировала я, вбивая в компьютер описание воображаемой гостиницы, где, по отзывам постояльцев, за отдельную плату можно переспать с любым сотрудником персонала. – О каких холостяках? – не поняла Тоська. – Ну, о таких женщинах, у которых психологический барьер перед отношениями. И они рано или поздно обязательно их разрывают, – пояснила я, попутно стирая про секс с сотрудниками. Это все-таки было уже слишком. Я подумала, пожала плечами и написала, что в Москве есть такие гостиницы, где в каждом номере установлены скрытые камеры. Название – «Виртуальные реалити-шоу в гостиницах Москвы». А что, кажется, вполне подходящее. Цепляет. Дальше можно перечислить десять способов, как не попасть в подобную гостиницу. – А что, такие женщины бывают? – с сомнением переспросила она. – Какие? – Холостяки. – А почему нет? – удивилась я. – Утрированно, это те самые женщины, которые убегают из-под венца. Ты что, не смотрела фильм с Джулией Робертс? – Это все голливудские сказки. У нас в России такого не бывает, – категорически возразила мне она. Я не стала спорить и доказывать, что перед ней стоит (вернее, сидит) типичный представитель этой породы. И что в моей жизни было много отношений разной степени серьезности. Но никогда и ничто не могло заполнить меня целиком. Так уж получилось. – А ты напиши, что желание быть независимой – самая современная тенденция среди жительниц мегаполисов. – О, я напишу про социологическое исследование, – наконец-то ухватила она тему. И хоть сама Тоська ни секунды не верила в то, о чем я ей говорила, через полчаса она уже настрочила заметку про возрастающее число женщин, стремящихся к свободной одинокой жизни в большом городе. А я как раз закончила сочинять про подпольные съемки в гостиницах. – Ну, вот! Вот! Можешь же, когда захочешь. Александра, имей в виду, у меня на тебя большие планы, – радовалась начальница, читая всю эту невообразимую чушь с невозмутимым видом. – «…Ни о чем не подозревающие романтические парочки могут стать объектом видеосъемки, а в дальнейшем эти материалы будут предметом подпольной торговли»! Отлично, с перчинкой. Молодец. – Спасибо, Марина Денисовна, – флегматично кивнула я. Да, работа есть работа. И моя ничуть не более идиотская, чем любая другая. Зато завтра на карточку переведут зарплату, я пойду и куплю себе новую юбочку в торговом центре. Нет, я куплю себе ее после майских, когда будет распродажа. Я села на свой стул, откинулась назад, вытянула ноги и принялась мечтать. Послезавтра Первое мая, мы поедем к родителям, папа займется шашлыками, мама сварит кисель с вишней. Сашка будет слушать папины истории про его молодость… стоп! Я же собралась расстаться с Сашкой. Вот вам и пожалуйста – первая проблема. А я уверена, что хочу с ним расставаться? Ну, подумаешь, не взяла трубку утром. А вчера… вчера я и вправду плохо себя чувствовала и устала (не ври хоть себе). – Ну и что! – громко сказала я, не заметив, что начальница все еще что-то вещает мне про мою статью. – Что-что? – оторопела она. – Ты не будешь писать для желтых? Не хочешь? Я могу отдать заказ Таисье. – Ой, нет-нет. Это я не о том. Я хотела сказать. Ну и что же так мало. Давайте я напишу побольше! – Больше пяти статей за майские? – смутилась она. Я поняла, что, пока думала о своем, пропустила многое. И что дальше мне, пожалуй, лучше помолчать. И послушать, что говорит любимая начальница Марина Денисовна, женщина из некрасовской саги. Наша Мари и коня на скаку, и в горящую избу, и сама кого хошь подпалит. У нее дома двое малолетних детей и муж, испытывающий временные трудности последние десять лет. – Спасибо за доверие. Я все сделаю, – пообещала я, подумав с горечью, что теперь все праздники просижу за ноутбуком. Зато будут деньги, что тоже немаловажно. Весь остаток дня я билась над все тем же неожиданно возникшим вопросом: что мне все-таки делать с моими отношениями? Какая досада, что они перестали меня устраивать. А как все хорошо начиналось. Кажется, это был прошлый март. Саша пришел в нашу компанию и сразу как-то удивительно удачно вписался в наш коллектив. И в мою жизнь. Сначала мы курили в коридоре и болтали ни о чем. Потом пару раз целовались в кинотеатрах, игнорируя происходящее на экране. Потом выяснили, что живем в нескольких троллейбусных остановках друг от друга. И, наконец, однажды, после долгой романтической прогулки по Москве, мы дошли до его дома, прятавшегося в глубине Марьиной Рощи, и Саша уговорил меня остаться. И я осталась, с трудом заснув на непривычном месте. У него в квартире было много шнуров, протянутых по полу. Самодельный домашний кинотеатр грохотал так, что я подпрыгивала в кресле. Саша всегда балдел от техники. А я тогда балдела от него. Была ли это любовь? Наверное, да. Почему бы и нет. Кто вообще может с уверенностью сказать, что такое любовь. – Тось, вот как ты поняла, что любишь мужа? – спросила я, не зная, чем еще занять время до конца рабочего дня. Она решила, что я готовлю материал для очередной статьи, и задумалась. – Наверное, когда залетела. – Ты поняла, что любишь мужа, когда залетела? – нахмурилась я. – Это причина или следствие? – Черт его знает. Но в тот момент до меня дошло, что все очень и очень серьезно. – Еще бы! – усмехнулась я и покосилась на Сашу. Поскольку я решила его оставить, то теперь испытывала странное чувство то ли жалости, то ли сочувствия. В конце концов, ведь и со мной такое случалось, меня тоже оставляли. Почти каждую весну я в кого-то влюблялась, и так или иначе все это заканчивалось в свое время. По разным причинам и разными способами. Саша поймал мой взгляд и ласково, немного рассеянно улыбнулся. Он был чем-то занят и не думал обо мне. Он был во мне уверен, знал, что у нас все хорошо. Что сегодня мы вместе уедем с работы, а потом, в выходные, вместе отправимся на дачу к моим родителям. Я представила, что прямо сегодня прохожу стадию невыносимого болезненного объяснения и потом тащусь на дачу сама. На длинной зеленой пригородной электричке плюс сорок минут пешком через лес. На спине рюкзак и по сумке в каждой руке. Желание расставаться пропало моментально. Нет уж, лучше я пойду на сделку с совестью. Буду слушать его разговоры про самое идеальное время отдыха в Египте, интересоваться работой его новой плазмы или еще какой-нибудь ерунды, но доберусь до родительской фазенды на его «КИА». И потом, если я расстанусь с ним сейчас, то все выходные мои родители будут пилить меня и причитать, что я обрекаю их на одинокую старость. Особенно папа. Он примется долго и громогласно клеймить современных молодых женщин и «весь этот феминизм», и чем крепче будет градус выпитого, тем громогласнее он станет меня пилить. В результате, о том, что я опять одна, узнают все соседи. Нет, надо потерпеть. А потом… Расставание – всегда неприятно. Я с усилием подавила в себе желание закончить все дело одной эсэмэской. Со мной однажды, кстати, так и поступили. Я получила SMS со словами «давай расстанемся друзьями» и потом рыдала над этими тремя словами три дня. И даже ответила на них, написала, что с друзьями так не поступают. Им не посылают такие SMS. Он не ответил, потому что в ту минуту, видимо, уже считал себя свободным. Тогда я пообещала себе, что никому и никогда не пошлю подобной эсэмэски. Хотя все-таки очень такой способ удобен. Итак, не SMS. И не на праздники. Скорее даже после десятого, чтобы уж и День Победы тоже минул. Как раз именно за этими, циничными, надо признать, рассуждениями Саша меня и застал. – Ну что, ты как? Готова? Закончила? – Почти да, – кивнула я, испытав страстное желание послать его к черту прямо сейчас. Почему, почему я такая сучка? И всегда ли я была такой? Между нами висела тугая противная недоговоренность, причем я знала о ней, а он нет, и от этого я казалась себе еще гаже. – Я подожду тебя в машине. Мне тут один диск подогнали, хорошая музычка. Я тебе потом перепишу, если захочешь. – Ага. Слушай, может, ты поедешь без меня? Мне тут подкинули пару статей левых. – Здорово. Так, может, мне тоже задержаться? – Нет-нет, не стоит! Я не хочу дергаться из-за того, что ты меня ждешь, – заюлила я. Он был хорошим парнем, но так уж вышло, что эту партию выигрывала я. И я уже понимала, предчувствовала, как ему будет больно и обидно. Даже больше обидно, чем больно, потому что все-таки очень важно, кто кого бросает. Не так ли? Когда бросают нас, мы не только теряем отношения, но и львиную долю уверенности в себе, которую потом приходится долго и мучительно восстанавливать. По крупицам. Когда мы успеваем бросить кого-то первыми, чувства совсем другие. Тогда мы победители. Только если я брошу Сашу, как я потом буду с ним работать. Тоже, кстати, серьезный вопрос. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями. На самом деле я была бы очень рада. – Ну, ладно. Просто я думал тебя подбросить. Устроить что-то вечером, – разочарованно бормотал он. – Я мог бы остаться у тебя, а завтра бы вместе поехали на работу. – Я в первой половине дня буду дома, – быстро соврала я. Нет, логика – логикой, а когда решение уже принято, практически невозможно долго делать вид, что все в порядке. Это выше моих сил. Я проигнорировала все знаки недовольства с его стороны, подождала, пока он уедет домой (предусмотрительно проследив из окна, что его машина действительно выехала с парковки), посидела, тупо перепрыгивая со ссылки на ссылку в Интернете, и пошла домой. Никакие муки совести не могли уменьшить моей радости оттого, что я иду домой одна, иду по моему любимому городу, пусть даже и запруженному всеми этими кредитными машинами, льющимися тягучим киселем по знакомым улицам. Я зашла в маленький магазинчик, где продавали пиратское видео, и начала перебирать лежащие на прилавке диски. – Вы ищете что-то конкретное? – с готовностью подлетел ко мне продавец. – Нет-нет, так, присматриваюсь, – сказала я как можно холоднее, чтобы он от меня отстал. На самом деле покупать я ничего не собиралась, но мне нравилось разглядывать цветные картинки на дисках, читать аннотации к фильмам. И я хотела делать это в одиночестве. Одиночество – не только некий комплекс психологических переживаний человека, оставленного без социальной поддержки, но и огромное преимущество. Да, мы социальные существа, но одиночество дает так много, что трудно его переоценить. Как говорила Румянцева: хочу – халву ем, хочу – пряники? Я хотела стоять в одиночестве и рассматривать диски, которые были мне не нужны. Имею право? – Хотите, я вам порекомендую что-нибудь? Вот есть чудесная романтическая комедия, – не унимался он. – О том, как мужик проснулся, а у него трое детей. И жена. – Какой ужас, – передернуло меня. – Нет, спасибо. А есть что-то другое, ну… без троих детей? – О, конечно, – улыбнулся он и выложил передо мной кучу дисков. В результате я, конечно же, накупила каких-то боевиков, которые на самом деле терпеть не могу. Я подумала было, что подарю их все Сашке, чтобы он смотрел их на своей плазме, но тут же вспомнила, что уже решила бросить Сашку. Вряд ли стоит перед этим дарить ему диски. Последняя мысль расстроила меня окончательно, потому что я со всей отчетливостью поняла, как сильно я к нему привыкла, привязалась. Не люблю больше, но привязалась. Зачем? Шушера встретила меня возмущенными воплями. Оказывается, у нее давно кончилась вода, и ей пришлось, как какой-то простолюдинке, пить воду из тарелки в раковине, чего она терпеть не может. Ей, настоящей персидской серой дымчатой кошке, с родословной, которая висит в рамочке у меня над письменным столом, – и пить воду из-под крана. Только не подумайте, что я сошла с ума и разговариваю с ворчливой кошкой. Просто Шушера умеет одним поворотом хвоста высказать все то презрение и недовольство, которое она к вам испытывает. У нее исключительно красноречивый хвост. Я поставила миску с кормом на пол и налила воды. «Тут я есть не буду!» – дала понять мне Шушера, с презрительным видом пройдя мимо своего места на полу. Она вспрыгнула на подоконник и с вполне понятным ожиданием уставилась на меня. – Знаешь, дорогая, мне кажется, что я тебя балую! – возмутилась я, ставя ее миску на подоконник. – Чего бы тебе не пожрать на полу, как все кошки. «Сама ешь на полу, если тебе хочется». – Она отвернулась, прошла мимо еды, сделав маленький променад по окну, осмотрела окрестности. Что там поделывается в мире за стеклом? Уже стемнело? И даже звезды? Ах, какая красота. – Давай ешь и не кобенься, – потребовала я, пододвигая к ней миску. Мы с Шушерой жили вместе семь лет. Без всякого сомнения можно сказать, что это были мои самые прочные отношения за всю жизнь. Вопрос – почему? Может, мне попадались не те мужчины. Или у меня слишком хорошая кошка. Я залезла на широкий подоконник и села с ней рядом. За окном светила полная луна. Она висела в небе, как фонарь. Сейчас делают такие лампы, белые-белые, энергосберегающие, дающие очень холодный свет. А здесь энергосберегающая луна. И звезды, мелькающие то тут, то там из-за облаков. Впрочем, звезд я почти не видела, слишком ярко горел огнями проспект Мира со своей рекламой и машинами. Я жила на восьмом этаже, последнем, в старой сталинке. И безумно любила свой дом. – Вот и снова будем мы одни. Только я и ты, – пожаловалась я. Шушера с удивлением посмотрела на меня, словно хотела спросить: «А что, сейчас что-то не так?» – Ладно, это неважно. Ну ее, эту любовь. Видимо, ее нет на свете. Вернее, не так. Она есть, но только первые пару месяцев. Помнишь, как Саша мне розовый букет под дверь положил, а я наступила на него босой ногой и ногу распорола? А он потом мне ее бинтовал. Было очень даже романтично. Он так убивался, а я его утешала, утешала. Почему все всегда заканчивается? Кошка молча смотрела в окно. Она была прекрасна. Я откинулась чуть назад и тоже подняла глаза к небу. Хотела бы я встретить настоящую любовь. Только что это за зверь такой, почему его никто не видел? Чтобы долго и счастливо и потом на тот свет в один день. И как это должно, кстати, технически произойти? Авиакатастрофа, что ли? Так тогда не только мы в один день, но и еще человек сто-двести. Нет, так не пойдет. Суицид? Но я же хочу жить долго! – Ой, ты видела? – неожиданно дернулась я. Прямо перед моими глазами медленно, как в кино, очень яркая звезда спланировала к горизонту. Я зажмурилась и торопливо загадала желание. То самое, что было у меня в голове в тот момент, – чтобы жить с НИМ долго и счастливо и умереть в один день. Глупость какая, с кем – с НИМ? А потом я открыла глаза и увидела, как у моей падающей звезды вдруг замигали красные огоньки. Посадочные маячки. Тоже мне звезда! – Самолет! – хихикнула я. – Видишь, Шушера, какая у тебя глупая все-таки хозяйка. А если бы это и вправду была звезда? Получается, что я даже не додумалась загадать себе чего-то приличного. Любовь, понимаешь. Я тут не знаю, как с одной-то разделаться, а уже о другой мечтаю. Лучше бы я себе отпуск загадала в Египте. Без никого. Или чтобы мы с тобой поехали на Алтай. Ты хочешь на Алтай, Шушка? Глава 2 Какая-то ненормальная! Моя жизнь пуста и бессмысленна, но она мне нравится. А это уже немало, думается мне. Я не из тех, кто помешан на поисках смысла жизни. По мне, так он в том, чтобы поскорее началось лето, а то на майские чуть ли не снег обещали. И ведь не ошиблись, вороги. Когда мы с Сашкой добрались до папиной избушки (без курьих ножек, а просто на деревянных столбиках), небо заволокло тучами, поднялся противный ледяной ветер и сверху посыпалась мокрая белая крупа. – Вот ведь, блин! – вырвалось у Саши, и «дворники» его машины часто-часто засеменили по лобовому стеклу. – Лучше б мы дома остались. – Это точно, – согласилась с ним я, стараясь не смотреть в окно. Я бы однозначно предпочла остаться дома, причем так, чтобы он у себя, а я у себя. Выходные прошли бы куда удачнее. Даже кошка возмущенно вопила в дорожной сумке, отказываясь дышать свежим воздухом. И только мой папа, как всегда, сиял улыбкой неисправимого оптимиста. Он был уверен, что у природы нет плохой погоды, если есть хорошая телогрейка и кирзовые сапоги. – О, а вот и наша молодежь подтянулась! – радостно развел руками он и расхохотался, глядя на то, как мы вылезаем из машины, полные сомнений и тревог. – Давайте-ка подтягивайтесь. Сейчас будем разжигать мангал. – Вам помочь? – из чистой вежливости поинтересовался Саша, надеясь, что после прошлого раза мой папа поостережется его просить о чем-либо. Я перепрыгнула лужу и предусмотрительно шмыгнула в дом. В прошлый раз, осенью, Саша так сильно ливанул жидкости для растопки на огонь, что бутылка у него в руках вспыхнула и взорвалась. Саша выбросил ее в огород и долго прыгал на месте и орал, что он горит, а мы бегали вокруг и не знали, что делать. Надеюсь, сегодня все обойдется. Что же касается меня, то от картины туч наверху и непроходимой грязи и луж внизу я сразу же почувствовала себя совершенно больной. Я нашла свое старое любимое одеяло, огромную колючую верблюжку, залезла на диван, захватив с собой старую, зачитанную до дыр книжку про каких-то героических революционеров, и буквально через двадцать минут уже спала чистым невинным сном. Свежий воздух, верблюжка, теплые носки, папин гулкий хохот за окном. Плюс героические революционеры и мерное постукивание капель (или крошек, как сказать?) по металлической крыше. В общем, от такого коктейля кто хочешь уснет, а уж я и подавно. – Ба, а кулема-то наша задрыхла! – сквозь сладкую дрему услышала я. Кажется, на этот счет мои родные отпустили еще немало шуток, но я спала, и мне не было до них никакого дела. Проснулась я только к застолью, через два или три часа, когда мама уже суетливо накрывала на стол, стараясь сильно не шуметь, чтобы не разбудить меня, но при этом так, чтобы я все-таки проснулась. – Ой, мам, ты тут? А я заснула, – потянулась я. – Мы уж поняли. Оставила своего кавалера и храпеть. Кто ж так делает? – Я делаю, – невозмутимо пожала плечами я. – Ну и бросит он тебя, – фыркнула она. – Мужчине нужно внимание. А ты опять за своих революционеров хватаешься. Сто раз ведь читала. – Ну и что. И пусть бросает, – улыбнулась я, не высовывая из-под верблюжки ничего, кроме носа. – Что? – повернулась ко мне мама. – Ты так легко об этом говоришь? Уж не задумала ли чего? – Например, чего? – нахмурилась я. – Мам, это моя личная жизнь. – Нет, не твоя личная. Это остаток моей общественной. Ты что же только о себе и думаешь? Надо было мне родить побольше детей, но кто ж знал, что ты у меня такая беспутная вырастешь. Тебе двадцать восемь лет, некоторые к твоим годам уже по двое детей имеют, а ты… – Вот именно, мам, по двое детей и по два развода. Не надо, пожалуйста. Не готова я к семье. На Западе, между прочим, в моем возрасте… – Мы не на Западе, – возмутилась она. – Не готова она, понимаешь ли. Да ты и не будешь готова. Не надо к этому готовиться. – Ты считаешь? – усомнилась я. – А что, если я жду большой любви? Настоящей? – А Саша, по-твоему, игрушечный? – быстро пробормотала мама, потому что как раз в этот момент к нам пришли мужики. И тема, естественно, поменялась. Они принесли с собой целую кучу невероятно вкусно пахнущего жареного мяса. Все моментально пропиталось ароматом дыма, смеха и веселья, было так хорошо, что не хотелось даже есть. Но все, конечно же, ели. И ели много, гораздо больше, чем допускает совесть, диетология или папин терапевт. – Живы будем – не помрем! Мы, когда в Карелии отдыхали, однажды целого оленя схомячили – и ничего, как новенькие. А тут вообще на один зуб, – балагурил папа. А я знала, что завтра он запоет иначе, но сейчас не время было напоминать ему о здоровье. Зачем портить человеку выходной? После нескольких рюмок разговор переметнулся на политику, на историю и спорт. Папа громогласно клеймил позором сегодняшнюю власть, а Саша аккуратно напоминал ему о репрессиях Сталина. И оба бурно обсуждали причинно-следственные связи, приведшие нас к поражению в Цусиме. Кажется, на свете нет ни одного мужчины, который бы не разбирался в этом. Что ж, главное – им было хорошо. Мне, собственно говоря, тоже. Я сидела в кругу любимых, близких мне людей. Жаль, что нельзя оставить Сашу папе, чтобы они и дальше дружили. Вон им как славно друг с другом. И не скучно. Почему в самом деле, если я с Сашей расстанусь, все остальные тоже должны перестать с ним общаться? Может, предложить изменить эту традицию? Я понимала, что глупо так размышлять… Но ничего не могла с собой поделать. Наутро я проснулась рано, потому что вокруг было слишком тихо, только лаяли собаки, и кукарекали петухи. В городе я усну, даже если под окном одновременно начнут выть три автомобильные сирены. Хотя нет, три – многовато. Но крик петуха в полной тишине – это просто взрыв для привыкшего к городскому шуму мозга. Естественно, вскочив в шесть утра, к обеду я уже решительно не знала, чем себя занять. Я дочитала про революционеров. Они опять победили, так что в этом смысле все осталось без изменений. А я больше так и не уснула. Шушеры не было, она ушла в загул, и, по практике, раньше завтрашнего утра ее ждать не стоило. Она решала вопрос личного счастья гораздо рациональнее меня и не мучилась вопросом, хорошо или плохо поступает. Потом мы позавтракали, я лопала хлеб с маслом, мамины блины с вареньем и пыталась убедить себя, что на воздухе действительно не толстеют, потому что обмен веществ происходит быстрее. Надо, кстати, будет написать статью: «Дыхательная практика и похудение – мифы и реальность». Потом я вспомнила, что должна написать левые статьи для одной желтой газетенки, и загрустила, потому что ноутбук-то я как раз предусмотрительно забыла. Что ж, значит, придется дописывать статьи завтра ночью. Все пять. Ерунда, не впервой, тем более что их потом будут править и все равно заставят десять раз переписать. Так что первый вариант, считай, пробный. – Чем занимаешься? – спросил Саша, просунув голову в дверь. Они с папой собирались на рыбалку, я, честно говоря, думала, что они уже ушли. Рыбу же, кажется, ловят с утра. Но папе плевать на рыбу, ему просто хочется посидеть на берегу и поговорить с умным человеком – с самим собой. Да еще чтобы кто-то, к примеру, Саша, все это послушал. А для разговоров любое время подходящее, верно? – Я… да не знаю, – от неожиданности растерялась я. – Думаю пойти погулять. Погода-то наладилась. – Да, сегодня прямо совсем другое дело. – Ага, только холодно, – кивнула я и с извращенным садизмом отметила, что теперь мы еще и о погоде говорим, потому что говорить-то нам на самом деле не о чем. – А ты оденься потеплее. Может, пойдешь с нами? – Нет-нет, – поспешно бросила я. – Я позже пойду. Я пока тут… тут собиралась маме помочь. – А, ну ладно, – он не стал настаивать и вышел. Мама, которая как раз готовилась к тому, чтобы перестирать постельное белье после зимы, с глухим неудовольствием посмотрела мне в глаза. Меня передернуло. – Мам, не надо, а? – И что, ты будешь мне помогать? – усмехнулась она. Я пожала плечами. – А зачем его перестирывать? – в который раз спросила я, потому что действительно не понимала этого. Белье было совсем даже не грязное, мама всегда стирала его перед зимой. – Оно отсыревает, – невозмутимо отвечала она на мои «зачем?» и «на кой черт?». – Тогда его достаточно просушить, – снова попыталась внести рацпредложение я, но мама была глуха к голосу разума. Особенно если этот разум – мой. – Ладно, не надо мне помогать. Только под ногами будешь крутиться. – Вот спасибо, мамочка, ты – золото! – Иди-иди, гуляй. Нет, ну чем тебе Саша-то не угодил? – пробормотала она себе под нос, вытаскивая очередную стопку белья из шкафчика. Ну что я могла ей сказать, если я и сама мало чего понимала. Я надела старый мужской свитер, связанный еще моей бабушкой в дни папиной юности. Очень старый, много раз порванный и заляпанный, но неимоверно теплый свитер. Почему-то на даче вы можете одеваться как пугало, не умываться, не причесываться и не делать маникюр, и это смотрится достаточно органично, особенно в сочетании с драной курткой и резиновыми сапогами. А вот если пройтись по лесу в лакированных туфлях и шелковом платье, будешь выглядеть совершенно неуместно. Я вышла из дому в очень уместном наряде, не без удовольствия наступая резиновым сапогом в каждую лужу, и отправилась в сторону станции. Там есть магазин, в котором можно купить самый простой товар: пачку сигарет, бутылку пива или пакет сока. Ничего из вышеперечисленного не было мне нужно. Даже сигареты у меня имелись в избытке, да и я сильно сомневалась, что в продуктовой палатке на станции в ста километрах от Москвы найдется голубой «Vogue». Однако всякая прогулка должна иметь какую-то цель, какую-то точку назначения, иначе непонятно, зачем вообще куда-то идти. У нас на даче этих точек назначения было две – речка и магазин на станции. Если бы не папа с Сашей, я бы пошла на речку. Там можно посидеть на бревне, бывшем когда-то старым дубом, посмотреть вдаль, на излучину реки, и помечтать о чем-то пушистом и малопонятном. Туда, к реке, вела тропинка по очень красивому полю. Но там был Саша, поэтому я отправилась на станцию. Мне не хотелось с ним говорить, смотреть ему в глаза, уклоняться от его навязчивых ласк. Была ли это судьба? Нет, не думаю. Во всяком случае, ничего подобного я в тот момент не чувствовала и не предчувствовала. Я держала в кармане джинсов сто рублей, чтобы купить себе джина с тоником и чего-нибудь пожевать, если захочется, лениво перебирала резиновыми сапогами по песчаной дорожке, периодически отмахиваясь от маленьких, только что народившихся комаров. Вокруг меня высились строгие аристократические сосны, а малиновые кусты зеленели молодой листвой. Да, как я потом много раз вспоминала, было очень красиво. Но тогда я этого особенно не замечала, а просто радовалась тому, что тучи ушли, а солнышко осталось, что нет ветра и что я забыла дома ноутбук. Момент был самый обычный, я бы даже сказала, самый не подходящий для того, чтобы встретить ЕГО. Но по какой-то нелепой жизненной случайности, а может быть, для смеха, это все-таки произошло. Он стоял под сосной и смотрел на меня пристально и сосредоточенно, без тени улыбки. Я вообще не сразу поняла, человек передо мной или просто тень. Было довольно далеко, да к тому же светило яркое солнце. Я знала это место, оттуда расходились две дороги. Одна на станцию, а другая в соседнюю деревню. Итак, справа, под сосной, стоял и смотрел на меня он. Сначала я подумала, что это кто-то из местных, но этот «кто-то» так отчетливо смотрел именно на меня, так явно ждал, чтобы я подошла, что мне стало не по себе. Я против воли замедлила шаг, понимая, что, хоть и не накрашенная, и в старой папиной страшной куртке (о свитере я вообще молчу), я вполне могу оказаться жертвой какого-нибудь насильника. Или даже убийцы. Украдет мои сто рублей, а меня убьет. А что? Имелись случаи. Память услужливо подбросила мне названия моих же собственных опусов «Маньяк прячется в калужских лесах» и еще почему-то «Девушка не помнит, где провела ночь, но уверена, что ее украли инопланетяне». Кстати, отличная была заметка. До сих пор болтается на разных порталах. Хорошо, что в Интернете не надо подписываться. В общем, я испугалась, в лесу было пусто, ни души. Я пожалела, что не пошла на речку, а еще больше – что так и не завела себе газовый баллончик. – Извините, пожалуйста! Извините! – прокричал вдруг он, размахивая рукой. Я сделала вид, что ничего не слышу, отвела глаза и остановилась. Видимо, в тот момент по моему поведению он понял, что я сама не подойду, и рванул ко мне. Сердце ушло в пятки, и я в панике огляделась в поисках какого-нибудь орудия самообороны. Подходящей палки-копалки в моем поле зрения не оказалось. – Можно вас на секундочку? – задыхаясь, на бегу кричал он, пытаясь меня догнать. Я, естественно, драпала, как могла. – Да подождите же вы! – Отстаньте, я закричу! – пригрозила я и еще больше ускорила шаг. Оглядываться мне не хотелось. Что-то в его голосе смутно тревожило меня, но что именно, я выяснять не желала. – Да остановитесь, что ж такое. Мне что, вас ловить? – Тут он все-таки изловчился и, нагнав меня, схватил за руку. – Вы что – маньяк? – взвизгнула я, вывернувшись и всерьез приготовившись продать свою жизнь (или честь, как пойдет) подороже. – В каком смысле? – удивился незнакомец и посмотрел на меня так удивленно, что я в ту же секунду поняла, что никакой он не маньяк. А жаль. То есть… нет-нет, не подумайте ничего плохого. Просто… он был хорош. Не могу сказать, чтобы он показался мне красавцем. Ничего такого, что обычно размещают на обложках глянцевых журналов. Но он был хорош, против этого не попрешь. – В прямом. Что вам надо? – выпалила я по инерции. Сама же уставилась на него, как на ярмарочного медведя. В голове билась птицей одна мысль: почему я в этой чертовой куртке? Вернее, сначала мысль была другая – ну и мужик, и где только таких делают?! А потом уже куртка (и резиновые сапоги) заполнила все мое подсознание ужасом и презрением к себе. – Мне? – чуть заторможенно переспросил он, с некоторым изумлением глядя на меня. – Я хотел узнать дорогу. Мне нужно попасть на станцию. – На станцию? – глупо переспросила я, улыбнувшись. – Направо. – Спасибо, – кивнул он, чуть отдышавшись. – Вы извините, но я тут уже минут пятнадцать стою, жду. И никого. Я просто не мог допустить, чтобы вы ушли. Подождите, а вы что подумали? – Да нет, ничего. – Что я грабитель? – Ну, что-то в этом роде, – с готовностью согласилась я. – И хотя у меня с собой всего сто рублей, я подумала, что вы-то можете об этом и не знать. – Вот ведь как неудобно получилось. Я вас напугал. Если бы я знал, что вы девушка, я бы не стал, конечно, так себя вести, – с простодушием, потрясшим меня до глубины души, сообщил мне он. – Я вообще-то девушек не пугаю. – То есть что значит, если б вы знали, что я – девушка. А я – кто? – Ну… просто… в этой куртке, сапогах. Я думал, рабочий с какой-то стройки. Ну… гастарбайтер, что ли. Вот я и побежал, – радостно пояснил он. Я расхохоталась. Нет, такого со мной еще точно не было никогда. Значит, пока я тут тряслась от страха, меня приняли за чернорабочего. А чего ты, дорогуша моя, хотела, если ходишь по лесу нечесаная, в папиной куртке пятидесятого размера и резиновых сапогах по колено. Как тебя отличать, если ты с ними, гастарбайтерами, и в самом деле на одно лицо. – Н-да, не повезло вам. А я – не гастарбайтер. – Вы не сердитесь? Я не специально. Просто я знаю, что тут до станции далеко, и очень не хотелось уйти не туда. – Я не сержусь. Я, собственно, в том же направлении и иду. Хотите, я вас провожу? Нам ведь все равно по пути. – Я говорила быстро, скороговоркой, стараясь придать своему предложению самый невинный характер. Действительно, почему бы и нет. Я гуляю, он не маньяк, и ему надо показать дорогу. Ничего такого, честное слово. Или нет? Я и сама не понимала, что делаю, что творю и зачем мне все это надо. Был ли он симпатичным? Даже этого я не могу сказать с уверенностью, потому что с того момента, как я обернулась и увидела его улыбающиеся, немного растерянные глаза, я не замечала больше ничего. Только глаза и еще, наверное, его улыбку. Но думаю, что да, можно сказать, что он выглядел очень даже ничего. Высокий, ростом с моего папу, так что ему бы в самый раз подошла куртка, в которую была замотана я. Одет обычно, в светло-голубые джинсы, тонкий пуловер и ветровку бежевого цвета. В руках простая черная сумка, на ногах кроссовки. Что еще? У него была замечательная улыбка. Невероятная. – А вас это не затруднит? – забеспокоился он. Я же, глядя на него, как кролик на удава, только замотала головой. Со всей ответственностью могу сказать, что никогда в моей жизни ни один человек не вызывал во мне таких сильных чувств и так сразу, в один момент. Если на свете и существует любовь с первого взгляда, то это была именно она. Хотя под словом «любовь» я всегда подразумевала совсем другие вещи. Взаимопонимание. Симпатия. Общие интересы. Времяпрепровождение. Приятные дела. Тут же таилось что-то другое, и хоть я и не понимала, что конкретно, ясно было одно – моя голова не имела к происходящему никакого отношения. А вот тело – оно реагировало на моего незнакомца совершенно невероятным образом. И бороться с этим не было никакой возможности. – Нет-нет, что вы, – заверила его я. Какое-то время мы шли молча, изредка перебрасываясь смущенными взглядами. Затем я улыбнулась и остановилась на секунду. – Давайте хоть познакомимся. Я – Саша. А вы? – Ну, я и растяпа. – Он забавно всплеснул руками. – Все оттого, что я абсолютно не умею знакомиться с девушками. Если честно, я этого уже лет десять не делал. – Да неужели! – с недоверием посмотрела на него я. – Что ж так? – Ну… просто не нужно было, – пожал плечами он, сразу вызвав в моей продвинутой современной головке кучу неприятных вопросов. Он что, гей? Или импотент? Почему бы такому… м-м-м… невероятно интересному мужчине обходить стороной девушек, да еще десятилетиями? – Так как вас зовут-то? – ухмыльнулась я. – Или это тайна? – А, нет, конечно. Я – Константин. Очень приятно, – кивнул он и протянул мне руку. Я робко пожала ее, чувствуя, как в каком-то бреду, что меня от одного прикосновения к его ладони словно током пронзило. С моим телом делалось что-то невообразимое. Гормоны? – Мне тоже, – ответила я, попутно отметив, что голос у меня дрожит. Все это было странно. Мне и раньше случалось знакомиться на улицах, в Москве такое вообще не редкость, хотя после двадцати пяти я старалась уже избегать подобных знакомств. Но в юности это случалось, и довольно часто. Потому я знаю, что действительно люди могут понравиться друг другу сразу, с первого взгляда, но чтобы вот так, чтобы дрожали колени, а мысли путались. Нет-нет, наверное, у меня температура, я заболела. – А вы на станцию зачем? Вряд ли вы собрались куда-то ехать, – спросил он. – Я гуляю. Здесь ужасно скучно. А на станции есть магазинчик, и я вроде как иду в него. Да. Может, куплю чего-нибудь. – На сто рублей? – усмехнулся он. И осторожно скользнул по мне взглядом. Я могла поклясться, что и с ним происходит примерно то же, что и со мной. Его и без того темные глаза потемнели еще больше, по лицу пробежала тень. Но, медленно проходя мимо сосен, говорили мы о ерунде. – А что? Банку джин-тоника я бы купила. Только не подумайте, что я пью. А это вообще куртка моего отца. Просто так принято ходить на даче. Нынче, если позволите, такая дачная мода – ходить в самых старых и драных куртках, – дурачилась я, непроизвольно облизывая пересохшие губы. Станция становилась все ближе, и это была проблема. – Вам очень идет, – шаловливо прокомментировал он, снова осторожно проведя по мне взглядом. – Врать нехорошо, – поддела его я. Мы засмеялись и одновременно, не сговариваясь, замолчали, глядя прямо в глаза друг другу. Через секунду он закашлялся и отвел взгляд. – Знаете, а я теперь уже не жалею, что побежал за вами. – Почему? – тихо спросила я, хотя его ответ был и так очевиден. – Потому что я рад, что мы с вами познакомились. Вот так. – И я. Я тоже рада, – серьезно ответила я. Мы почти пришли. Бетонный перрон пустынной станции уже виднелся из-за поворота, и через несколько минут нам было положено кивнуть друг другу на прощание и расстаться. И от одной мысли об этом мне хотелось кричать. Глава 3 Гори оно огнем! Вне всякого сомнения, в свои двадцать восемь я была большая девочка в большом мире и за время своей сознательной взрослой жизни многое знала, пробовала и видела. И, конечно же, случалось, что я любила. И не один раз. «Была ли в вашей жизни настоящая любовь? Да, мэм, неоднократно!» Анекдот как раз про меня. Я влюблялась по уши и лила слезы, расставаясь с кем-то. Влюблялись и в меня. Порой я теряла голову, иногда сама сводила с ума. Все это – нормально. Чувствовать лихорадочное возбуждение, зная, что тот, кто тебе нравится, также неравнодушен к тебе. Глядеться в любовь, как в зеркало, из которого на тебя смотрит красивая, молодая, уверенная в себе женщина, к тому же любимая. Честно говоря, меня такой ерундой было уже не удивить. Я видела любовь в разных вариантах, чувствовала все, что только можно почувствовать после пары десятков романов разной степени сложности и глубины. И, кстати говоря, я любила любить. И думала, что умею это делать после стольких-то лет практики. А тут… я просто растерялась. Мы шли и болтали ни о чем, смеясь и мимолетно сталкиваясь острыми, настороженными взглядами, от которых меня обжигало, как огнем. Но, между тем, мы не флиртовали, не примеривались друг к другу, как к потенциальным сексуальным партнерам. Я бы даже сказала, что мы оба были смущены и немного подавлены. И оба не знали, что сказать. – А вы здесь на даче? – спросил он, заполняя неловкую паузу. – Да. Нет. То есть здесь дача моих родителей, – путано ответила я. – Вот ваш магазин, да? Зайдемте? Вы, кажется, хотели что-то выпить? – Нет. Я хотела купить что-то, если захочу. Но я не хочу, – медленно проговорила я, глядя в сторону перрона. Потихоньку на станцию подходили и другие отъезжающие, и это могло означать только одно – скоро придет электричка. Меня охватила паника. – Может быть, купить вам что-то другое? – спросил он. – Зачем? Если я захочу, я и сама куплю себе это. – На сто рублей? – На сто рублей. Здесь очень низкие цены, – пробормотала я, стремительно перебирая в голове варианты. Может быть, мне все померещилось? Может, будет правильным, чтобы этот, в общем-то, самый обычный симпатичный мужчина лет… сколько ему, кстати, лет? Лет тридцать пять – сорок? Может, правильно, чтобы он сейчас сел и уехал прочь, оставив меня в покое? Пройдет время, и я успокоюсь, иначе и быть не может, верно? Да, сейчас мне кажется, что я готова броситься бегом за его электричкой, но это же все как-то ненормально. Я знала его меньше часа. Если вообще уместно применить к моему случаю слово «знала»? – А я все-таки хочу купить что-то очень симпатичной девушке в самой странной куртке на свете? – ухмыльнулся он. – Давайте я вам ее подарю. А покупать мне ничего не надо, – я рассмеялась и помотала головой. Мои слова не имели никакого значения. Значение имел только тот факт, что я готова была умереть от мысли, что он сейчас уедет. И совершенно не представляла, что с этим делать. Мы прошли мимо магазина и поднялись на перрон. Не сомневаюсь, каждый из нас мучительно думал об одном и том же – как остаться, если для этого нет никакого повода. Не самая простая задача, а мой спутник явно не из тех, кто лихо умеет их решать. Как он сказал – я лет десять не знакомился с девушками? Нет, он не импотент. Ни в чем и никогда я не была так уверена, как в том, что передо мной абсолютно нормальный, интересный, как никто другой, привлекательный мужчина. Не гей. Ничего подобного. Подошла электричка. Она остановилась и открыла двери. Это случилось слишком быстро, и вокруг нас тут же поднялась суета, люди с тележками и рюкзаками запрыгивали в тамбур, а мы стояли и молчали. У меня не нашлось ни единого слова, чтобы остановить его. Что я могла сказать незнакомому мужчине, о котором ничего не знала, кроме того, что у него удивительные глаза, голос и улыбка? Крикнуть ему: не уезжай? Как вы себе это представляете? Я молчала и думала, что он уедет, а я пойду и куплю себе два джина. И лучше без тоника. – Что ж, до свидания, – проговорил он, растерянно глядя на меня. Улыбки в тот момент на его лице уже не было. – Я очень рад, что мы познакомились. Очень. – Не уезжайте. Останьтесь. Это не последняя электричка, – серьезно сказала я, пристально посмотрев на него. Прошло несколько секунд, которые тянулись мучительно долго. Потом он кивнул. Электричка закрыла двери и уехала прочь, к моей любимой шумной Москве. А мы остались на перроне, в некотором испуге глядя друг на друга и совсем не понимая, что делать дальше. Логическому объяснению наш поступок не подчинялся. Но я вдруг почувствовала такое невероятное, такое всеобъемлющее счастье, что мне на мгновение даже стало страшно. Что же будет дальше? О, этого я совершенно не представляла, но от одной мысли, что это «дальше» вообще будет, мне вдруг захотелось смеяться и плясать. Я, нет, мы – мы определенно сошли с ума. Как его имя? Он, кажется, представлялся. – Я забыла, как тебя зовут? – с удивлением прошептала я, стараясь хоть как-то сдерживать волну накатившего восторга. Смешно, что через секунду после того, как закрылись двери электрички, мы уже были на «ты». Еще бы. – Константин. Теперь не забудешь? – тоже очень тихо сказал он. Я кивнула. – Теперь не забуду. Постоянный. В каком-то фильме это было, да? – Да, да… В «Покровских воротах». А ты, значит, Саша. Видишь, я помню. – Да. – Если бы ты даже не сказала ничего, я бы все равно не уехал, – зачем-то добавил он и взял меня за руку. – Просто я совсем не умею этого делать. – Чего? – не поняла я. – Ну, знакомиться. Например, спрашивать, не оставишь ли ты мне номер своего телефона? Не против ли ты как-нибудь встретиться со мной? В другой раз? И где ты, кстати, живешь? В Москве, да? – Да. А ты? Слушай, я вообще ничего о тебе не знаю, – рассмеялась я. – Как все странно. – Так ты дашь мне телефон? Мне бы хотелось закончить с этой частью побыстрее, – нахмурился он. – До следующей электрички? – уточнила я. Он вздохнул, развел руками и нерешительно посмотрел на меня. – Мне надо попасть в город. Но не обязательно прямо сейчас. Значит, ты из Москвы. Я тоже. И тут ты с родителями. – Да, – кивнула я, еле заметно дернувшись. На секунду я вдруг отчетливо вспомнила, что где-то там, за полем, вместе с моим папой удит рыбу другой мужчина, который по праву считает меня своей. И с удивлением обнаружила, что это не имеет ровно никакого значения. – А ты что здесь делаешь? – Меня друзья вытащили на шашлыки. Они считают, что мне надо развеяться, а я, признаться, не большой любитель природы. Комары, опять же. Нет, дачные посиделки не для меня. Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл. Так что насчет телефона? – настойчиво повторил он свой вопрос. В его голосе не было ни тени флирта, а у меня так и не возникло желание поломаться или пококетничать. «Но раз тут оказалась ты…», он сказал это так, что я поняла: мое появление в его жизни – событие безусловной важности. – Да. Тут оказалась я. Пиши телефон. И мне оставь свой, – скомандовала я. Он на секунду застыл, с интересом глядя на меня, затем достал из сумки блокнот. Я нацарапала свой номер, который еле вспомнила, так как на память его учить как-то не было повода. А потом он вырвал листок и написал мне свой. У него был твердый, размашистый почерк. Ровные, крупные буквы. Кажется, психологи считают, что это говорит о цельности натуры. Что ж, очень может быть. – Я, кстати, тоже терпеть не могу всю это природу. Люблю Москву. – Значит, у нас есть что-то общее, – довольно кивнул он. А я подумала, что еще между нами вот этот странный трепет, который охватывает меня, когда я на него смотрю. Ну, и еще Москва. Уже немало. Через двадцать минут подошла следующая электричка. На майские они ходили по летнему расписанию, чтобы разместить всех желающих, то есть довольно часто. Двадцать минут – очень мало. Нам их еле-еле хватило, чтобы немного помолчать, выяснить, что мы оба курим, что он читает только исторические книги и журналы про автомобили. И не читает ничего из Интернета, потому что там пишут сплошную ерунду. – И перед тобой один из легиона тех самых невидимых создателей этой информационной помойки! – гордо объявила я, поймав его недоуменный взгляд. – В каком смысле? – Я пишу эту дребедень, – пояснила я, а улыбка не сходила с моих губ. В кармане папиной старой куртки лежал кусочек бумаги с телефонным номером. Жизнь была прекрасна. – Ты что – журналистка? Ничего себе! – восхитился он. Я гордо задрала нос. – А то как же, еще бы. Вот после сегодняшнего дня, к примеру, я могу написать статейку под названием «Она думала, что встретила маньяка, а это был очень даже симпатичный мужчина». – То есть я могу попасть в историю? – рассмеялся он. – Я так и думал, что мои приключения добром не кончатся. – Нет, это, пожалуй, не заинтересует читателей. Надо по-другому. «Пьяный художник, заплутавший в подмосковном лесу, был принят местными жителями за маньяка». Да, так гораздо лучше, – задумчиво произнесла я, чем вызвала у Константина новый приступ хохота. – Сразу видно профессионала, – сквозь смех пробормотал он. Я меланхолично кивнула. Самая прелесть моей работы заключалась в том, что хоть я сейчас и шутила, завтра заметка с таким названием будет написана. Не факт, что начальница ее примет, но… попытка не пытка. И тут я услышала ее, приближающуюся издалека с легким металлическим гулом, моего злейшего врага – электричку. – Тебе пора, – вздохнула я и сжала зубы, чтобы сдержаться и не ляпнуть ничего лишнего. Он должен уехать, было бы странно и нелепо, если бы он опять остался. И он уехал. Из-за грязного стекла в тамбуре электрички он смотрел на меня не отрываясь, и его глаза были такими же больными и тревожными, как, наверное, и мои. Несмотря на всю нелогичность происходящего, я почувствовала себя так, словно у меня отрезали часть тела – что-то очень важное и нужное. Мы не успели ничего сказать или даже подумать толком, как расстались, и невыносимое чувство одиночества окутало меня невидимым одеялом, через которое все краски начинающегося вечера поблекли и стали почти незаметны. Я поплелась обратно в сторону дачного поселка, совершенно не представляя, что буду там делать и как мне теперь следует себя вести. Ничего не произошло, а я все же чувствовала смутную вину перед Сашей, о котором совсем забыла и которого все равно уже решила бросить. Если еще утром майские шашлыки, Шушера, немилый мне Саша – все это и было моей жизнью, настоящей, подлинной, то теперь моя реальная жизнь растаяла вдали вместе с затихшим гулом электрички, и я осталась в безвоздушной среде, выброшенная вперед во времени. То, что ждало меня на даче, оставалось в прошлом, только это прошлое еще ни о чем не догадывалось. – О, вот и наша гулена. Где ж ты пропадала? Мы с твоим кавалером уже бычков наловили! – пробасил папа, завидев, как я на ватных ногах доплетаюсь до участка. – Молодцы, – вяло отреагировала я, стараясь пройти краем дорожки и ни на кого особенно не смотреть. – Устала? – заботливо поинтересовалась мама. – Сейчас будем обедать. – Обедать? Я не хочу, – покачала головой я. – Ты здорова? Ноги не промочила? – забеспокоилась она. По-видимому, я вечерняя столь разительно отличалась от себя же утренней, что это требовало какого-то пояснения. Но у меня его не было. Не могла же я сказать им, что абстрактный брюнет высокого роста с черными глазами уехал вдаль и я сразу же почувствовала себя совершенно брошенной. Интересно, кстати, что бы они подумали, если бы я действительно так сказала? – Нет, я в порядке. Это все ваш хренов свежий воздух, я спать хочу, просто умираю, – грубовато сказала я, чтобы все сразу отстали. И они отстали, положили меня под мою верблюжку и даже демонстративно ходили мимо на цыпочках, чтобы меня не побеспокоить, хотя дача у нас небольшая, и с террасы, где они ужинали, до меня долго доносились раскаты смеха и какие-то крики. Веселье было в разгаре, а я свернулась в клубочек, положив под подушку свой мобильник, и закрыла глаза. Я попыталась вспомнить его лицо, но это получилось у меня с трудом, и он вышел как бы размытый. Отдельно я могла представить его улыбку или его куртку, его ладонь, когда он пожимает мне руку. Я помнила, с какой интонацией он сказал: «Но раз тут оказалась ты, моя поездка имела смысл». Но вспомнить его целиком у меня не очень получалось, а через какое-то время я и вправду заснула. Наутро воспоминания о моем странном знакомстве не то чтобы стерлись, но определенно померкли, утратили реальность. С нормальной женщиной никак не может произойти ничего подобного. Нечего даже и думать, надо жить дальше, а как жить и с кем – непонятно, потому что рядом со мной лежит и мирно сопит, чуть шевеля губами, мой Саша. Я проснулась очень рано и с интересом ученого-исследователя, не без доли садизма, кстати, рассматривала его лицо, такое знакомое и родное, ставшее мне безразличным. Как все в мире странно, вот он – живой, доступный, согласный терпеть мои выкрутасы, а я люблю воспоминания о человеке, которого видела всего раз в жизни. Может быть, я кругом не права? – Ты что не спишь? – сонно пробормотал Саша, почувствовав мой взгляд, и придвинулся ко мне, притянул меня к себе одной рукой. – Спи-спи, – шепнула ему я и откинулась на подушку. Шушера, вернувшаяся под утро, мирно дремала у нас в ногах, но тут она подняла свою плоскую пушистую морду и потерлась ею об мои пятки. В знак одобрения, не иначе. Она-то уж точно не жалела своих кавалеров. Я вздохнула, выскользнула из-под Сашиной руки, захватив из-под подушки телефон, и вышла во двор, вставив босые ноги в теплые зимние валенки с галошами и замотавшись в папину куртку. «Не позвонил», – удивленно отметила я, прикуривая сигарету. Я затянулась вкусным дымом, перемешавшимся с морозной свежестью майского утра, еще раз бросила взгляд на дисплей аппарата и сунула его в карман. Честно говоря, я была уверена, что Константин позвонит, стоит нам только расстаться. Почему? А действительно, почему я была уверена в такой несусветной глупости? «Ну и ладно», – пожала плечами я, подавив странное желание расплакаться. Чай, не барышня, и, чай, не «шешнадцать». Переживу. Я достала из другого кармана куртки заветный листок бумаги, посмотрела на него внимательно, но так, чтобы все-таки не видеть номера. И, стараясь не думать ни о чем, поднесла к листочку зажигалку и сожгла его дотла. Сама бы я звонить Константину все равно не стала. Мало ли чего мне приглючилось в весеннем лесу. – Что ты тут делаешь? – раздался голос за моей спиной. Саша стоял на крылечке в одной майке и забавно дрожал. Все-таки жаль мне с ним расставаться. – Курю. – Так рано? Это вредно. – И что? Зато я вчера весь вечер не курила. – Потому что спала, – усмехнулся он и достал пачку своих «Winston». Мы молча покурили, любуясь красотами природы. Потом я сказала: – Я думаю, нам с тобой лучше расстаться. – Что? – не сразу понял он, хотя тут же побледнел. Может быть, от холода. Все же ночи в мае еще холодные. – Я – не то, что тебе нужно. Ты отличный парень, я была бы рада, если бы мы с тобой остались друзьями, но… – Но ты меня бросаешь, – закончил он за меня. Я вздохнула и прикурила еще одну сигарету. – Да. – Почему? – Я же сказала, все из-за меня. Я тебе не подхожу, – аккуратно пояснила я. На его месте я бы лучше приняла именно этот вариант объяснения, но он поступил иначе. – Я сам решу, подходишь ты мне или нет. Что произошло? У тебя кто-то появился? – Никого у меня нет, – гордо заявила я, и это было правдой, я ведь сожгла бумажку. У меня никого. – Саша, но это же ерунда какая-то. Нам ведь хорошо вместе. Я думал, мы с тобой на фотовыставку поедем. В Египет. – В Египет ты найдешь с кем поехать, желающих будет – целая очередь. – Это… это неправильно, – пожаловался он. Я кивнула. Действительно, ничего правильного в том, что происходило сейчас, не было. – Интересно, ты давно так решила? Еще до шашлыков или после? – Какая разница? – смутилась я. Конечно же, тот факт, что я решила это еще до поездки сюда, не делал мне чести. Но чести я сейчас уже и не хотела. Я мечтала, чтобы все поскорее кончилось. Саша же сплюнул попавшую на язык табачинку и зло бросил: – Ты всегда все разрушаешь. Ты просто боишься, что тебя бросят первыми! Ну и что, хорошо тебе? Или ты думаешь, за тобой кучи принцев в очередь выстроятся? – Ты хочешь сделать мне больно? Что ж, считай, что тебе удалось, – пожала плечами я. Кучи принцев? Скажет тоже. Тут даже из электричек не звонят. – Извини, – опустил глаза он. – Я сам не знаю, что говорю. Это так неожиданно. – Саша, пойми, так будет лучше для нас обоих, – добавила я, но он замотал головой. – Пустые слова, так всегда говорят, – изменившимся голосом сказал он и задрожал еще больше. Я даже испугалась, что он сейчас заплачет. Пустит эту самую скупую мужскую слезу. И пожалела, что не отправила ему прощальное SMS. Мне казалось, что это будет слишком жестоко и непорядочно, особенно по отношению к Саше, потому что он действительно хороший. А я – мерзавка. – Пусть так. Я сказала то, что должна была сказать. – Тогда я уезжаю, – помолчав, выдавил он и бросил сигарету. Потом немного суетливо подскочил с места и кинулся собирать свои вещи. Он зашел в дом, а через пять минут выбежал из него, уже одетый и обутый в кроссовки. Закурил снова, пока загружал машину, а я все-таки не выдержала и принялась малодушно носиться вокруг, пытаясь оправдываться и говорить какие-то уже несущественные вещи, жаловаться на то, что я и в самом деле полная дура и не умею ценить того счастья, которое само плывет мне в руки. – Напиши об этом статью! – вдруг гаркнул он так, что я подпрыгнула на месте. Он завел машину и уехал, оставив после себя только клубы белого дыма. Да и те рассосались и исчезли через несколько минут, а ко мне подошла Шушка, мягко потерлась об мои ноги и запрыгнула ко мне на колени. – Что тут произошло? – Из дома выглянула сонная, ничего не понимающая мама. – Ничего особенного, спи, мам, – досадливо пробормотала я. Надо было все же потерпеть с прощанием до Москвы. Но не шмогла я, не шмогла! – А где Саша? – Он уехал. – Куда? – Туда. – Я глупо махнула в сторону дороги, а мама, сообразив, что я несу какую-то ересь, выскочила во двор в одной ночной рубашке. – Вы что, поссорились? – Нет, мам. Иди в дом, простудишься. – Не поссорились? – Мы не поссорились, мы расстались. Извини, что так получилось, что прямо тут. Но так уж вышло. Мам, слушай, иди в дом! – Я так и знала! – всплеснула руками мама. – Ты просто сумасбродная балда. Тебе двадцать восемь, Саша, а он – отличный парень. А ты опять туда же? Я уже старая, я хочу внуков, о правнуках я даже и не мечтаю. И, скажи на милость, кто ж тебе тогда нужен? – Никто, – буркнула я, вспомнив Константина в светло-голубых джинсах и бежевой куртке. Вчера мне на секунду показалось, что мне всю жизнь был нужен именно он. Но теперь оставалось лишь мужественно терпеть, выслушивая вполне справедливые попреки моих родителей. Они-то любили меня, они хотели мне только хорошего. Я-то сама ведь не понимаю, в чем мое счастье. Все думаю то о работе своей, то о кошке. А семья – самое ценное, что только и может быть у человека. – Да-да, и не считай, что все это – наши старческие бредни. И в кого ты такая уродилась? – возмущались они. «В Шушеру», – про себя сказала я, собирая свой рюкзачок. Теперь-то мне пришлось возвращаться домой на электричке. Возможно, что на той же самой, что вчера уехал он. Черт, надо все-таки как-то выбросить его из головы. Но не получалось, я все равно думала о нем, снова и снова пытаясь понять, почему он не позвонил. Ведь что-то же было между нами, мы оба это почувствовали. А теперь я по собственной глупости должна тащить рюкзак с вещами и Шушеру в домике на себе, пешком, через лес. До станции я доплелась только за час, опоздала на одну электричку, а в другой села на единственное оставшееся место, но рядом в ту же секунду появилась очень жалобная старушка, переминающаяся с ноги на ногу. А поскольку я не выношу вида таких старушек и меня моментально начинает колоть совесть (хорошее, что ни говори, у меня было воспитание), я встала и до конца поездки просидела верхом на Шушкином домике прямо в тамбуре. «Господи, как же хорошо дома», – подумала я, вытряхнув возмущенное животное на пол в нашей родной квартире. И мы обе, не сговариваясь, тут же пошли на кухню, вымыли руки (Шушка вылизала лапы, конечно же) и сели пить чай на нашем подоконнике, глядя на яркую реку из света фар и габаритных огней. Легкая грусть, связанная с теперь уже тотальным одиночеством, не пугала и не смущала меня. Грусть – вполне интересное чувство, оно имеет свой вкус и аромат, и иногда оно очень даже уместно. Например, когда ты не дождалась звонка от понравившегося тебе мужчины. Смертельно понравившегося, да, до дрожи в коленях. Ну и что? Ну и ладно, ничего. За грустью придет радость, за радостью что-нибудь еще, а мне надо написать несколько статей, так что на грусть, по большому счету, времени нет. И я, исполненная удовольствия от того факта, что я такая вот сильная и устойчивая к любым, даже очень сильным чувствам, гордая собой, отправилась к ноутбуку. Глава 4 Ай-ай, как неприлично! Он позвонил на следующий день, и именно в тот момент, когда я была к этому совершенно не готова. Весь прошлый вечер и львиную часть ночи я просидела у компьютера, сочиняя статьи, так что наутро вставала с огромными проблемами и провалами во времени. В итоге, когда я добралась до работы, там все уже было плохо – все всё знали. Я имею в виду наш с Сашей скоропостижный гражданский развод, которого, как выяснилось, никто не ожидал. Саша, естественно, приехал раньше меня. Он и в город-то вчера попал прямо с утра, и писать ему ничего не требовалось, так что ему… я чуть не подумала, что ему куда легче, чем мне. Но, конечно же, это было несправедливо. Его, а не меня вчера поутру оставила любимая девушка, причем оставила просто так, без единой видимой причины. И теперь весь наш офис проявлял к нему активное и деятельное сочувствие, особенно та часть женского населения, которая вполне была бы рада заменить меня на посту. – Как ты могла? – патетично спросила меня Тоська, сведя брови. Эдакий взгляд «полнейшее непонимание с оттенком презрения». Она поймала меня в дверях, я стояла около мусорного ведра и с сожалением рассматривала разбитую и выброшенную фоторамку с коричневым ободком. Мы с Сашей в Египте. Эта фоторамка еще в пятницу стояла у него на столе, и мы на ней счастливо улыбались вместе, а теперь там только я, стекло разбито и в пыли. Это выглядело так по-детски, и я уверена, что это было первое, что Саша сделал, придя в офис. Что ж, он имеет право. Я достала из-под обломков свою фотку и спросила у Тоськи: – Уже все обсосали? Все грязные подробности? – На нем лица нет! – попыталась устыдить меня она, но я покачала головой. – Никуда его лицо не денется. – Ты хоть понимаешь, что все уже ждали вашей свадьбы, – возмутилась она. – Значит, все, кроме меня. Слушайте, а почему вы все меня пытаетесь выдать замуж? – взъелась на нее я. – Нет, ну маму с папой я понимаю, им нужен внук. А тебе-то что? – Я хочу, чтобы ты была счастлива. Саша – замечательный парень, и тебе должно быть стыдно, – раздраженно бросила она. По ее мнению, я должна оправдываться и поджимать хвост. Но вид своей фотографии в курительной помойке вывел меня из себя настолько, что мне не было уже жалко никого. – Я счастлива, – попыталась закончить этот разговор я. – Ты даже не знаешь, что такое счастье. Ты просто никогда не была с кем-то по-настоящему вместе. – Да? И что? Меня такая жизнь устраивает. Я однажды прожила с мужчиной полгода. И мне не понравилось. – Значит, ты его не любила, – примирительно сказала она. – Может быть. Или я вообще на это не способна, – фыркнула я. – А Сашка вне себя. Имей в виду, – предупредила меня Тося. И как раз вовремя, потому что через пару секунд из офиса вышел Саша и застыл, увидев меня. На его лице мгновенно появилось хорошо отрепетированное ледяное выражение. Я представила, как он воображал эту сцену все утро, и чуть не засмеялась. Он же сделал вид, что меня тут нет вообще, а фотографию в моей руке предпочел проигнорировать. – Я пойду, – пискнула Тоська и исчезла в дверях. Я не стала гневить судьбу и пошла за ней. Итак, ситуация сложилась тупиковая. Мы работали вместе, оставалось только смириться с тем фактом, что никто из нас не готов терять работу. Я, во всяком случае, точно не была согласна на такие жертвы, а значит, эта пытка еще продолжится какое-то время, отравляя нам обоим жизнь. Мало того, что мы сидели в одной комнате и молчали, делая вид, что совершенно ничего не происходит. Мы, ко всему прочему, друг с другом постоянно сталкивались. То около чайника, когда один из нас делал кофе, то около принтера или ксерокса. Мы стояли рядом, старательно глядя в противоположные стороны, а народ смотрел на нас и потом все это обсуждал. Под конец дня, когда накал страстей все же немного спал, а я, голодная, топталась около столика с посудой и с нетерпением ждала, когда заварятся жутко вредные моментальные макароны из пластиковой коробки, мой телефон неожиданно зазвонил. Я раздраженно схватила трубку, не посмотрев, как обычно, на дисплей. Единственное, что меня интересовало в ту минуту, это макароны и, может быть, какой-нибудь повод покинуть рабочее место. Видеть оскорбленного Сашу у меня уже почти не было сил. – Привет, – низкий, немного взволнованный голос в аппарате заставил меня остолбенеть и моментально покрыться испариной. Это был он. Мне кажется, что, даже если бы он ничего не сказал, а просто дышал в трубку, я бы и то его узнала. Если бы не я, то мое тело точно бы узнало его, а я все бы поняла по внезапному стуку сердца, неритмичному и довольно болезненному. – Привет, – с трудом ответила я. – Это ты. – А это – ты, – также утвердительно сказал он. – Я думал, ты мне позвонишь. Почему ты не позвонила? – Я выкинула твой номер. То есть я его сожгла, – как есть бухнула я, даже не думая о том, как он воспримет мои слова. – Сожгла? Кошмар. Ты не хочешь меня слышать? – В его голосе появилось беспокойство. – Нет! – чуть ли не крикнула я, запоздало оглянувшись вокруг. Все-таки я в офисе, вокруг меня люди. Да что там люди – Саша сидел и слушал мой разговор с белым лицом. – Ты свободна вечером? – Абсолютно, – заверила его я. – Так зачем же тогда ты его сожгла? – Я… я испугалась, что позвоню. – И что? – удивился он. – Так нельзя, разве ты не знаешь, что девушки не должны звонить мужчинам? – ласково улыбнулась я, поймав себя на мысли, что ведь уже даже не помню в точности, как он выглядит. – А ты почему не позвонил сразу? – Я просто не мог. Но очень хотел. И, знаешь, Саша, меня это сильно пугает. – И меня, – удовлетворенно призналась я. Значит, и с ним происходит то же самое, что и со мной. Отлично. – Так где нам встретиться? Ты на работе? Пишешь свои статьи? Я сегодня целый день читаю всякие заметки в Интернете. – Зачем? – Мне кажется, что все их написала ты, хотя я понимаю, что это невозможно. Слушай, а скажи, это ты писала про то, что любой человек может научиться читать мысли? – Нет, – засмеялась я. – А ты хочешь научиться? – Я бы хотел прочитать твои мысли. – Я могу и так тебе их все рассказать, – пожала плечами я. – Нет, так неинтересно. Я лучше попытаюсь их угадать. Уверен, что однажды у меня получится, – заверил меня он. – Конечно, ты сможешь, – подтвердила я. – Хочешь, я встречу тебя у работы, – предложил он, и я чуть было не согласилась, но наткнулась взглядом на Сашу и моментально передумала. – Давай лучше встретимся около Пушкина. – На Тверской? – Он мгновенно понял, о чем я говорю. В ту нашу встречу он, кажется, говорил, что тоже любит город. – Да. Можно будет погулять. – Отличная идея. Я готов гулять, – обрадовался он. – В семь? – спросила я. – Давай в восемь. Я не возражала, и мы, еще чуть помолчав, наконец простились. После этого я, как ныряльщик за жемчугом, вынырнула из своего персонального подводного мира и вдохнула воздух нашего офисного помещения. В воздухе стоял сильно выраженный запах моих макарон. Ням-ням. – Значит, у тебя никого нет? – едко спросил Саша, специально пройдя мимо меня. – Это не то, что ты подумал, – ответила я, злясь на себя за то, что оправдываюсь перед ним. Это теперь вообще не его дело. – Я уверен, что подумал именно то, что надо, – прокомментировал он и вышел из комнаты. Минуту мы с Тоськой и остальными молчали. Потом Тоська открыла рот, чтобы что-то сказать, но я остановила ее: – Только не надо ни слова! – Да? – поморщилась она. – Да, – убедительно кивнула я. Тогда она вздохнула и сказала: – Как ты можешь есть такую гадость. Тащишь в рот всякую дрянь, а потом будешь болеть. – Ага, буду, – радостно подтвердила я, и против воли, при одной мысли о том, что я вечером встречусь со своим невероятным инопланетным пришельцем Константином, глупая улыбка расползлась по моему лицу. Я опустила глаза вниз, туда, где стояли мои макарончики, пожала плечами, открыла крышку и с нежностью перемешала симпатично завитые макарошки с химически заправленным ароматным бульоном. Вообще-то вряд ли мне от этого хоть что-то будет, ведь есть всякую гадость я привыкла, так как делала это уже много-много лет. Все годы, прожитые мной на проспекте Мира в гордом одиночестве или даже в какой-то компании. Если в моей квартире и появлялся мужчина, то путь к его сердцу я прокладывала точно не через желудок. У меня имелись в арсенале всякие другие способы и средства, не буду распространяться в приличном обществе какие. А вот что касается пищи телесной, то ничего лучше пельменей со сметаной и жареной картошки я предложить не могла. Да и жареную картошку я делала только по большим праздникам, если хотела произвести на кавалера уж ОЧЕНЬ хорошее впечатление. Моя самая любимая подруга Жанна говорит, что я – смутное подобие женщины, потому что не люблю готовить, не ем шоколада и не хочу замуж. К тому же я невысокая, с маловыразительными половыми признаками (это я про грудь, к сожалению) и если не в платье, как сегодня, то издалека похожа на мальчишку. Действительно, женский портрет получается странноватым. – А, может быть, настоящая женщина должна быть именно такая, как я! – возмущалась я, но Жанка только отмахивалась. И если уж кто и был настоящей женщиной, то это именно она. Заботливая мать, она придирчиво проверяла уроки у старшего сына Юры, занималась чтением с дочкой Людочкой, следила, чтобы младшенький Димка не смотрел взрослые, не положенные четырехлетним мальчикам передачи. Она готовила огромные чаны еды, которую моментально смолачивали ее оглоеды, и следила, чтобы у мужа всегда были чистые носки. – Вот это все и есть истинное семейное счастье, – смеялась она, заталкивая в стиральную машину горы семейного белья. Я всегда смотрела на ее круги ада с легким испугом, а когда пыталась примерить такую жизнь на себя, то понимала, что я, может, что-то и буду делать, но никогда не смогу над этим так же весело шутить. Я буду чувствовать себя как в тюрьме. Я даже у Жанки, в ее большом деревенском доме, часто чувствовала себя именно так, почему и старалась при первой же возможности вытащить ее к себе, чем становиться частью их и без того большого коллектива. «Это не мое, – с ужасающей ясностью понимала я. – Дальше жареной картошки – ни-ни. Я и за своими-то вещами уследить не могу, так и валяются у меня дома по всей квартире, к маминому великому стыду и позору. И надеваю я часто не то, что хочу, а то, что есть чистое и относительно немятое. Какая тут может быть семья?» – Фу, – поморщилась Тоська, глядя, как я поглощаю «макаронную химию». – Ты во сколько уходишь? Можно, я сегодня убегу чуть-чуть пораньше? – Ну… беги. Я буду сидеть до конца, – милостиво отпустила ее я, так как до Пушкинской площади от нас рукой подать. Я могла бы оказаться около памятника уже около половины седьмого, а надо было попасть туда к восьми, а еще лучше к пятнадцати минутам девятого, чтобы, как приличной женщине, немного опоздать. Правда, опаздывать мне совсем не хотелось, как и вообще играть с ним во все эти традиционные бессмысленные игры, единственной целью которых является потребность доказать, кто кому нужнее. А тут я даже не могла скрыть, что мой странный знакомый был мне очень нужен. Хотя… я же сожгла его номер. А теперь он у меня аккуратно записан в телефоне под именем Пришелец. – Вот и славно. Хочешь, я тебе глаза накрашу? – расщедрилась Тоська, которая по каким-то необъяснимым причинам считала себя прирожденным визажистом, что, кстати, было совсем не так. – Не надо, – замотала головой я. Набор косметики на всякий пожарный случай имелся и у меня самой. В моем рюкзачке вообще можно найти много чего интересного и полезного. К примеру, презервативы. А что, мало ли? – А как его зовут? – как бы невзначай, поинтересовалась Тоська. Я чуть было не ответила, но потом посмотрела на ее хитрое лицо и улыбнулась. – Кого? – Ну, того, к кому ты сегодня идешь? – невинно пояснила она. – Это не я иду, это ко мне монтер приедет, будет… чинить… – Что? – приперла меня она. – Трубы! – вывернулась я. – Ах, трубы? – еще хитрее ухмыльнулась она. – И какие именно у тебя трубы не в порядке? – Отопления, – выпалила я, не раздумывая. – Плохо топят. – Да что ты? А у нас уже не топят. Отопление отключили, ты что, забыла? – А у нас не отключили, – выворачивалась, как могла, я. Но много ли я могла?! При моем-то предательски счастливом лице. – И вообще, хватит с вас на сегодня одной сплетни. – И то правда. – Она махнула на меня рукой, подхватила сумку и улепетнула вдаль. Вскоре вслед за ней потянулась и остальная наша немногочисленная корпоративная стая. Саша ушел практически сразу после моего «разоблачения», еще раз напоследок окатив меня взглядом, полным презрения и холода. Я вздохнула. Ну почему, почему мы не можем остаться друзьями? Ведь у нас много общего: воспоминания, друзья, работа. И что теперь, дуться друг на друга вечно? Я отсидела положенное время, сражаясь насмерть за переход на пятый уровень в одной стратегии, потом накрасилась и отправилась навстречу своей судьбе. Уже шлепая по улице, я вдруг вообразила, что он возьмет и не придет. Вообразила это просто так, в шутку, а испугалась по полной программе и практически бежала по Тверской, ругая свою фантазию почем зря. Конечно же, он пришел. На Пушкинской площади было накурено. Здесь вообще всегда курило и пило пиво довольно большое число людей, но сейчас, среди майского тепла и солнышка, количество людей, кажется, утроилось. Даже несмотря на то, что уже вечерело и солнце закатилось за дома, никто даже не собирался уходить. Я увидела Константина не сразу, в нервном возбуждении высматривая его в толпе. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сориентироваться в шумной бурлящей людской реке, а потом я наткнулась взглядом на него. Он стоял чуть поодаль, ближе к мраморной лавочке, в стороне от основной толпы, держал в руках какой-то букет, нервно переходил из стороны в сторону. И даже посматривал на часы. Волнуется? Это хорошо, потому что я сама волновалась очень сильно. Одет он был вполне по-летнему: бежевые вельветовые джинсы, футболка-поло, ветровка. Не та, что я видела на нем в прошлый раз, другая, но того же типа, спортивная. Но на ногах не кроссовки, а ботинки. У него была хорошая фигура, уверенная походка. Я могла бы вот так стоять и любоваться им, не шевелясь, чтобы не спугнуть. Но я сделала шаг к нему, и он тоже меня заметил, его немного нервное лицо озарила улыбка, и он пошел ко мне, размахивая букетом. – Саша? – Костя? – Мы остановились в полушаге друг от друга, не совсем представляя, что делать дальше. – Тебе шикарно в платье! – восхитился он, жадно пробежавшись по мне взглядом, от которого я немедленно вспыхнула. – Гораздо лучше, чем в резиновых сапогах. – Ну, спасибо, – захихикала я. – Еще папочкину куртку припомни. – Нет, ну серьезно, я стоял и все боялся, что тебя не узнаю. Ведь, в конце концов, я тебя видел всего один раз и в… – В костюме клоуна, – перебила его я. – А в жизни я вполне приличная женщина, как видишь. – Это тебе, – запоздало опомнился он, протянув мне цветы. Я улыбнулась, увидев, что это темно-красные розы. – Спасибо, очень оригинально. – Что? А, это, – он смутился и нахмурился. – Ты имей в виду, я вообще-то довольно скучный тип. Банальный донельзя. Вот учили меня с детства, что учительнице в школе надо дарить гладиолусы, – я и дарил. А маме на Восьмое марта мимозы. А женщине, которая очень нравится, красные розы. Я так и делаю. – Обожаю скуку, обожаю банальность, – засмеялась я, попутно отметив его «женщине, которая очень нравится». Я нравлюсь? Тем лучше. А на самом деле я уже вообще с трудом могла припомнить, чтобы за мной вот так ухаживали. С цветами, со свиданиями. Саша цветов мне не дарил, но мог подарить новый кухонный комбайн с распродажи, в надежде, что я все-таки начну готовить. – Хорошо, если это правда хоть наполовину, иначе ты со мной быстро заскучаешь. – Я не заскучаю, и ты тоже, – пообещала ему я, обольстительно улыбнувшись. И в ответ радостно заметила, что его глаза сразу потемнели. – В любом случае по-другому я не умею. Я вообще никак не умею, уже все перезабыл. Не так-то просто в моем возрасте придумать, чем заинтересовать симпатичную женщину, – пожаловался он. – Пойдем гулять? – Пойдем, – кивнула я. – А какой это у тебя такой возраст? – Угадай, – улыбнулся он и встал в позу, подходящую, по его мнению, для разгадывания его возраста. – Не буду, – заартачилась я. – Нашел гадалку. На тебе колец нет, как на дереве, а то я бы посчитала. Может, тридцать пять? – Мне сорок три, – довольно сообщил он. – Я старик. – Да? – сощурилась я. Выглядел он моложе, впрочем, мне было все равно. – А мне двадцать восемь. – Сколько? – вытаращился он. – Я думал, тебе лет тридцать! – Очень здорово, – зло сощурилась я. – То есть я выгляжу старше, ты хочешь сказать? – Черт, я же говорил, что все перезабыл. Надо ж такое сморозить, – сконфуженно посмотрел на меня он. – Я просто очень надеялся, что тебе есть хотя бы тридцать. Я старше тебя на пятнадцать лет? Ужас! – Ужас, что ты не сказал, что мне с виду восемнадцать! – фыркнула я. – Даже если это не так! – Ты очень красива и очень молода для меня. – То-то же. – Я гордо задрала нос, а он улыбнулся и взял меня за руку. Мы пошли в сторону Кремля, а потом дальше вверх, к Лубянке. Мимо неслись машины, пролетали куда-то спешащие люди, зажигались фонари. А мы шли, говорили о разных несущественных вещах: о жизни, о Москве, как она нам нравится, о том, что скоро лето. Где-то в районе Центрального Детского мира он остановился, посмотрел на меня и сказал: – Знаешь, если честно, я совершенно не представляю, что мне со всем этим делать. – А надо что-то делать? Разве нельзя просто наслаждаться жизнью? – Все очень сложно, – медленно протянул он. – Ничего сложного! – возразила я. – Встретились двое людей, которым приятно пройтись по городу вдвоем. Чего тут такого серьезного? Из-за чего весь сыр-бор? – Ты думаешь? – с сомнением посмотрел он на меня. – Ничего серьезного? – Конечно, – улыбнулась я. Он только крепче сжал мою ладонь, и мы пошли дальше молча, каждый думая о своем. Я думала о том, что он сегодня нравится мне еще сильнее, чем там, в лесу. И город ему идет гораздо больше, чем природа. А еще, что у него очень сильные руки и что я хочу курить, но он как раз держит меня за ту руку, которой я обычно держу сигарету. А раз так, то я ни за что не буду курить. Перетерплю, потому что идти, держась за руки, – просто потрясающе. Здорово, если бы можно было куда-то выкинуть этот букет, который мне приходилось тащить за собой, да еще периодически подносить его к лицу и нюхать, демонстрируя, как он мне нравится. А вот о чем думал Константин, я не знала. Но эти мысли бросали тень на его лицо, и только когда он случайно смотрел на меня, то улыбался счастливой, немного растерянной улыбкой. Я улыбалась в ответ, но много бы дала, чтобы понять, о чем именно он думает там, в своем закрытом от меня внутреннем мире. Очень хотелось знать о нем все. – А чем ты вообще занимаешься? – спросила я, чтобы хоть как-то нарушить паузу. – Разным. В основном строительством, – уклончиво ответил он. – Строительством? Ты строишь дома? – Ну, не совсем строю. Проектирую. Но и стройкой тоже занимаюсь. Это совсем неинтересно, – поморщился он. – А что же тогда интересно? – Все, что ты пожелаешь. – Он махнул рукой, как бы обводя все, что было перед нами. – А если я пожелаю чего-то неприличного? – с улыбкой спросила я. Он остановился и внимательно посмотрел на меня. – Ты хоть понимаешь, что со мной делаешь? Ты можешь доиграться! – Это угроза?! – делано испугалась я. – Я сумею за себя постоять. – Да? – прищурился он, облизнув губы. – Да! – с вызовом кивнула я и посмотрела ему прямо в глаза. Я могла играть с ним, как кошка с мышкой, но подозревала, что мышка здесь все-таки я. – Ах так? Ну, попробуй!!! – покачал головой он и положил руки мне на плечи. Я вздрогнула и перестала улыбаться. Его темные красивые глаза приблизились к моим, и теперь я могла увидеть, каким жадным, каким голодным огнем они горели. На секунду мне даже стало страшно, но потом… потом его губы коснулись моих губ, и я забыла обо всем на свете. Он притянул меня к себе, погрузил пальцы в мои волосы, и мы целовались, словно были подростками в постпубертатном периоде, отрываясь друг от друга только для того, чтобы вдохнуть побольше воздуха. – Это какое-то безумие, – прошептал он, на секунду остановившись, чтобы посмотреть на меня. Я почувствовала, что лицо мое горит, а губы уже начали неминуемо распухать. Что завтра скажут на работе? Как я теперь смогу смотреть Саше в глаза? Я же буду сиять от восторга. – Ты прав! – улыбнулась я и снова подставила ему свое лицо. И не было ничего важнее для меня на свете в тот момент, как только прикасаться к нему, чувствовать грубость его чуть небритой кожи, видеть его глаза, закрывающие от меня весь свет. Прикасаться ладонью к его плечу. – Мы на улице, ты хоть помнишь это? Нет, ты сумасшедшая, – засмеялся он. – Ты прекрасная, но совершенно ненормальная. Мы оба – психи. – И что с того? – улыбнулась я. Глава 5 Fall in love Мы устроились на траве в Александровском саду, подставляя лица яркому солнышку. Я лежала с закрытыми глазами, и все мое тело пело, каждая клеточка пропиталась солнечным светом и теплом. И счастьем, но к счастью солнце отношения не имело. Я была счастлива, потому что рядом со мной лежал Константин, с которым мы встречались уже почти целый месяц. Прекрасный месяц, самозабвенный, полный страсти и любви. Я была одета в бежевые бриджи и желтую футболку, я чувствовала его руку на своем плече, я слышала его дыхание. Он привстал и взглянул на меня. Я приоткрыла глаза и посмотрела на его чуть загоревшее за этот месяц, худое лицо. Мой рыцарь. – Ты что, спишь? – спросил он, проводя травинкой по моей щеке. Я поморщилась. – Не сплю. Это ты спишь. – Я тебя съем. – Приятного аппетита. – Я лениво потянулась, потом приподнялась на локтях, уткнулась носом ему в шею и вдохнула запах его одеколона. Моего любимого одеколона. Странно все-таки, что мне до такой степени все в нем нравится. Кроме разве что того, что я не могу проводить с ним каждую минуту. Константин оказался довольно-таки занятым человеком. Не могу сказать, что за прошедший месяц я хорошо его узнала, нет, вряд ли. Я знала кое-что о нем самом и почти все о его теле, худом и длинном. Я перечитала все линии на его ладонях. У него была длинная, глубокая линия жизни и две линии любви. Последнее меня смущало, особенно потому, что никаких других источников, чтобы узнать о его прошлом, у меня не имелось. Разве что можно было бы еще погадать на кофейной гуще. Говорить о себе он не любил. Жанночка считала, что это плохой знак. В остальном, по ее же словам, Константин представлял собой тот редкий тип мужчины, который моя Жанночка называет «мужик нормальный, обыкновенный». Еще в ее классификации есть «выхухоль», так она именовала Сашу за любовь к выпендрежу и всяким модным новинкам. Потом «удоды» – эти всегда думают исключительно о себе, даже в постели, и никогда не интересуются, хорошо ли с ними женщине. – «Удоды» уверены, что они действительно венцы творения, – смеялась подруга, замечая вскользь, что сама она замужем за помесью «удода» с «выхухолью». Мне кажется, она не права. У нее настоящая, большая и дружная семья, а то, что ее муж любит поговорить о себе и купить мобильный телефон последней серии, – так это не беда. Среди моих женатых друзей бывали случаи и похуже. Например, одна моя подруга по прошлой работе, Машка, уже несколько лет живет с наркоманом и все эти годы рассказывает нам, что его еще можно спасти и что вообще-то он хороший. Все равно его не брошу. Другая, Лидочка, которая работала медсестрой и прекрасно знала, что Машкиного мужа спасти нельзя прежде всего потому, что ему самому это на фиг не нужно, так вот она, Лида, жила с авторитарного типа «удодом», от которого у меня мурашки шли по телу. Из-за его недоброго взгляда я категорически перестала бывать у Лидочки дома, хотя очень люблю ходить в гости. Ее «удод» контролировал каждый ее шаг, а периодически, примерно раз в полгода, ставил ей синяк под глазом. Иногда под обоими. Не-а, у Жанны все очень неплохо. Муж любит и ее, и детей. И мобильники. – И что это такое – «мужчина обыкновенный»? – удивилась я, когда она назвала так моего Костю. Для меня он, конечно же, обыкновенным не был. Этот разговор случился пару дней назад на террасе ее дома за бокалом вина. – О, они вообще-то почти вымерли, – пояснила мне она. – Но ты, кажется, где-то откопала редкий экземплярчик. – Где-где, в лесу! – ухмыльнулась я. – Места надо знать грибные. Так в чем их особенность? Это хуже или лучше, чем «удоды»? – Ну, как посмотреть. Они дарят красные розы, любят свою работу, машины, футбол и вообще все, что должны любить Нормальные Мужчины. Но при этом они не напиваются в гараже по пятницам и не приползают к тебе на карачках, как «удоды», и не засыпают на унитазе. – Слушай, это даже не «удоды»! – задорно хихикнула я. – Засыпать на унитазе – это какие-то «свиньи». – Ну да, тип «свинота». Так, что дальше? Нормальные Мужчины не экономят на женщинах, дарят им милые подарочки, водят их в рестораны. И не ради условия, что потом благодарные подруги займутся с ними сексом. – Это вообще-то совсем неплохое условие, – возмутилась я. – Ты просто не представляешь, что такое секс с ним. – Я бы могла, конечно, представить. Только мой супруг, возможно, окажется против, – меланхолично пожала плечами она. – Но твой Константин отведет тебя в ресторан, даже если секса не намечается. Или я ошибаюсь? – Не ошибаешься, – вздохнула я. Он действительно был совершенством. Почти как Мэри Поппинс. Он встречал меня около работы, регулярно вручая очередной букет, ко мне домой приезжал с конфетами и дорогим красным вином. Так что конфетно-букетный период был представлен в чистом виде. Кроме того, однажды он купил нам тур на яхте, и мы целый день катались по какому-то водохранилищу. Я хохотала, как сумасшедшая, стоя на носу яхты, раскинув руки и напевая себе под нос песенку из «Титаника». Да, денег на наш роман Костя не жалел. И они у него были. – Плохо то, что он не стремится рассказать тебе всю свою жизнь, – покачала головой Жанна. Я отхлебнула вина и забралась с ногами в мое любимое кресло-качалку. Есть свои прелести жизни за чертой города, можно сидеть в кресле-качалке и пить вино, слушая, как поют птички. И отмахиваясь от июньских комариков, конечно же. У Жанны была какая-то электронная чудо-штука, убивающая насекомых, но я и сама ее боялась до жути. А вдруг шандарахнет током? Комаришки аж шипят и поджариваются. И все равно их намного меньше не становится. – Я тоже не рассказываю ему всю жизнь. Это нормально. Он говорит о работе, говорит о… обо мне. Чего еще надо? – Ты пойми, а вдруг он не хочет, чтобы ты была частью его реальной жизни? Вдруг для него это просто так? – увещевала меня она, но я упрямо качнула головой. – Ну и что. Ну и пусть. А что, по-твоему, он сразу должен меня замуж звать? – Замуж – не замуж, а это все ненормально, – упорствовала Жанна. И тут она тоже была права. Мой Константин был совершенно нормальным мужиком, работал архитектором, и, судя по его рассказам, очень даже успешным. Он знал все архитектурные стили и больше всего на свете любил города. Не какие-то конкретные, с индексом и географическим положением, а города вообще. Он строил дома, в которых потом жили люди, открывались магазины и рестораны. Он в самом деле любил футбол и однажды позвонил мне и спросил, хочу ли я видеть его у себя, если сегодня матч кого-то там с чем-то, и он обязательно должен его посмотреть. – Приезжай, конечно, – обрадовалась я. – У меня и посмотришь. – Это просто свинство с моей стороны, но я действительно буду его посматривать. Ты не обидишься? – взволнованно добавил он и, заручившись моим согласием, весь вечер пялился в голубой (нет, зеленый от травы на поле) экран. Я положила голову Косте на колени и в конце концов заснула. Я так скучала по нему, что даже просто быть рядом, у меня дома, под футбольные вопли было хорошо. Мы встречались так часто, как только могли. Как часто мы могли, решал он. И это было нечасто. Вернее, не так часто, как мне бы хотелось. Я все понимала, не протестовала, ведь он много работал, что еще раз подтверждало его принадлежность к этому особенному клану мужчин – нормальному. Он работал, а я ждала его звонка. И от самого факта, что я снова, как в двадцать лет, сижу и дергаюсь, поминутно проверяя работоспособность своего «Nokia», мне становилось смешно и весело. Я носила теперь телефон везде-везде, даже когда шла в туалет. Я могла бы позвонить Константину и сама, причем в любой момент, именно так я и поступала, когда встречалась с Сашей. Но теперь я боялась, что покажусь навязчивой. И еще в голову лезли сотни других банальных вещей: он решит, что я легкодоступна (ха-ха, это после лесного-то знакомства), а еще ужасная хозяйка. – Ты что, влюбилась? – спросила меня как-то Мари, моя начальница, когда я запрыгала на месте от радости, получив от него SMS: «Малыш, я тебя встречу с работы». – Чего скачешь? – Это такая гимнастика, очень полезно для здоровья! – ушла я от ответа на первый вопрос. – Вижу я, как ты здоровье укрепляешь, – покачала головой она. – Взяла бы и написала о пользе влюбленности для женской психики. – Напишу обязательно, – кивнула я и пошла на свое рабочее место, чтобы глупо улыбаться, смотреть в окно и думать о поцелуях. Да, сомнений не было, я влюбилась. Я просто упала в любовь вниз головой. И ничего не хотела знать про то, что должно было навести меня на определенные мысли. Например, почему Костя никогда не остается со мной на ночь, почему он обязательно уезжает от меня, хоть я много раз говорила, что буду не против приготовить ему завтрак. Для меня согласие варить кашу или жарить омлет было равносильно подвигу. Такому же, как спасение рыбаков со льдин. – Не морочься, я прекрасно доеду до дома, – «успокаивал» меня он. – Но метро уже закрывается! Тебе далеко ехать? – Не очень, – уклонялся от прямого ответа он. – Я возьму такси. Не забудь выпустить Шушеру. – Ладно, – вздыхала я, целуя его на прощание. Нормальный мужчина, который не остается на ночь и никогда не приезжает по выходным. Что бы это значило? А еще, вдобавок ко всему, Шушера сильно к нему ревновала. Она лила ему в ботинки, заставляя меня краснеть и бояться, что после такой лужи он уж точно мне больше не позвонит. Теперь, на то время, что у меня был Костя, Шушка отправлялась в изгнание, в кладовку, и там обиженно расцарапывала мне гладильную доску и демисезонные пальто. Также и сегодня после долгой романтической прогулки в Александровском саду, после сотни нежнейших поцелуев и страстного секса на моей (застеленной!) кровати он принес мне с кухни чаю, блюдечко с кусочком торта, который как раз удачно завалялся в холодильнике, и сел рядом. – Будешь тортик? – Лучше дай сигарету, – помотала я головой. – Не кури в доме, все будет пахнуть никотином. В который раз он попытался убедить меня, что курить надо на лестнице, а не в квартире. Я прекрасно понимала, что, соглашаясь с этим, в очередной раз отступаюсь от своих прав. Я у себя дома и, по-хорошему, могу делать все, что мне заблагорассудится. Но я послушно не курила, готовила еду (картошку и котлеты из коробки), убирала квартиру перед его приходом, чем потрясала до глубины души саму себя. Любому другому мужчине я бы давно сказала, что он пришел ко мне, а не к вещам в моем шкафу, а раз так – пусть и смотрит только на меня. Любому, но только не ему, не Косте. – Хорошо, не буду курить, – пай-девочкой кивала я на все его распоряжения. – Вот и молодец. Лучше съешь тортика. – Не хочу. – Если ты не любишь сладкое, почему же сама такая сладкая? – как бы вскользь спросил он, одновременно поглощая торт. – Я сладкая? – замурлыкала я. – Ты теплая, мягкая, сладкая, вкусная, родная, что еще тебе сказать? – улыбнулся он. – Родная – это особенно хорошо, – счастливо засмеялась я, и через минуту мы снова сплелись под моим коротеньким одеялом. Он прижимал меня к себе, почти не давая дышать, будто боялся, что если не держать меня, то я выскользну и исчезну. В минуты, когда он склонял ко мне свое возбужденное, страстное лицо и смотрел на меня потемневшими почти дочерна глазами, я могла поклясться, что он меня любит. Но потом он вставал, одевался, целовал меня или просто щелкал пальцем по носу и на прощание говорил, чтобы я вела себя хорошо и была умницей и хорошей девочкой. – Останься, завтра же выходной, работать не надо. А? – попросила я, представив себе длинные пустые выходные. Он на секунду замер. Потом вздохнул и повернулся ко мне: – Я не могу. Никак не могу по выходным. У меня есть и другие обязанности, но если бы я только мог, я бы не выходил из твоей спальни и на пять минут. – Правда? – сощурилась я. – Ну, тогда живи. – Я позвоню, – сказал он в дверях, и его голос прозвучал буднично. Он уже был не здесь, его мысли перенеслись туда, куда он собирался ехать. Домой. Где-то там его ждал дом и та часть жизни, о которой я ничего не знала и еще больше боялась узнать. Мне было слишком хорошо с ним, чтобы ставить все это под угрозу. Вдруг там есть что-то или кто-то, чего я не смогу пережить или принять. – Эх, Шушка, Шушка, опять мы его упустили, – с укоризной сказала я, выпуская пленницу на свободу. Кошка встряхнулась, скинув с себя всю негативную энергию, и пошла, демонстративно игнорируя меня, по коридору. Убедилась, что Константин ушел, и оскорбленно запрыгнула на шкаф. А я села на подоконник, прикурила сигарету и задумалась. Что же со мной происходит, если я согласна даже готовить? Какая же это большая проблема – нормальный мужчина. Я внезапно разозлилась, больше всего на то, что осталась одна, в то время как могла бы быть с ним. Без него я сразу чувствовала болезненную, невозможную пустоту. Ну почему, почему я не могу хоть раз заснуть и проснуться в его объятиях?! Утром я позвонила Жанке и напросилась в гости, хотя на выходных в ее доме количество человек обычно увеличивалось вдвое. И среди такой толпы детей и родственников у Жанны вряд ли хватит времени на меня. Что ж, тем лучше. Лишь бы не сидеть одной. – Что, не смог? – сразу догадалась она. – У него дела, – я попыталась сказать это максимально равнодушным голосом. – Вы встречаетесь уже месяц. Какие дела? Ты не в курсе? Он не уточнял? Ты знаешь хотя бы, где он живет? – Знаю. – Да что ты? – фыркнула она. – И где? – В Москве, – уныло ответила я. – Так ты будешь дома? – Буду-буду. Куда я денусь со своей подводной лодки, – примирительно пробубнила она. Я запихнула Шушеру в сумку, кинула пару чистых носков, белье и пижамку. Жанна столько раз смеялась над тем, что я езжу по друзьям со своей пижамой, но мне почему-то трудно уснуть без нее. Я проверила заряд телефона (а вдруг Костя позвонит!), подумала и запихнула в рюкзак зарядку. Вдруг разрядится. При наших с Костей отношениях телефон был единственной надежной нитью, связывавшей нас воедино. Кроме секса, разумеется. Приехав к Жанке, я, несмотря на ее подшучивания о «глупой влюбленной самке», положила телефон на видное место прямо перед собой и постоянно как бы случайно скашивала на него глаза. – Как же хорошо, господи, что я уже давно глубоко замужем и мне совершенно плевать, позвонит мне муж или нет, – не выдержала в конце концов она. – Конечно, тебе плевать. Потому что он работает до шести, а в семь дома, рядом с тобой. – Иногда я бы предпочла, чтобы он поработал еще пару часов. И заодно где-то там и поужинал. Н-да… – Жанна задумчиво расставляла тарелки на столе. Я помогала ей, как умела, а именно, вертелась под ногами, разбила один хрустальный бокал, жалобно попросила прощения, а под конец отказалась есть и расплакалась, сидя на террасе, пока все поглощали плов. – Ну, что с тобой, – взволнованно подсела ко мне подруга. – Все будет хорошо. – А вдруг не будет? – Я растерла слезы тыльной стороной ладони и всхлипнула. – Вдруг все кончится? И он больше не позвонит? – Но ты же всегда говорила, что серьезные отношения не для тебя. – Да, не для меня. Мне не нужны отношения, – частила я. – Мне нужен он. Я не хочу всякого там «жили долго и счастливо». Но я думаю о нем, постоянно думаю. На работе, дома, я гадаю на него по сто раз в день. У меня от кофе уже крыша едет, но из этой гущи не видно ничего нового. – Будет тебе он, будет. Если ему так хорошо с тобой, как я думаю, то никуда он от тебя не денется. Какое-то время, точно, – заверила меня она. – Я знаю, что ты имеешь в виду, – зло прошипела я. – Ты думаешь, что он… что он… – Что он женат. Да, – она посмотрела мне в глаза. – Так именно я и думаю. Сто процентов, что он женат. А что об этом думаешь ты? – Он меня любит, а я люблю его, – неуверенно пробормотала я. – Все как-то устроится. – Да. И еще расскажи себе сказочку на ночь, что он живет с женой только из жалости или по привычке. И что еще чуть-чуть, и он оставит ее и преподнесет тебе себя в большой коробке с красным бантом. Ау, очнись и не рассказывай себе сказки. – А что тогда мне делать? – Я подняла на нее глаза. – Молчать и плакать? – Слушай, у тебя роман с женатым мужиком. Хорошим, надо заметить. Вполне достойным. Наслаждайся, чего ты дергаешься. Время само все расставит по местам. Только не строй никаких дальних планов, пожалуйста. Это лишнее. – Я понимаю, – согласилась я. – Я и не строю. Только за что мне такое наказание? – Ни за что, моя дорогая. Это просто жизнь. Ты бы лучше перестала смотреть поминутно на телефон и пошла поела. Я, между прочим, неплохо делаю плов, а ты ведь в основном питаешься пельменями. – А вот и нет. Еще я ем булочки слоеные, которые продают в метро, но ты их не можешь купить, потому что ты – вшивый автомобилист, – поддразнила ее я. Жанна была очень женственной, полногрудой, но и проблем с весом у нее возникало куда больше, чем у меня. Вернее, у меня их не имелось совсем. А ей любые булочки, которые она любила страстно, были противопоказаны. – Накладывать плов? – строго свела брови она. – Накладывай. Так ты не сомневаешься, что он женат? – на всякий случай еще раз уточнила я, топая вслед за Жанной на кухню. Мне хотелось все-таки верить в чудо. А еще я ужасно надеялась, что он мне скоро позвонит. Телефон я предусмотрительно взяла с собой. На следующей неделе я внезапно снова оказалась в одиночестве. Константин позвонил в понедельник и сказал, что его знакомые по случаю достали путевки в Египет по очень смешной цене, и теперь он должен улететь в незапланированный отпуск. – Это всего восемь дней, я уже жалею, что согласился, но у меня не было выбора. Меня уговорили, – пожаловался он. Я внезапно побелела от злости. Я как раз сидела в офисе, меня попросили взять на себя часть работы по блоку срочных новостей, так что все утро я списывала и переписывала какую-то политическую мутотень с других сайтов. Визит премьер-министра в Венесуэлу. Братская любовь между президентом и народом. Мэр Москвы построит еще одну дорогу, если его хорошо попросят. Майор МВД застрелил троих человек и ранил шестерых. Волосы вставали дыбом даже у меня самой, когда я об этом писала. Нет, определенно, я предпочитаю выдуманную ересь, от которой никому не становится хуже. Даже поднимается настроение. А тут такое – троих убил, шестерых ранил. Наша милиция нас бережет. – Кто тебя уговорил? – зло спросила я. – С кем ты едешь? – Ты чего такая злая? Не с той ноги встала? – корректно перевел разговор на другую тему он. Я уже не удивлялась. Странным было бы, если б он ответил прямо: «Еду в отпуск с женой». Я вдруг вспомнила его звонки мне по ночам, он иногда так делал. Звонил и говорил, что ему страшно одиноко одному, и дальше мы болтали о какой-то ерунде чуть ли не до утра. Интересно, как он это устраивал? Дожидался, пока она ляжет спать, а потом тихо запирался где-нибудь в ванной и ворковал со мной? Как противно и мерзко и совершенно не вяжется с тем Константином, которого я знаю. Но, может быть, я просто знаю не все. – Я встала с обеих ног. И, кстати, работаю. – Я тебе мешаю? Давай перезвоню попозже, – сухо предложил он, а я не стала возражать. Я была обижена, как сто чертей. Как бы я хотела сама поехать с ним в Египет или хотя бы в Крым, поваляться на пляже, позаниматься любовью в каком-нибудь номере с видом на морскую синь. А вместо этого я оставалась в пыльной Москве, вместе со своими мыслями о нем и о его жене. «Нет, я не стану его ждать!» – подумала я и набрала номер Лиды. Надо срочно чем-то занять себя на все восемь дней, чтобы не оставалось времени думать о нем, страдать, ждать, пришлет он мне SMS или нет из этого своего Египта. Пусть ему там будет жарко, пусть он обгорит. В Египет в июне ездят только психи и многодетные семьи, которым надо заполнить чем-то детские каникулы. Жанка собиралась в Египет в августе. Говорила, что, когда температура воздуха и воды одинаковая – тридцать пять, – жизнь определенно налаживается, а система «All inclusive» позволяет ей забыть, что у нее есть дети. – Лидка, привет? Что ты делаешь? Как там твои дела? – Мой на даче, так что живу! – радостно откликнулась она, и мы забили стрелку на завтрашний вечер. Я повесила трубку со злорадным чувством, что отомщу. Я еще покажу ему, что прекрасно могу обойтись и без него. Но на самом деле я не могла. И ночью, одна в своей квартире, вцепившись в Шушеру, я скучала по нему. И днем, на выставке цветочного искусства с Лидкой, в кино с Машкой или с Тоськой в курилке на работе, я думала о нем, я ждала, когда же он вернется. И теперь даже я понимала, что все это не совсем правильно. Во всяком случае, для меня. Глава 6 Обстоятельства, естественно! С каждым в тот или иной момент его жизни может случиться такая неприятность, как большая любовь. Бессонные ночи, заплаканные глаза, ожидание звонков, насмешливая жалость окружающих достались мне как необходимые и неизбежные ингредиенты любовного пирога, по кусочку от которого перепадало всем так или иначе. Если честно, я думала, что со мной такая история больше не пройдет. В конце концов, я все это уже проходила… в девятом классе. Я даже пыталась уйти однажды на край света, чтобы показать папе, как сильно я люблю своего мальчика. Мы прошатались с ним тогда всю ночь, целовались в теплых подъездах, а я думала только об одном: что скажет папа? Папа сказал, что я просто маленькая дурочка и что, раз уж мне так хочется, я могу приводить этого мальчика к нам домой. Самое смешное, что после этой победы я, кажется, очень скоропостижно рассталась с предметом своих грез. Как же его звали? Надо же, я теперь даже не помню его имени, а тогда несколько дней разлуки казались бесконечной пыткой, не лучше, чем загонять иголки под ногти. Бр-р. Интересно, могу ли я надеяться, что моя неадекватная страсть к мужчине, который приходит в мою жизнь или, скорее, в мою постель пару раз в неделю, тоже исчезнет без следа? Здравый смысл подсказывал, что все временно, все бренно, а стало быть, когда-нибудь, возможно, не скоро, но мне наконец станет безразлично, позвонил он или не позвонил, удалось ему вырваться с работы или нет. И думает ли он обо мне каждую минуту, как я о нем. Иногда на работе, за статьей о каком-нибудь происшествии, которые я теперь иногда обозревала, я вдруг ловила себя на мысли, что не думала о нем. Именно так – я отрывала взгляд от экрана и говорила себе: – Дорогая моя, а ведь ты сейчас о нем не думала. Значит, это возможно! И эта возможность обнадеживала. Я безумно хотела вернуть себе себя, независимую, здравомыслящую, свободную от таких вот сильных, мучительных чувств. Я была как больной, старательно прислушивающийся к собственной болезни, и если вдруг подмечала, что уже час у меня ничего не болит, то на время успокаивалась. Та необъяснимая страсть, что свалилась на меня вместе с его темными глазами, его уверенными руками, она больше пугала, чем радовала меня. Впервые за долгие годы личного счастья и свободы я оказалась зависима от чьих-то звонков. И, самое ужасное, я никак не могла этим управлять. Константин стал составлять для меня смысл моего дня и моей ночи, всей моей жизни, в то время как я для него, кажется, являлась каким-нибудь третьим или пятым пунктом. Я металась по офису, мучилась ревностью и ожиданием, думая, что он женат, что относится ко мне несерьезно. Это я-то, которая сама никогда ни к кому не относилась всерьез. Ха! Теперь даже мой бывший МЧ Саша смотрит на меня с осторожной жалостью, даже он понял, что мной овладела любовь столь разрушительная и всепоглощающая, что я сама не могу с ней справиться. – Саш, с тобой все в порядке? – спросил он однажды, после долгих недель демонстративного молчания и обид. Я в тот момент не видела Константина уже семь суток из его восьми, и он за все это время мне ни разу не позвонил. – А что? Что-то не так? – Я резко повернулась к Саше и уставилась на него. – Ты странная какая-то, – настороженно пояснил он. – И я уже почти сошел с ума от твоего барабанного стука. Ты готовишься в ударники? – Что? – не поняла я, но Саша кивнул на подоконник, и я увидела, что действительно нервно постукиваю пальцами по нему и даже не замечаю этого. Я смотрела в окно на внезапный дождь, который лил как из ведра, и думала о жарком египетском солнце. Наверное, Костя загорит и будет еще смуглее. Ему пойдет. – Ты сегодня ела что-нибудь? Я никогда не видел, чтобы ты была такого цвета. Ты практически зеленая. – А тебе-то какое дело, – оскорбилась я. – Куда только смотрит твой парень, – с вызовом сказал он. – Он должен лучше тебя кормить. Ты скоро будешь падать в голодные обмороки. – Я бы с удовольствием полежала в обмороке пару дней, – вдруг пожаловалась ему я. Грустным голосом, это получилось непроизвольно. Я была измотана, потому что последнее время плохо спала, практически ничего не ела, без конца представляя, как мой Костя нежится на пляже со своей женой. – Деточка, с тобой что-то не так, – проницательно заметил Саша. – Тоже мне бином Ньютона, – усмехнулась Тоська, сидя за своим столом. – С ней уже месяц что-то не то. Только это не лечится, к сожалению. – Смейтесь-смейтесь, – угрюмо буркнула я и побежала курить. Саша вышел вслед за мной через пару минут и еще пару собирался с духом. Потом спросил: – Что, все так плохо? Я никогда тебя такой не видел. – Знаешь, я сама себя такой никогда не видела, – призналась я. Странно говорить об этом с ним, но почему бы и нет. В конце концов, даже когда мы встречались, несмотря на поцелуи и в меру интересный секс, мы были больше друзья, чем любовники. Я всегда больше любила с ним поговорить, чем молча смотреть на его лицо, в его глаза, как было с Костей. – А у меня, представляешь, есть девушка, – поделился новостью Саша, и я с удовольствием выслушала его рассказ о романтическом знакомстве, которое состоялось в клубе на 1905 года после нескольких бокалов коктейля Б-52. – Я счастлива за тебя, – совершенно искренне сказала я, радуясь, что теперь не являюсь причиной его разбитого сердца. Впрочем, мне кажется, с его сердцем все и до этого было в порядке. – А ты сама… ты счастлива? – осторожно поинтересовался он. Я, не зная, какой ответ ему придется по душе, больше на всякий случай пожала плечами и не стала ничего говорить. Махнув своему бывшему рукой, я отправилась в женский туалет и там долго, с тщательностью, изучала смотрящую на меня из зеркала бледную незнакомку с кругами под глазами и с сухими, обветренными губами. – Страшнее атомной войны, – сказала я ей вслух и усмехнулась. Всего несколько дней без него, и я бросаю краситься и следить за собой – разве это нормально? Неужели же он там с женой? Опасные мысли вернулись, как бы я ни гнала их прочь, поэтому я перестала сопротивляться привычному уже меланхолическому настроению. Только накрасила губы блеском и заставила себя выпить стакан зеленого чая. Мне надо держать себя в руках, беречь свою красоту, и без того далекую от идеала. Через несколько дней вернется он, и что я ему покажу – женщину, страдающую от неразделенной любви? – Саш, у тебя телефон звонит, – заглянула в туалетную комнату Тоська. – Какой-то Пришелец. – Что? – ахнула я, моментально возненавидев себя за то, что не взяла телефон с собой в курилку. Ведь всегда же, везде я его таскала с собой, но почему именно сейчас, именно в эту минуту я его забыла? Я побежала по коридору, споткнулась о ножку стола, грохнулась на пол и, не обращая внимания на острую боль в бедре, рванула в кабинет. Больше всего я боялась, что Костя сбросит вызов, тогда мне придется перезванивать ему самой, а это не так здорово для нашей игры в кошки-мышки. Мышка старательно прикидывалась кошкой, я делала вид, что совсем не скучаю по нему. – Алло? – Я постаралась дышать ровно, а говорить непринужденно. – Ты занята? – осторожно спросил он. – Нет, нет… я просто была в коридоре. Не взяла с собой телефон, – выпалила я, жалея, что не успела придумать ничего более независимого. Он помолчал, а я против воли почувствовала, что от его голоса по моему телу растекается теплая волна счастья. – Курила, да? Ты в курсе, что много курить вредно? – В курсе, – улыбнулась я. Его неуклюжие попытки воспитывать взрослую женщину были умилительны. И давали мне право думать, что ему важно, чтобы я была здорова. Он заботится обо мне. Глупо, конечно, но я цеплялась за любую возможность убедить себя в его серьезной, большой любви ко мне. – Ты только береги себя. Что ты делаешь сегодня вечером? – Буду… ну, дома, – растерянно протянула я, не понимая, зачем он спрашивает. Он-то все равно сейчас в этом своем Египте. – Может, я тебя встречу? – предложил он, и мое сердце немедленно громко стукнуло в груди. – А что, ты в Москве? – Во Внукове. Уже приземлились, так что к концу твоих трудовых будней я вполне могу оказаться около твоего порога. Ты будешь этому рада? Я ужасно соскучился. – Я тоже, – слабым голосом прошептала я. Неужели я его увижу? Неужели он меня поцелует? Стоп, он что, говорит из самолета? – Я привез тебе кальян. Раз уж ты все равно куришь дома, будешь дымить вкусным табаком. – Ты в самолете? – Ага, – ответил он, введя меня на секунду в замешательство. А как же жена? Хотя она могла выйти в туалет. Но если так, то он рисковый парень. – Я закончу в шесть. Могу в половине шестого. – Ой, мне пора. Я буду в шесть, – пробормотал он и, словно в подтверждение моих мыслей о жене, в ту же секунду повесил трубку. Я стояла посреди офиса и с задумчивым видом вертела телефон. Тут он вдруг снова зазвонил. – Да, алло. Что-то забыл? – спросила я, но это была всего лишь Жанка. – Я-то ничего не забыла, – возмущенно заявила она. – А вот ты в порядке? – Меня об этом сегодня уже второй раз спрашивают, – рассеянно заметила я. – Ну а у тебя чего? – У меня? Да свинство невозможное. Этот ливень! – Чем тебя не устраивает ливень? – усмехнулась я. Жанка фыркнула. – На кой черт я утром помыла машину, если теперь все встречные фуры обливают меня грязью! – Так ты позвонила, чтобы сказать, что тебе машину пачкают? – уточнила я. – Не просто пачкают, а окатывают грязью сверху донизу. А я, между прочим, даже воском ее натерла, машинку мою! – Ах ты, бедненькая, – рассмеялась я. Жанка вообще-то не отличалась особенной аккуратностью, так что машину она мыла раз в полгода, по большим праздникам. Хотя, казалось бы, при ее жизни на земле это можно было делать хоть каждый день. Подруга немного успокоилась, излив на меня все свои проблемы. Ее дети нарисовали на стене «скелетона», получилось очень натурально, а поскольку они пустили в ход маркеры, теперь это не оттереть. Муж опять доел салат из миски и оставил ее, пустую, в холодильнике. Сама же Жанка никак не может найти время, чтобы посмотреть фильм, который я дала ей еще два месяца назад. – Не жизнь, а сказка, – напоследок буркнула она. – А что у тебя? – Он приехал, – тихо сказала я. – О, кто о чем, а вшивый о Косте. Когда ж это кончится? – Надеюсь, что никогда, – снова против воли я вела себя, как влюбленная кошка. Что поделать, в каком-то смысле я ею и была. Только что не мяукала по ночам, так еще не вечер. А вечером я через силу вбивала в компьютер заметку об аварии в Подмосковье. Авария была скучная, с одним трупом, обычно начальство не дает санкции писать о таком. Но тут была пикантная подробность, трагедия произошла из-за вышедшего на дорогу лося. Лось остался жив и ушкандыбал в лес, а на дороге осталась перевернутая фура и разбитая «BMW». Наконец часы пробили восемнадцать ноль-ноль, и я, поколебавшись пару минут на тему «опоздать – не опоздать», не выдержала и полетела на улицу. Он уже стоял там, действительно загорелый, в белой футболке и бежевых шортах чуть выше колена. Я увидела его и чуть не прослезилась. Это были самые долгие семь дней в моей жизни. – Ну, здравствуй, – с облегчением выдохнул он и прижал меня к себе. – Здравствуй, – шепнула я в ответ и прижалась щекой к его груди. Его сердце билось ровно, тогда я подняла на него глаза и подумала – и что только я в нем нашла? Долговязый, худой незнакомец. Пришелец. Мы отправились ко мне. Нам не хотелось ни гулять, ни есть, ни пить, ни говорить. Желание было одно: взобраться на мою кровать, как на остров, и отдаться во власть наших тел, которые гораздо лучше нас знали, что нам нужно и как нам без этого непереносимо плохо. – Ну, как вы съездили? – спросила я спустя время, когда дар речи снова вернулся ко мне. – Нормально. Только слишком жарко, – лаконично ответил он, без тени смущения рассматривая меня. Я сидела на кровати по-турецки и пила холодную воду прямо из моего любимого стеклянного кувшина. – А чем ты тут занималась? – Думала о тебе. Писала статьи. – Статьи? О чем? Опять какие-то выдумки? Вообще-то у тебя шикарная фантазия, я тебе скажу. – Он игриво провел рукой по моему плечу, а взглядом скользнул ниже. – Я теперь обозреваю происшествия, – горделиво вздернула я подбородок и ухмыльнулась. – Теперь я почти что серьезный журналист. – Да? И что же ты обозрела? – мурлыкнул он, притягивая меня к себе. – Ничего интересного. Сегодня вообще только одна авария, лось выбежал на дорогу, перевернул фуру. – Какой кошмар, – заметил он. – Да никакого особого кошмара нет. Всего один труп. Если бы не лось, мы бы об этом и не написали. – Да? – едва слышно прошелестел он. – Ага, – кивнула я, повернулась на живот, положила голову Косте на плечо и только тут заметила, что с любимым моим делается что-то не то. Он побледнел, высвободил руку и сел на кровати. Потом встал, натянул шорты и принялся молча что-то искать в своей сумке. – Что случилось? – испугалась я. – Ничего, все в порядке, – глядя мимо меня, проговорил он. – Пойду покурю. – Я с тобой, – суетливо вскочила я. – Нет, ты… ты посиди, – помотал головой он. – Я тоже хочу курить, – заявила я твердо, стягивая с кресла халат. – ПОСИДИ! – почти крикнул он и вышел, хлопнув дверью. Я так и осталась сидеть, голая, ошарашенная, с халатом в руке. Еще через пять минут Константин, все так же не глядя на меня, сослался на какие-то срочные дела и отбыл в неизвестном направлении, оставив меня в полнейшей прострации. – Что ж это такое? – причитала я, наливая себе коньяк одной рукой и набирая телефон Жанки другой. Я чувствовала, что, если кто-то сейчас, немедленно не поможет мне справиться с камнем, внезапно обрушившимся на меня и сдавливающим мое дыхание, я сойду с ума. Жанка трубку не брала. Я позвонила Машке, но у нее самой случилась неприятность. Муж-наркоман, как я поняла, снова что-то вынес из дома и продал, так что Машке было не до меня. Телефон Константина оказался недоступен, и я в течение получаса, как маньяк-самоучка, набирала его номер одновременно со своего мобильного и с домашнего телефона. Эффект был нулевым. После этого я уже больше никому не звонила, а сидела все еще такая же голая на ненавистной кровати и пила коньяк, разговаривая с Шушерой. – Все кончено, моя дорогая, все кончено. Он просто псих. И при слове «лось» он впадает в ступор и бросает женщин прямо в постели, – объясняла я своей кошке поступок Кости. До этого я перебрала уже варианты «Он внезапно вспомнил, что не выключил утюг», хотя, убей меня бог, не понимала, зачем бы ему вообще было его включать, и «Инопланетяне передали ему телепатический сигнал, и он ушел на задание». Этот вариант меня бы устроил больше, если бы мой Пришелец и меня забрал с собой на свою летающую тарелку. – Мы бы занялись сексом в невесомости, – мечтательно говорила я, а потом, кажется, пыталась показать Шушере на пальцах, что такое невесомость. Она плохо понимала, тогда я в качестве наглядного примера подняла ее и принялась трясти и медленно крутить в воздухе. Шушка истошно мяукала, а я говорила ей, что настоящие космонавты должны все терпеть. В конечном счете я достаточно быстро с помощью коньяка привела себя в бессознательное состояние и отрубилась. Оставаться в тот день в здравом уме и твердой памяти я уже не могла. От одной мысли, что Константин ушел и больше никогда не вернется, мне становилось так плохо, что хотелось умереть. Так что вариант «напиться до бесчувствия» был гораздо более гуманным выходом из положения. Хотя, надо признать, что подобный способ решать проблемы я до того дня не практиковала ни разу. Мой телефон ближе к ночи разразился серией звонков. Я слышала голос Жанки на автоответчике, она говорила что-то о ванной и детях, но я даже не помню, что конкретно. Потом мобильник тоже пел на разные голоса, а я только рыдала в подушку. Моя комната кружилась и каждую минуту меняла свой размер и форму, и в какой-то момент наступила тишина и темнота, среди которой мне вдруг стало ослепительно хорошо. И только утром я поняла, отчего и почему почувствовала себя так прекрасно. Рядом со мной спал Константин. Живой и настоящий, совершенно невероятным образом материализовавшийся со мной рядом на моей кровати. В этот момент я всерьез начала подумывать о том, что он действительно инопланетянин и, как минимум, умеет проходить сквозь стены. Но обнаружила я его присутствие не сразу. Сначала я поняла, что моя голова раскалывается от головной боли. Во рту была страшная сухость, а при попытке встать головокружение практически опрокинуло меня назад. Алкогольное отравление в чистом виде. Надо меньше пить, пить надо меньше. Я застонала, откинувшись на подушку, и вот тут-то и осознала, что нахожусь не одна. Константин, проснувшись от моего стона, приподнялся на локте и не без интереса наблюдал за моими мучительными попытками вернуться в разум. Все же средство анестезии, выбранное мной вчера, не было идеальным, так как привело к тяжелой интоксикации моего неокрепшего организма. Вообще-то этот коньяк в моем доме появился еще во времена Саши, который любил после долгого трудового дня пропустить рюмку-другую, сидя на кухонном подоконнике. Мне же такие крепкие напитки особо не нравились. Я скосила глаза на пол и увидела пустую бутылку, валяющуюся в куче моего тряпья. – Это ты что, одна все выпила? – уточнил Константин, проследив за моим взглядом. Я пожала плечами, внезапно разозлившись на него и на его спокойный, уравновешенный вид. – Не помню. Нет, я пригласила кучу эльфов, они мне помогли. – Ты с ума сошла? – Ты сам ненормальный. Неврастеник. Ты хоть помнишь, что исчез, оставив меня одну, без единого слова, – вскипела я. – Я просто не мог. Мне надо было побыть одному. – Знаешь, не убеждает, – злобно бросила я. – И потом, как ты сюда попал? – Я выломал твою дверь, – заявил он. Я окончательно вышла из себя. – Что ты сделал? – Выломал дверь. – Зачем? – изумилась я. – Ты не отвечала на звонки, – невозмутимо пояснил он. – И что? – нахмурилась я. – Может быть, я не хотела тебя видеть? Может, я вообще не желаю знать мужчину, который так со мной обращается. Уходит, ни слова не говоря. Ничего не рассказывает о себе. Для тебя наши отношения что – приключение? Забавная интрижка? Мне такого не надо. – Да? – скептически заметил он. – Тогда зачем ты это сделала? – Что? – Зачем ты напилась? – А может, я алкоголичка! – возмущенно ответила я. Хоть мне и было очень плохо, я кое-как натянула тренировочные штаны и первую попавшуюся под руки майку. Без одежды я была беззащитна. – Так ты хочешь, чтобы я ушел? – зло спросил он и встал с кровати. Его ноздри раздувались от каждого вздоха, он, кажется, тоже был в ярости. – Ты уже ушел и наплевал, что женщина, которая тебя любит, чуть не сошла с ума. – Что? Что ты сказала?! – Убирайся! – крикнула я и швырнула в него халатом. Он поймал его и с минуту стоял с ним в руках, напряженно вглядываясь в мое лицо. Потом положил халат на ручку кресла, подошел ко мне, взял мои руки, без нежности, крепко, в замок, и посмотрел мне в глаза: – Ты меня любишь? С чего ты взяла? – Зачем ты вернулся? Я вчера уже пережила твой уход. Может, так было бы лучше. – Может, – согласился он. – Но теперь я не уйду. – Ты должен все мне объяснить. Я хочу знать: ты женат? У тебя есть другая? Это не очень важно, потому что я все равно не создана для семьи. Мне нужен только ты и больше ничего. Но мне надо знать. – Я попыталась выдернуть ладони из его пальцев, но он по-прежнему крепко меня держал и в ответ сжал мои запястья еще крепче. – Так вот о чем ты подумала? Что я женат? И что ты – это просто роман на стороне? – Да, – бесхитростно ответила я. – И ты к этому вполне готова? – недобро рассмеялся он. – Тогда, боюсь, я тебя разочарую. Нет, моя дорогая, я не женат. Но и не свободен. – Не понимаю, – растерялась я. Он отпустил меня, сел в кресло, прикурил сигарету и протянул ее мне. Я послушно вдохнула табачный дым. – Все очень просто. Моя жена погибла. Уже почти год назад. В аварии. Вы, журналисты, жуткие циники. Для вас авария, где всего один труп, – мелочь, скука. Но ведь это может быть труп чьей-то жены? Жены, с которой кто-то жил счастливо почти десять лет. – Костя, мне очень жаль! – Я выдавила из себя эту банальность, но на самом деле почти потеряла в тот момент дар речи. – Нет, ничего, я все понимаю. Ты не знала, ты не хотела меня задеть. И я действительно не должен был так реагировать. Но мне так стало тошно, когда ты сказала… неважно. Проехали. В любом случае ты тут ни при чем. Так вот, а телефон я выключил, еще когда мы ехали к тебе. А включил только часа через полтора. Позвонил, а ты не ответила. – Я уже была в анабиозе. – Да, – кивнул он и на минуту замолчал. – И извини меня за дверь. Я ее починю. – Ничего, – попыталась улыбнуться я. Улыбка получилась кривоватой. – Мне так жаль. – Мне тоже, – грустно кивнул он. – Теперь ты знаешь почти все. Кроме одного – у меня есть двое детей. Дочке семь лет и сыну три. Как видишь, я совсем не подарок. – Что ты такое говоришь, – возмутилась я. Признаюсь, в тот момент его дети не были для меня чем-то осязаемым, реальным. У него дети? Что ж, отлично, у многих людей дети. Разве это проблема? Вот если бы у него была жена, это бы действительно стало проблемой. Но жены нет. Ужасно то, что с ней произошло, но ведь я в ее гибели не виновата. – Нет, правда. Я не хотел тебя ничем этим грузить. Я уже далеко не юноша, у меня на руках двое маленьких детей, а ты так молода, так беззаботна. Я просто хотел, чтобы все это длилось подольше. Чтобы ты длилась. – Ты разве не понял? Ты просто глупый мужик, и все тут, – улыбнулась я. – Я же тебя люблю, слышал? И значит, буду любить и твоих детей, и вообще всю твою жизнь. – Ты думаешь? – с недоверием посмотрел на меня он. – А ты что же, считал, что, если сообщишь мне это пренеприятное известие, я моментально развернусь и уйду? – Ну… а вдруг? – смущенно кивнул он. – А зачем тебе все это надо? Глава 7 Цветы жизни В двадцать восемь лет любой человек – уже окончательно сформировавшаяся цельная личность со своей системой взглядов и устоев, которые негоже нарушать или менять. Вот возьмем, к примеру, меня. Я люблю готовые макароны, белые рубашки в мужском стиле, но так, чтобы это были все-таки рубашки для женщин. Я обожаю гулять по Москве пешком, а вот водить машину не люблю, хоть и не пробовала. А зачем? В Москве, во всяком случае, на своих двоих я всегда попадала из пункта А в пункт В с предсказуемой скоростью. На машине же рассчитать заранее, сколько займет времени путь от проспекта Мира до, скажем, хотя бы даже Цветного бульвара, нельзя. Так вот, я не хочу водить машину, я имею свою политическую позицию, которая выражается в моем нехождении на выборы, в основном по причине лени. Я люблю свою кошку, а она любит меня. Как и кошка, я тоже достаточно независима в своих взглядах и желаю иногда иметь возможность гулять сама по себе. Пусть даже и на собственном подоконнике. Мне нравится проводить вечера одной, дома, за какой-нибудь книжкой. Однако же известно, что любовь творит с людьми, прежде всего с женщинами, чудеса. Или, если желаете, делает их неразумными идиотками, сгорающими от желания стать для НЕГО той самой ЕДИНСТВЕННОЙ, о которой он всю жизнь мечтал. Ну, пусть не всю жизнь, а почти год… после неожиданного и трагического ухода супруги в мир иной. Грустная история, кстати. И тоже лишний раз доказывает, что водители и пассажиры у нас в городе постоянно находятся на грани жизни и смерти. Покойная супруга Кости Ирина ехала из славного городка Одинцова в маршрутке, водитель которой не справился с управлением, обгоняя по встречной полосе другую машину. Вопрос: «А зачем, собственно, его понесло на встречную, если от этого ровно бы ничего не поменялось?» – остается открытым и по сей день. Возможно, водитель был вынужден кормить со своей зарплаты целый аул где-нибудь в Абхазии, так что старался сделать в день не двадцать маршрутов, а двадцать три. К примеру. В результате маршрутка врезалась в легковую машину, перевернулась и отлетела в кювет. Об этой аварии тогда много писали, как сказал Константин. Еще бы, теперь он понял почему. Ведь там-то трупов было целых семь: пять в маршрутке, включая водителя, и еще двое в той легковой машине, которая ехала по своей полосе и вообще никого не трогала. Естественно, о таком наш брат журналист не написать не мог. Когда Костя рассказывал об этом, у него были совсем пустые глаза, как два черных озера, на дне которых плескалась боль, которой ни понять до конца, ни разделить я не могла. Но мне хотелось прижать его к себе и утешить, ободрить и наполнить собой, своей всепоглощающей любовью. После того, что он мне рассказал, мне казалось, что любить больше, чем я люблю его теперь, уже невозможно. И я решила, что отныне самая большая моя мечта – во что бы то ни стало сделать его счастливым снова. Его и его детей, естественно. – Теперь я точно знаю, это судьба, – с воодушевлением била себя кулаком в грудь я, а моя Жанночка скептически смотрела на меня из-за кухонного комбайна. Она готовила что-то на своей огромной кухне, а я бесполезно сидела напротив в моем любимом кресле и клялась в вечной любви Константину. – Да, Сашка, ты впечатляешь, – насмешливо посмотрела на меня подруга. Я же с горящими от восторга глазами еще раз в деталях поведала ей о том, насколько сильно я его люблю, какой он прекрасный человек. Без жены и с двумя маленькими чудесными деточками, с которыми мы непременно подружимся, как только увидим друг друга. – А дети у него насколько маленькие? – Не помню. Что-то в сумме не больше тринадцати. То ли семь и пять, то ли восемь и три. Нет, не помню. Мальчик и девочка. Как ты думаешь, я могу понравиться детям? – волновалась я. После той великой ночи, закончившейся выламыванием моей двери, в моей жизни начался совершенно новый этап. Этап Настоящих Отношений, взрослых, сложных, полных серьезных вопросов и проблем. И это было для меня так ново и необычно, так волнительно. Наконец-то я встретила мужчину, ради которого готова на все. – Ты-то понравиться им можешь, а вот они тебе – не факт. Все-таки чужие дети – это очень непросто, – ответила мне умудренная опытом Жанна. – Я своих-то подчас еле выношу. – Что ты говоришь? Какие же они мне чужие. Ведь это ЕГО дети. Нет, я не говорю, что могла бы заменить им мать, но… – Да это и невозможно, поверь. – Я знаю, знаю, но мы можем стать друзьями. – Вот такое я как раз прекрасно представляю. Ты будешь ставить им на DVD «Бивиса и Батхеда» или вообще «Мохнатиков» из MTV, кормить их «Дошираком» и курить в окно. Любой ребенок высоко оценит такую мачеху! – захохотала она. Я надулась. Ради великой цели я была готова отказаться от чего угодно, даже от макарон быстрого приготовления. Я что, не женщина? Не смогу что-то приготовить? – Ну что? Ну, скажи? Пельмени, – продолжала хохотать Жанна. – А что? Пельмени им тоже нельзя? – опешила я. – Да уж, немного же ты знаешь про детей, моя дорогая. Остается только надеяться, что твой Костя умный человек и не станет ждать от тебя слишком многого. Он умный человек? – Он самый умный, самый красивый, у него самые сильные руки и самый большой… – Бла, бла, бла, – замахала руками она. – Дальше можешь не продолжать, а то, хоть я и замужняя женщина, могу не сдержаться. – Самый большой отцовский инстинкт, – обиженно добавила я. – Он, наверное, самый лучший отец в мире. – Тогда это проблема. – Вот никакая и не проблема. Вы все представляете меня какой-то просто… метросексуалкой, что ли? – Кем-кем? – сморщилась Жанна. – А что, я не одна такая? Кто-то еще тебя считает такой… малопригодной для самоотверженного служения семье? – Ну… – опустила голову я. – Как бы это помягче сказать. Так думают все. Сашка утверждает, что я не проведу с детьми и получаса, прежде сбегу. И моя мама, она говорит, что не доверила бы моим заботам и канарейку. А еще Костя. – Что, Костя? – удивилась она. – Он-то что? – Он говорит, что я глупышка, что мне этого совсем не надо и что я сама потом пожалею. – Тогда он умнее, чем я думала, – задумчиво кивнула Жанна. – Вы все ошибаетесь. Да, у меня нет опыта. У меня много чего нет, но опыт приходит со временем, не так ли? – патетично и обиженно заявила я, размахивая от возмущения руками. – Я не умею готовить, но ведь есть же какие-то рецепты. Я у тебя могу научиться, если надо. Ты же не откажешь подруге в рецепте котлет? – Не откажу. Но твой Константин совершенно прав. Объясни, зачем тебе все это надо? Чужие дети – тебе, одинокой, молодой, красивой… свободной? Ведь это же такое ярмо! – Я его люблю, – уперлась я. – И оно мне надо. – Флаг в руки, – усмехнулась Жанна, и по ее взгляду я поняла, что она так в меня и не поверила. Черт его знает, может, она и права отчасти. Но только ко мне это не относится. Если в вашей жизни произошла такая невероятная редкостная случайность, как настоящая любовь с настоящим нормальным мужчиной (что само по себе почти невозможно), в это стоит вкладываться. И я была готова на все, но, однако же, прошел еще месяц, прежде чем Костя решился нас познакомить. Это случилось ближе к концу июля. В Москве все засыхало и обугливалось от невыносимого зноя, а в магазинах стоял арктический холод и из кондиционеров не прекращал дуть северный ветер, валя в простудах тех, кто не умел выдерживать такие температурные перепады. В метро было нечем дышать, но там, кажется, уже никто и не пытался этого делать. Я весь месяц читала в Интернете статьи о воспитании детей. Иногда только меня чуть-чуть смущал тот факт, что я примерно понимала, как все эти статьи появлялись, так как сама неоднократно сочиняла что-то подобное. О детях, правда, не писала, не припомню, а вот статью о том, что определенные методы дрессуры собак помогают укрепить здоровье человека, состряпала. Было дело. Кажется, я увязала все к тому, что в любом случае, что бы вы ни вытворяли с вашей собакой, вы будете делать это на улице, вероятно, в каком-нибудь зеленом парке. А это, как ни крути, очень полезно. Фас! Статьи же про детей были разными. Где-то утверждалось, что главное для родителей – обеспечить своим отпрыскам режим кормления, гуляния и гигиенических процедур. При появлении сочетания «гигиенические процедуры» я сразу статью закрывала. Я никак не могла представить себя за проведением каких-то гигиенических процедур. Единственная процедура, которую я умела делать и проводила регулярно, – это вычесывание шерсти у Шушеры. И то это было сложно и неприятно для нас обеих. Кошка крутилась, царапалась и мяукала, а я продиралась сквозь ее благородный дымчатый валенок частой щеткой с металлическими зубчиками. – К счастью, у детей не бывает шерсти, – пожимала плечами я и закрывала «гигиенические» сайты. Зато в Интернете были и другие статьи. Те, в которых писалось о том, что главное в воспитании детей – не ломать их природы, не нарушать хрупкого доверия и вообще предоставить им развиваться, как господь на душу положит. Такие методы воспитания я сочла наиболее перспективными. Действительно, чего они, зубы себе сами не почистят, что ли? Моя задача – дать им понимание и тепло. И не мешать резаться в «Плейстейшн». Отличная приставка, я и сама люблю в нее играть. Поэтому, когда Костя позвонил и спросил: «Сашуль, а не хочешь ли ты съездить вместе со мной и детьми на Истру покупаться?», я была полностью готова. – С радостью, – моментально ответила я. И уточнила на всякий случай: – Ты уверен? – Я? Не очень, – честно признался он. – Но, раз ты считаешь, что это может быть здорово, почему бы не попробовать, в конце концов. – Конечно! Ты совершенно прав! – обрадовалась я. А то, при его болезненном отношении к детям, он мог бы думать и прикидывать еще год. А мне хотелось сделать его счастливым как можно скорее. – Только, зайка, можно я тебя предупрежу. Ты не пробуй сразу с ними близко сходиться. Дай им время, ладно? Им это тоже непросто, понимаешь? – Конечно, я все понимаю, – согласилась я с соответствующей моменту интонацией, серьезно и проникновенно. – Я буду очень деликатна, даже не волнуйся. Все пройдет хорошо. – Тогда мы заедем за тобой завтра часиков в девять утра, – с облегчением вздохнул он. – Заедете? – удивилась я. – Ну да! – А на чем? – На моей машине, – спокойно пояснил он. – Ты водишь? – Ну, по городу стараюсь не водить, а за город – конечно. С двумя детьми без машины не обойтись. То туда отвезти, то сюда… – Ну да, ну да, – согласилась я, а про себя подумала: интересно, сколько всего еще я про него не знаю. Возможно, он вообще совсем не тот человек, каким я его себе вообразила. Ведь думала же я, что он такой же убежденный пешеход. И вот, пожалуйста. Утром он ждал меня возле подъезда, помахивая связкой автомобильных ключей, а рядом стояла темно-синяя машинка. Какая-то иномарка, кажется, не слишком новой модели, если судить по внешнему виду. Впрочем, я могу ошибаться. Оказалось, что вообще-то он очень даже одобряет автопром, а в момент нашего славного знакомства был на своих двоих по вполне понятной российской причине – его тогда на дачу привезли друзья. Привезли так, чтобы он мог выпивать спокойно и ни о чем не думать. А он и пить особо не стал, да еще в лесу раздобыл себе женщину, которая теперь только и делает, что днем и ночью мечтает о нем, распрекрасном. – Какая у тебя красивая машина, – на всякий случай улыбнулась я. Он улыбнулся в ответ и кивнул, но целовать меня не стал. Сначала я даже не поняла, в чем, собственно, дело, и сама потянулась к нему. Он быстро помотал головой и скороговоркой проговорил: – А кто тут у нас в машине? Давайте-ка вылезем и познакомимся с тетей Сашей. – Какая же я тетя? – почти обиделась я, а потом увидела, как из машины с самым недовольным и надутым видом, какой только можно изобразить на таких маленьких личиках, вылезают его дети. Худая, ужасно похожая на Костю девочка в синих брючках, с вышитыми бабочками и мальчик примерно вдвое меньше сестры, в кроссовочках размером с мой кулак, в бейсболке и темных очках, которые скрывали половину его лица. – Здрасте, – буркнули они хором, а я вдруг поняла, что не в состоянии выдавить из себя хоть слово. Я была в ужасе. О чем я думала, это же не картинки из Интернета, это живые люди, дети. Я ничего в них не понимаю: как они устроены, что у них внутри, где какая кнопка. Мне стало страшно, по спине пополз холодный пот. Как я могла считать, что это легко и просто? – Тетя Саша, поздоровайся с детьми, – сквозь зубы проговорил Костя. Я постаралась встряхнуться и взять себя в руки. – Привет, – с усилием кивнула я. – Ну, вот и славно. Это моя хорошая знакомая тетя Саша, а это наши Дашенька и Алеша. – Очень… приятно, – еле слышно себе под нос пробормотала я и закашлялась. Дети не ответили ничего. Девочка Даша без улыбки смотрела мне прямо в лицо, а мальчика Алешу я почти не видела из-под бейсболки и очков. Готовности дружить у ребятишек, похоже, не было. Во всяком случае, в глаза она не бросалась. – Ну что, все хотят купаться? – немного растерянно улыбнулся Костя. В ответ ему была угрюмая тишина. Кажется, деточки не очень-то любили купаться. И что теперь? Сейчас мужчина всей моей жизни возьмет и передумает, отвезет этих двух надутых воробушков домой и станет встречаться со мной снова только в свободное от работы и детей время. Долго ли мы все так протянем? Я поняла, что надо немедленно что-то делать. Что же делать, что же делать? – Я обожаю купаться, – выдавила из себя я. – У меня суперсексуальный купальник, я его на распродаже купила. – Да? – неожиданно подала голос девочка Даша. – А что такое суперсексуальный? – Ну… это, – онемела я. Она же с вызовом посмотрела на меня и улыбнулась. И тут я поняла, что, во-первых, она и без меня прекрасно знает, что это такое, а во-вторых, специально меня спровоцировала. Костя стоял рядом с открытым ртом и не знал, что сказать. – Это значит, что он очень мне идет и подчеркивает мою женственность, – выпалила я, искренне надеясь, что не покраснела как помидор. – Да. Отлично, – выдохнул Костя. – Давайте уже поедем. А то в пробку попадем. Прыгайте-ка в машину. Алеша? – Я хочу писать, – раздался голосок из-под бейсболки. – Что? Ты же дома пописал, – возмутился Костя. – И что делать? – Может, под кустик? – тихонько предложила я. Не то чтобы я знала, что делаю, но просто я довольно-таки часто видела, как мамочки на площадках именно так и поступают. Причем никого это, кажется, не возмущает. Что, кстати, странно. Взрослые в подобной же ситуации будут сочтены хамами и быдлом подзаборным. – Нет, Алеша у нас под кустик не пойдет, – довольно надменно заметила Даша. Я кивнула. Потом пожала плечами и сказала: – Тогда пойдем ко мне домой. Никому больше не надо в туалет? Нет? – И я решительно взяла за руку мальчика, которого так и не смогла рассмотреть. Костя с некоторым беспокойством проводил нас взглядом, но я держалась уверенно и даже помахала ему, улыбнувшись. В конце концов, уж с этим-то я справлюсь. Что тут сложного, отвести ребенка в туалет? Мы поднялись на лифте на мой восьмой этаж, я открыла дверь, малыш, смешно скинув свои малюсенькие кроссовочки, прошмыгнул в туалет, и минут пять там стояла полнейшая тишина. – Мне надо вытееть попу, – через какое-то время заявил он. – Что? – не сразу врубилась я. – Мне надо попу вытееть, – деловито повторил он, высунув нос из-за двери. В ручке он держал бейсболку. – А это мешает. – Давай, я подержу. А бумага там, на стене. Посмотри, пожалуйста. – Я взяла бейсболку и старательно отвела взгляд от маленького человечка со спущенными штанами. Но он почему-то не уходил, а смотрел на меня. Я дернулась и спросила: – Ну, что? – Я не умею, – пробурчал он. – Что не умеешь? – Попу вытиать. – Что? – вытаращилась на него я. Но, как говорится, назвался груздем – полезай в кузов. Я зажала двумя пальцами кусочек бумажки и, как сумела, провела эту самую «гигиеническую процедуру». Правда, если честно, я не смогла бы поручиться за качество работы, так как не стала всматриваться и убеждаться, что все в порядке. Но вроде самого Алешу результат моих усилий вполне устроил, и он, сопя, натянул штанишки и потопал к выходу. Я зашагала было за ним, потом вспомнила, что он не спустил воду, вернулась и спустила ее, стараясь не думать о том, как все это странно для меня. – Тебе папа не говорил, что воду надо спускать за собой? – спросила я, постаравшись говорить мягко. Ребенок подумал секунды две, потом кивнул: – Говоил. – А почему же ты тогда так не делаешь? – Я забываю, – с важным видом сообщил мне он. – У меня эта… дыйка в голове. – В каком смысле? – не поняла я. – Не знаю. Так папа говоит, – пояснил он и потопал дальше. Я ухмыльнулась, закрыла дверь и пошла следом за ним на улицу, где нас ждал уже вконец обеспокоенный Константин. Даша с независимым видом обрывала цветы с придорожной клумбы, делая вид, что вообще не с нами. – Ну, вот и мы, – немного натянуто улыбнулась я. Костя с видимым облегчением выдохнул, увидев, что с его сыном (как странно!) ничего не произошло за те несколько минут, что мы отсутствовали. – Так, все. Поехали. Мы и так попадем в самые пробки, теперь уже гарантированно, – скомандовал он, и мы все заняли свои места в его синей иномарке. Он пристегнул детей, я села с ним рядом, и мы покатили из Москвы со скоростью спешащей сороконожки. Впервые в своей жизни я ехала два часа в машине с постоянно чего-то желающими детьми, в частности, именно по их прихоти из магнитофона всю дорогу неслись бесконечные песенки из советских мультфильмов. И я это терпела только для того, чтобы искупаться в холодной воде Истринского водохранилища! Сразу, как мы прибыли на место, дети, забыв, что надо дуться и смотреть на меня волком, понеслись к воде, а мы с Костей, естественно, побежали за ними. И как только мои босые ступни оказались погружены в воду, я поняла, что купаться не хочу. – Какая же красота, ё-мое, – восхитился Костя. – А ну, кто первый нырнет? – Вы идите, – ласково сказала я, отойдя от воды примерно на метр. – А я тут пока сумки распакую. – Да? Ну, это было бы здорово, – улыбнулся он. – А ты не хочешь с нами? – Я присоединюсь позже, – заверила его я. Кстати говоря, не могу сказать, чтобы я вообще сильно любила купаться. Но если уж купаться, то не при температуре в двадцать градусов, верно же? Я девушка маленькая, склонная к промерзанию, так что охлаждаться искусственно мне, в общем-то, незачем. Мне всегда нравились Красное и Средиземное моря за то, что температура воды там никогда не бывает ниже двадцати пяти. А вообще-то я предпочитаю заходить в так называемое парное молоко, это когда температура больше или равна двадцати восьми. – Вот это водичка! – кричал Константин, пока я, расстилая покрывало на траве и выгружая сумки из машины, старательно оттягивала момент вхождения в родные воды. Мой Пришелец и его детки брызгались и хохотали, веселясь так, что было бы правильнее бросить все эти баночки с едой и бежать к ним. Я настойчиво уговаривала себя не кобениться. «Ну, подумаешь, один разочек померзнешь. Зато сразу подружишься», – решилась все-таки я и, вздохнув, стащила с себя шорты и подошла к воде. А дальше был самый настоящий кошмар. Даша, увидев, как медленно и осторожно я подхожу к воде, как смешно трогаю водичку пальцами ног, как ежусь от холода, среагировала практически сразу. – Лешка, ко мне, – скомандовала она, и они вдвоем с братцем принялись брызгать в меня этой холоднющей водой, зачерпывая ее обеими руками. – Не надо! Нет! Я сама! – слабо кричала я, деревенея под ледяными струями, но тут Костя, который неправильно истолковал наш визг, подошел ближе и поднял меня вверх своими сильными мужскими руками. В какой-то другой момент это могло бы быть даже эротичным, но только не теперь. Через секунду я оказалась брошена в бушующие потоки волн, которые создавались коварными детишками. И никто, никто не слушал моих воплей о том, что у меня от холода свело ногу и что купаться я совсем не хочу. Они смеялись и радовались. Им было очень хорошо. – Прекратите! – с яростью заорала я, да так, что (наконец-то!) стена брызг в момент прекратилась и воцарилась тишина. – Что-то не так? – через минуту спросил Константин. – Все не так! Я же просила вас не брызгаться, а вы даже не слушали! – возмутилась я, выскакивая из воды, как пробка из хорошего французского вина. – Но мы же шутили, – примирительно сказал он, – это же так весело! – А мне совсем не весело. И вообще, вода очень холодная. – Вода прекрасная, – как бы про себя, заметила Даша. Я посмотрела на нее. Ее глаза сияли от удовольствия. Еще бы, ведь я стояла на берегу, дрожала от холода и злилась. Как я понимаю, именно этого-то она и добивалась. Ну уж нет, подумала я. Не стоит из-за пары холодных капель проигрывать сражение. – Я просто оказалась не готова прыгать в эту прекрасную воду вот так сразу. Мне надо было дать несколько минут, чтобы привыкнуть, – дружелюбно пояснила я. – Но ничего страшного. А хотите, я сделаю всем бутербродов? – Отличная идея, – просиял Константин. Деточки пожали плечами и унеслись купаться. И хотя остальная часть дня была уже не столь ужасна, во всяком случае, меня никто больше не заставлял нырять, все-таки, как ни гнала я от себя одну мысль, она упорно возвращалась в мою голову. Мысль была о том, что, оказывается, не все можно узнать о детях из интернетных статей. И еще – похоже, все будет совсем не так просто, как мне мечталось. Глава 8 Не ждали? Я думаю, очень хорошо, когда все происходит постепенно. Степ бай степ, [2] как говорится, а иначе велика вероятность, что событий окажется слишком много. Сначала в землю бросают семечко, потом оно прорастает, цветет, отцветает, плодоносит, зреет и опадает. Так вроде бы происходит? Хотя я не могу быть в этом уверенной, потому что о сельском хозяйстве знаю понаслышке, от мамы с папой. Дача у них появилась уже после того, как я выросла, так что выгуливать меня там в нежном возрасте им не пришлось. Выгуливалась я в пионерских лагерях, о чем у меня остались исключительно светлые воспоминания. Мы ходили в походы, покуривали у забора, учили этому искусству ребят из младших отрядов, за что те отдавали нам свои котлеты. Хорошее было время. Мы ничего там не сажали, кроме голосов, когда орали кричалки типа «Кто шагает дружно в ряд – наш придурочный отряд». Но даже я знаю, что из семечка не сразу образуется помидор. Для всего нужно время. 2 Step by step – шаг за шагом (англ.). А вот у меня времени было маловато. Мне требовалось срочно прорасти, зачеренковаться, пустить корни в совершенно новой для меня почве. Еще вчера у меня был роман с симпатичным молчаливым мужчиной, который смотрел на меня, как на вкусную клубнику, а сегодня я с головокружительной быстротой погружалась в микромир его маленькой, но весьма сложной семьи. И как бы стремительно это ни происходило, я с упорством сумасшедшего старалась этот процесс еще больше ускорить. – Ты так торопишься, потому что боишься, что он передумает или что передумаешь ты? – спросила меня Тоська, услышав, как я в очередной раз договариваюсь с Костей провести совместные выходные. Мы уже посетили Московский зоопарк, где меня до смерти напугала лошадь, подкравшаяся сзади и укравшая мой хотдог. Константин хохотал как ненормальный, а я старалась не думать о том, что могла остаться без пальцев. Хотя вряд ли, ведь лошадь оказалась ручной, хоть и вороватой. В общем, было весело, правда, опять не мне. В следующий раз мы повели детей на какой-то дебильный спектакль, где роль Аленушки играла деваха лет тридцати пяти. Но там хотя бы никто не пытался нападать на меня. А еще мы посетили парк аттракционов и укатали там детей до состояния невесомости. – Я стараюсь укрепить контакт с детьми. – Зачем? – покачала головой Тоська. – Ты что, хочешь, чтобы они к тебе привязались? – Ну… а что тут плохого? – А ты сама не видишь? – удивилась она. Я не видела, надо признать, что я вообще мало что видела, кроме счастливого лица Константина. Когда мы все вместе наедались какой-нибудь жуткой курятины фри в сетевом ресторанчике, а дети радостно хлопали в ладоши, получив к обеду дешевую пластмассовую игрушку, Константин просто сиял. – По-моему, это только хорошо, что мы с ними можем вот так общаться. В конце концов, если все зайдет еще дальше… – А если не зайдет? – оборвала меня она. – А если тебе надоест играть в заботливую мамашу? Ты уверена, что этот Константин, которого ты знаешь чуть больше трех месяцев, – твоя судьба? – Я… я бы хотела, чтобы это было именно так, – кивнула я. И ничуть не покривила душой. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо, как с ним. И ради него я могла согласиться на что угодно, а не только на прогулки с детьми. – А я бы хотела, чтобы ты наконец посмотрела на вещи серьезно. Ты же даже не понимаешь, что такое семья! – возмутилась она. – Сколько я тебя помню, ты разбивала все свои отношения, как только они теряли ореол романтики. – Это так, – встрял в наш разговор Саша. Поскольку после нашего разрыва прошло достаточно времени и у него появилась новая девушка, к теме наших отношений он теперь относился довольно легко. – Ты и со мной поступила точно также. – И что, – продолжила Тося, – если ты вдруг через полгода решишь, что и с этим пора кончать? Ты подумала, каково придется несчастным детям? – А ты подумала о том, что я могла в этот раз полюбить по-настоящему. И что я совсем не хочу никакой романтики и никакого ореола. Я хочу только быть с ним! И я буду с ним. И мы будем счастливы, хоть ты в меня и не веришь, – обиделась я. – Курить пойдешь? – примирительно предложила она. Я кивнула. Мы постояли в тишине, задымляя пространство. Потом я вздохнула и продолжила: – Ты же понимаешь, что если не пробовать, то ничего никогда не получится. Я же не могу выписать на свои чувства сертификат соответствия. – Это да, – согласилась Тоська. – В жизни невозможно все просчитать. Но двое детей! Ты ведь даже не представляешь, как это сложно. – Сложнее, чем когда лошадь тебе чуть не откусила полруки, все равно не будет! – усмехнулась я. А вообще довольно-таки обидно, что никто не верит в то, что я способна быть кем-то большим, чем просто любовницей. Мне теперь казалось, что я уже совсем готова к тому, чтобы стать заботливой хозяйкой большой семьи. Я мечтала, как буду по утрам в воскресенье готовить завтрак… к примеру, омлет или какую-нибудь кашу для всей семьи. И пусть мне не рассказывают, что это трудно. Я пробовала, все довольно просто: берешь пакетик и заливаешь водой, почти как макароны. Получается вкусно, тем более что есть каши с разными ягодами. В общем, я соберу домочадцев за большим столом, прямо в пижамах, как это делает Жанночка, и мы будем неторопливо завтракать. Просить друг друга передать соль или пододвинуть сахар, наливать в кофе молоко из маленького белого молочника. Я буду проверять у детей уроки. Константин будет целовать меня, уходя на работу. Но главное – мы будем вместе каждый день! Каждый, а не пару вечеров в неделю, когда он приезжает ко мне усталый, измотанный работой, в строительной пыли своих объектов, а потом, после коротких страстных объятий, выпивает кофе и улетает. Ему надо укладывать детей. Теперь, когда я знала об их существовании и обо всех обстоятельствах Костиной жизни, он перестал задерживаться у меня допоздна. А мне так не хватало этих микроскопических встреч. Мне нужны были месяцы и годы, он же мог позволить себе только несколько часов. – Мне кажется, что дети понемногу привыкают к тебе, – сказал он однажды, когда мы сидели в холле аквапарка и ждали, пока дети вдоволь напрыгаются на батуте. Мы были мокрыми, усталыми и довольными. Вода в бассейне оказалась теплой, градусов двадцать восемь, так что я старательно развлекала детей: позволяла брызгаться Даше, играла с Алешей и даже учила его плавать, поддерживая за животик. Это такое странное чувство, когда в твоих руках с полным доверием к тебе находится человек меньше нормального раз в пять. Симпатичный маленький гном. Визжит, хаотично размахивает конечностями и плюется водой. Здорово! – И я к ним тоже, – мягко добавила я и ободряюще улыбнулась. – Они, конечно, не ангелы, – заметил Костя, – но, мне кажется, вы споетесь. Во всяком случае, это возможно. – Конечно, споемся, – с готовностью подтвердила я. – С Дашкенцией, я вижу, тебе сложновато, но ей очень трудно. Это надо понимать. Она-то маму прекрасно помнит. Алеша все-таки был слишком маленький, когда… когда это случилось, – с трудом закончил он. – Ничего, дай ей время, – успокоила его я. Даша старательно меня игнорировала, никогда не заговаривая со мной ни о чем сама, ничего не просила, но и не грубила, что тоже было немало. А Алеша вел себя вполне дружелюбно. И хотя он мог поставить меня в тупик просьбой высморкать ему нос или купить настоящий трактор, с ним мне все же было проще. – Хочешь приехать к нам в гости на следующих выходных? – неожиданно спросил Костя. Я вздрогнула и посмотрела на него. Он отвел глаза и принялся чертить надувным дельфином невидимые фигуры на полу. – Ты думаешь, это будет уместно? Все-таки одно дело вот так погулять, и совсем другое – появиться у вас дома, – озабоченно уточнила я, хотя на самом деле мне хотелось кричать от радости. Значит, мне все-таки удалось доказать ему, что ко мне можно относиться серьезно. Какой же он все-таки хороший человек. И как волнуется, вон, все лицо напряженное. – Я даже не знаю. Мне очень хочется видеть тебя там. И я очень скучаю, когда тебя нет. Но если ты считаешь, что еще не время, то… – Нет-нет, я-то как раз так не считаю, – радостно улыбнулась я. – И буду очень рада побывать у тебя дома. – Отлично, тогда я тебе потом напишу, куда ехать. Мы живем прямо рядом с метро, – ободрился он. Мы осторожно взялись за руки, пока дети продолжали прыгать на батуте. При них мы, естественно, старались никак не демонстрировать наши взрослые отношения, так что и теперь мы просто сидели и держались за руки. А он тихонько, незаметно поглаживал мою ладонь указательным пальцем, и от этой незатейливой ласки я тихо таяла и чувствовала себя бесконечно любимой и счастливой. В следующую субботу я встала чуть свет, проснувшись даже раньше будильника, так велико было мое волнение от предстоящей встречи. Я побродила по квартире в одних трусах и лифчике, наслаждаясь тем, что никуда не надо спешить. Сегодня я впервые попаду в святая святых, куда стремилась и не могла прорваться все это время, – в его дом. Сейчас было смешно даже вспоминать, что когда-то я думала, что Костя прячется от меня, потому что в этом доме сидит и ждет его какая-нибудь скучная растолстевшая жена, которую он ни за что не бросит, потому что слишком порядочный. Что ж, в этом я не ошиблась, Костя действительно был на редкость порядочным человеком. Права был Жанка, он и в самом деле относился к тому редкому, почти вымершему виду мужчин, которых я лично прежде вообще ни разу не встречала. Мужчина настоящий, обыкновенный. Занесен в Красную книгу, в неволе не размножается. Или размножается? Я всегда воспринимала семью как некую клетку, но теперь, рядом с Константином, была бы совсем не против побыть в заточении. – Шушка, ты тут без меня не скучай. Надеюсь, пока меня не будет, ты не станешь водить сюда котов? – поддела я свою кошку, на что та фыркнула и, демонстративно отвернувшись, принялась вылизывать себе место, которое приличные кошки не стали бы даже показывать. – Ай-яй-яй, как не стыдно. А вдруг тут были бы папарацци, а ты в таком виде! – еще больше развеселилась я. Из всех моих нарядов для сегодняшней поездки я выбрала голубое в цветочек шелковое платье с высокой талией, которое подчеркивало все достоинства моей фигуры. Я редко надевала это платье, оно было слишком дорогим и нарядным, чтобы ходить в нем на работу, слишком классическим, чтобы ездить в нем на пикники и купания, и слишком марким, чтобы дома принимать в нем гостей. Но тут мне оно показалось очень даже уместным. А вдруг Костя устроит торжественный ужин, как в кино. Мы будем сидеть на разных краях стола, положим на колени белые крахмальные салфетки. Выпьем красного вина, потанцуем. Дети в это время посмотрят какой-то мультик, наверное. Я думала о предстоящем вечере, как о свидании, естественно. По большому счету, я обо всех наших встречах думала как о свиданиях, только иногда это были свидания по полной программе, а иногда по укороченной – его пальцы на моей ладони, это я тоже считала почти сексом. Такой секс-лайт, детский вариант, безалкогольный. Прямо перед моим уходом мне позвонила мама. – Скажи, что ты сейчас делаешь? – безо всякого здрасте спросила она. – Хотела выходить из дома. Но теперь это, конечно, придется отложить, – вздохнула я и присела на пуфик в коридоре. – И куда ты собралась? К своему этому сорокалетнему? – возмущенно задышала мама. Я забыла сказать, что, помимо маленькой Даши, Тоськи и моего бывшего МЧ Саши, был еще один человек, которому категорически не нравились мои отношения с Константином. Моя мама считала, что имеет право на собственных внуков, а не на парочку чужих. – Мам, это мое лично дело, – выдохнула я. – Не надо лезть. – Если уж тебя так тянет на пожилых мужчин, у моей знакомой есть сын – ему тридцать девять. Он разведен, детей нет. Давай я вас познакомлю, а? Очень хороший мальчик, положительный, управляющий банка. – Мой Константин тоже очень положительный, – вставила я. – Работает на стройке! – Архитектором! – Но на стройке! Неужели тебе это кажется нормальным? С кем он там общается? С гастарбайтерами? Ты представляешь, как они матерятся? – пыталась смутить меня мама. К сожалению, она не имела даже теоретического представления, как умею материться я. А если бы она хоть раз услышала, как моя Жанночка поливает матом неосторожных водителей, которые имели глупость ее подрезать, то, боюсь, мама бы просто не поверила, что можно вообще так говорить. – Ма? – после недолгой паузы осторожно спросила я. – Что? – Как папа? – Мы хотим завести собаку. Я прочитала книгу про одну женщину, у которой были вот такие же безмозглые дочки. И она завела себе собаку, чтобы хоть кого-то любить. И я заведу. И назову ее Внучок. И пусть тебе будет стыдно. – А если я рожу тебе внука, ты будешь счастлива? – зачем-то спросила я. Сначала на том конце воцарилась гробовая тишина. Потом мама испуганно переспросила: – Ты что, беременна от этого своего Кости? – Мама, нет. Я просто предположила, – попыталась успокоить ее я. – Нет, ты меня в гроб сведешь. Если уж соберешься рожать, то сделай это с мужчиной, у которого не будет кучи детей! – категорически отрезала она. Я вздохнула и повесила трубку. Вся моя затея с большой и счастливой семьей представилась мне совсем в ином свете. Сколько же слез я пролью, пока приучу своих родителей к Костиным детям. Вряд ли они сами будут мне в этом помогать. Ни за что. Ни те, ни другие, и я между ними, как меж двух огней. На этой «радостной» ноте я и отправилась к Косте. Слава богу, хоть там меня не ожидало никаких проблем. – О, кто приехал. Алеша, посмотри, что Саша привезла вам, – с широкой, почти мультипликационной улыбкой встретил меня Константин. Я держала в руках игрушечную модель какого-то трактора, от которой Алешино лицо расплылось в такой же, как у папы, улыбке. – Вот, Алеша. Извини, но настоящие прямо передо мной закончились, остались только игрушечные. Подойдет? – лукаво спросила я. Мальчишка кивнул и убежал в комнату, прижимая трактор к груди. Эх, если бы еще можно было так же легко угодить Даше. Я привезла ей набор для маленькой модницы, всякие бусы и украшения, которые можно было бы мастерить своими руками. – Мне такие уже дарили. Потом только по полу все валялось, – без тени радости сообщила мне она, принимая подарок. – А ты не разбрасывай, а сделай себе браслет. Все девочки тебе будут завидовать. – Кто же станет завидовать такой ерунде? – дернула узкими плечиками маленькая язва. Тут уже в дело вмешался Константин: – Как тебе не стыдно так себя вести. Ну-ка прекрати немедленно и скажи Саше спасибо. – Спасибо, тетя Саша, – скривилась она. Хотя по моим настоятельным требованиям меня надо было называть безо всякой там «тети», потому что тетей я себя еще пока не считала, Дарья не без удовольствия продолжала именовать меня именно так. Вредный ребенок! – На здоровье, – сквозь зубы ответила ей я. Таким образом, обменявшись «любезностями» еще на пороге, мы с Дашей благополучно разбежались в разные стороны. Она – к себе в комнату, я – смотреть Костину квартиру, за исключением, естественно, Дашиной комнаты, на которой висела самодельная табличка «Ни биспакоеть», изготовленная второпях и явно в мою честь. – А что, интересный подход к грамматике, – иронично заметила я. – Что ты хочешь, она окончила только первый класс. Спасибо, что вообще уже пишет сама. А в прошлом году она заставляла меня писать письма для мамы. Вот это был кошмар, – вдруг зачем-то рассказал он, после чего у меня пропало всякое желание злиться на эту маленькую надутую злючку. Еще бы, ведь она-то хотела бы, чтобы рядом была мама, а не какая-то тетя Саша, от которой никакой пользы, окромя вреда. И папа по вечерам неизвестно где пропадает. – Так, ладно, а что там у вас? – как ни в чем не бывало, кивнула я в сторону следующей двери. – А это у нас ванная, – радушно открывал передо мной все двери он. Квартира у него была большая, четырехкомнатная, с хорошим ремонтом, явно сделанным не только с профессионализмом, но и с любовью. Все было подобрано в необычных, но очень гармоничных сочетаниях, даже шторы во всех комнатах хоть и отличались друг от друга, а все же следовали какому-то единому общему стилю. – Ты сам делал ремонт, да? – спросила я на всякий случай, хотя и так все было понятно. Такую красоту мог сотворить только архитектор. – Что ты, нет, конечно. У меня бы и времени на это не хватило, – помотал головой он. – А что, нравится? – Не то слово, – восхитилась я. – Это все Ирина старалась. Я даже не вмешивался. – У нее был прекрасный вкус, – я пыталась не показать, что мне не так уж приятны его трогательные воспоминания о бывшей жене. Я понимала, невозможно жить, делая вид, что ее не было. Она была, и она сделала действительно чудесный дом, не чета, к примеру, моему. Н-да, откровенно сказать, мои жалкие попытки навести красоту в нашей с Шушерой квартире были просто смешны. И как это Костя не сбежал от меня сразу, как увидел мое жилище? Последней была дверь в комнату Алеши, и за этой дверью открывалась самая что ни на есть умилительная картина – на полу сидел он и играл подаренным мной трактором. Мы с Костей одновременно улыбнулись, но тут сзади раздался тоненький ехидный голосок: – А он стену за дверью разрисовал. Я увидела, как Алеша сразу закрутил головой и вскочил на ножки. Костя зашел в комнату, посмотрел за дверь и нахмурился. – Та-ак, а это у нас что такое, дорогой друг! – строго спросил он, сведя брови. – Что – что? – мальчуган сделал вид, что не понял, но глазки отвел. – Вот это – что? – уточнил Константин, ткнув пальцем в нарисованный человеческий (вроде бы) скелет, очень натуралистично изображенный на стене. Графика, черный маркер. – Это… скелетончик, – развел руками Алеша. Я фыркнула, но Косте было не до смеха. – И кто тебе сказал, что можно рисовать на стенах? Ну-ка, покажи мне этого человека? Его надо наказать, – лютовал он. – А я ему говорила, что ты будешь ругаться, – вмешалась Даша. Я повернулась, но успела увидеть только мелькнувшую в дверях косичку. Девочка уже ушла. – Ты могла бы запретить ему рисовать. И вообще, ябедничать нехорошо! – крикнул ей вдогонку Костя и вышел из комнаты. Алеша, явно готовясь расплакаться, побежал за ним. – Пап, прости. А пап? Я больше не буду! Простишь? Простишь? – прыгал он вокруг Кости, пока тот безуспешно оттирал «Доместосом» Алешино творение. Я, как умела, помогала ему, отчего капнула на свое любимое голубое платье каплю этого ядреного средства, и мне стало вообще не до скелетонов. Я убежала в ванную и отмывала пятно до тех пор, пока низ платья не промок окончательно. А светлое, отбеленное пятно все же осталось. – На стенах рисуют только некультурные, невоспитанные люди! – доносилось до меня из комнаты, а я ругала себя за то, что не додумалась надеть на этот семейный обед старые джинсы. Мое платье! – Пап, а знаешь, на свете есть такая волшебная страна, где стены рисуют на человеках. Хочешь, я туда уйду? – спросил вдруг Алеша и расплакался в голос. И тут уж мы оба плюнули на свои пятна, я на платье, Костя на стену, и бросились утешать ребенка, который говорил, что пусть, пусть стены изрисуют его всего целиком. Может быть, тогда хоть папа его простит. Минут через пятнадцать, когда мы наконец смогли убедить Алешу, что он может пока спокойно оставаться в этой стране, Костя немного устало посмотрел на меня и сказал: – Ну что, пошли кушать? – Кушать? Ты еще можешь хотеть кушать в таких условиях? – усмехнулась я. – А что у тебя с платьем? Все обошлось? – Практически, – кивнула я и обняла его, плюнув на то, что Даша или Алеша могут нас увидеть. В конце концов, мы просто стоим, прижавшись к друг к другу, и никого не трогаем. Два человека, которым вдруг захотелось почувствовать, что они вместе посреди этого беспредела и скелетоновщины. – Хочешь, я куплю тебе другое платье? – шепнул он и нежно поправил мои волосы рукой. Я прижалась щекой к его ладони. – Не-а, не надо. Ничего страшного. Все хорошо. Это ерунда, не беспокойся, – прошептала я ему на ухо. – Главное, что мы вместе, правда? И никто нам больше не нужен, верно? – Да, – прижал меня еще крепче к себе он. Я подумала, что такого теплого и уютного чувства счастья еще никогда и ни с кем не испытывала. Все мои мальчишки, даже если им и было достаточно много лет, как правило, не строили планов дальше совместной поездки в Крым. Ненастоящие отношения, придуманные страсти. Константин был сильный, очень взрослый и совсем-совсем настоящий. Вместе с детьми, работой и скелетонами на стенах. Наконец-то все стало не так уж бессмысленно и в моей собственной жизни. Услышав детское фырканье, мы наконец расцепились и отправились на кухню. Было предложено пообедать в тишине и спокойствии, если, конечно, деточки нам это позволят. А потом мы собирались посидеть на кухне, поговорить, поиграть в скраббл. Тихая семейная программа. – Скраббл? – удивилась я. Костя кивнул и шепотом заверил меня, что он, как никто другой, умеет составлять из предложенных букв неприличные слова. – Но тут же дети! – вытаращилась на него я. – Ничего-ничего. Мы сейчас их накормим и отправим смотреть мультик. А ты готовься к бою. И не надейся, что хоть что-то сможет мне помешать. – Уже боюсь, – улыбнулась я, взбираясь на красивый высокий табурет. Конечно же, я предпочла бы побороться с Костей сейчас на другом поле боя, но, раз уж выбора не оставалось, была согласна и на скраббл. Тем более что никогда раньше не играла в эту игру. Как выяснилось, это очень увлекательно – сидеть с любимым человеком напротив зеленой клетчатой доски и смотреть на него в тот момент, когда он сосредоточенно обдумывает следующий ход. А потом выставляет слово «козлина» и, игнорируя мои возмущенные протесты, записывает себе двадцать очков. Это был по-настоящему хороший день. Вернее, он мог бы быть по-настоящему хорошим, если бы не одно «но». Почему, скажите на милость, всегда есть это самое «НО»? И оно может ворваться в вашу приятную и спокойную жизнь, буквально за минуту разрушив томный, неторопливый ход вещей? Не успели мы толком засесть за игру, как вдруг наше «НО» неожиданно позвонило в дверь. Глава 9 Улыбайтесь, это всех раздражает! Без прошлого нет будущего – так, кажется, говорят? Что ж, это верно, но также верно и то, что иногда без прошлого наше будущее могло бы оказаться куда лучезарнее. Но прошлое – оно есть у всех. У моей Жанночки в прошлом есть несчастная любовь, от которой у нее осталась только одна пожелтевшая фотография. И человек в военной форме, который на ней изображен, прямо скажем, не мечта поэта. Но Жанна считает, что, если бы не он, она никогда бы не стала тем, кто она есть. Хотя… в этом наблюдается некоторая странность, потому что тем, кто она есть – мамой кучи ребятишек, – Жанну сделал ее нынешний супруг. Невысокий пухлый мужичонка с фотографии тут явно ни при чем. Но чужая душа потемки, и моя подруга с ностальгией вздыхает, глядя на старое фото. Прошлое много значит для всех нас. У меня, к примеру, в прошлом тоже был один смешной роман с парнем, который так и не женился на мне, хоть я и ждала этого почти четыре года. С шестнадцати лет до двадцати. Ждала сначала, пока он закончит институт, потом – когда встанет на ноги, еще позже – когда его родители скажут «да», потому что пойти против них он не мог, его отец был одновременно и его начальником тоже. Ну а потом я вдруг узнала, что мой несостоявшийся муж скоро женится, потому что какая-то симпатичная девочка еврейской национальности любит его до беспамятства и хочет, чтобы он вместе с ней эмигрировал в Израиль. А мне он сказал, что я, как ему кажется, слишком свободолюбива и независима, чтобы иметь семью. Кстати, они потом развелись. Оказалось, что он тоже слишком свободолюбив. Как я об этом узнала? А на что еще, спрашивается, нужны одноклассники. Нет, не мои одноклассники, конечно, а сайт «Одноклассники». Шикарная вещь, если вы хотите найти кого-то из прошлой жизни. Найти, посмотреть, какой он теперь стал – растолстел и, кажется, сильно заливает за воротник, – обрадоваться, закрыть страничку и подумать: какое счастье, что у вас с ним ничего не получилось. Да, каюсь, я именно так и сделала в один из скучных серых дней на работе. Нашла на сайте его школу, класс, его фото на фоне израильской пальмы, рядом с машиной-такси, которую он же, по-видимому, и водит. Я увидела мужика лет тридцати пяти, в спортивных штанах, безвкусной футболке с надписью «I love girls» и темных очках. Особенно меня поразили его толстые руки и глуповатая улыбка. Таким я его с трудом узнала и уж точно бы никогда не полюбила. Но он был моим прошлым, и, вспоминая его, я понимала, что мой Константин – самый настоящий подарок небес. Сорок три достойно прожитых года и ни одной футболки с пошлой надписью. И вот, когда мы с Костей только-только настроились на отдых, в дверь позвонило прошлое Константина, которое, как я очень рассчитывала (хоть это и прискорбно, конечно), давно с комфортом располагается в райских садах. Нет, конечно же, это не была его восставшая с того света жена, явившаяся в наш бренный мир, чтобы с позором изгнать меня из своего дома. – Кто бы это мог быть? – удивленно спросила я. – Может, соседка? – пожал плечами Константин. – Подожди, я посмотрю. А «козлина» – это любой водитель любой тонированной копейки. Их по-другому не назовешь! Так что мои двадцать очков – заслуженные. – Давай иди уже, – рассмеялась я. Он вышел в холл, после чего оттуда раздались сдавленные детские вопли и какая-то возня. Прислушавшись, я смогла разобрать только одно членораздельное слово – «бабушка». – Бабушка пьиехала, – чуть громче радостно возопил Алеша, пролетая мимо кухни. – Бабушка? Какая бабушка? – переспросила я, начиная нервничать, а потом просто паниковать. Зачем нам бабушка? Не надо нам никакой бабушки, мне и с детьми-то никак не удается договориться. Я поднялась с диванчика и прошла к двери, чтобы аккуратно, но по возможности незаметно посмотреть на происходящее. И я узрела! Там, в глубине прихожей, освещенная рассеянным галогеновым светом, стояла она – бабушка мечты, настоящее произведение искусства, словно сошедшее в нашу квартиру с рекламы здорового образа жизни и «Домика в деревне». Божий одуванчик в темно-сиреневом шелковом платье в тон к облаку сиреневых крашеных волос, уложенных в высокую прическу. Она ласково улыбалась, поглаживая Дарью по голове, а другая ее рука протягивала Алеше большую цветастую конфету на палочке в форме кота. В этот момент счастливая и искрящаяся Дарья (я и не знала, что эта девочка умеет улыбаться) увидела меня, выглядывающую из-за дверного косяка. – А вот это она! – вдруг ни с того ни с сего заявила девочка, тыча в меня пальцем. Я уже хотела сказать ей, что показывать пальцем на людей нехорошо, но осеклась, столкнувшись взглядом с НЕЙ. Бабушка из рекламы оторвала взор от своих обожаемых (это было понятно с первого взгляда) внуков и посмотрела на меня в упор. «Сейчас съест!» – подумала я и вздрогнула. «Слопает, как пить дать!» Моей первой реакцией, почти механической, было страстное желание сбежать. О чем вы говорите, я совершенно не готова представать перед Костиной матерью, какой бы симпатичной она ни была и как бы ни шел ей сиреневый цвет. Честно признаться, если посмотреть на эту бабушку со спины, с этим ее платьем и облаком волос, я могла бы принять ее за Мальвину из сказки. Да и лицом она на нее походила. Мальвина на пенсии, что тут такого? А я кто – Буратино? Да, у меня определенно возникло ощущение, что меня сейчас запрут в чулане. – Добрый день, дорогуша, – кивнула мне она. Я облизнула пересохшие вдруг губы и кивнула в ответ. – Лилия Филипповна, проходите, раздевайтесь, – суетился вокруг нее Костя. – Что же вы не позвонили, я бы вас встретил. – Ничего-ничего, я прекрасно добралась. Ты же знаешь, что тут недалеко, – успокоила его она, переобуваясь в домашние тапки. Ее взгляд снова скользнул по мне, заставив меня затрепетать. Потом она широко улыбнулась, обнажив ряд прекрасных, белоснежных, вряд ли натуральных зубов. От этой вполне добродушной улыбки у меня мурашки поползли по спине, но я заставила взять себя в руки и выдавила что-то наподобие ответной радостной улыбки. – А я думал, вы на даче, – зачем-то сообщил Костя жалобным тоном. – А я – нет, – хищно осклабилась она. – Ну что ж ты стоишь, Костик. Давай, знакомь нас! Я – Лилия Филипповна. – Здрасте, – только и смогла выдавить я в ответ, так как она подошла ко мне совсем близко, чем окончательно меня смутила. Вид у нее был боевой. Я же стояла и глупо чувствовала себя пойманной с поличным и виноватой непонятно в чем. И чего я комплексую? Ведь не впервые же меня знакомят с родителями. С предками моего бывшего МЧ, Сашки, я запросто могла налегать на самодельную сливянку. И никаких проблем. – Добрый вечер… извините, не знаю, как вас зовут, – сказала она, с недовольством повернувшись к Константину. Он оторвался от вешалки и сказал, откашлявшись: – Это Саша. Александра. Познакомьтесь. А Лилия Филипповна – моя теща, мать моей покойной жены. – О…очень п…приятно, – пробормотала я. Кто она? Мать кого? Только в следующий момент до меня дошло, что эта великосветская дама, по повадкам похожая на английскую королеву, – не его мать, а… его теща. Как так – жены нет, а теща осталась? Странно, может, они что-то напутали, ведь Константин теперь свободный мужчина, холостой, как же у него может быть теща? Черт, конечно же, может, ведь Даша и Алеша – ее внуки. Это что же получается, если мы с Костей когда-нибудь вдруг поженимся, у него будет две тещи? Моя мама и вот эта… м-м-м… сиреневая старушка? Интересно, а кем она будет приходиться моей мамочке? Двоюродной тещей? Господи, о чем я! Какие тещи, какая семья, какой замуж?! Чем только у меня голова набита! Я претендую на место, которое по праву принадлежало ее дочери. Я… для нее я могу быть только врагом! Да она должна бы меня возненавидеть с первой же минуты! Какой кошмар, надо бежать! Бежать, пока не началось! – Милочка моя, как же я рада, что вижу вас здесь, – неожиданно выпалила она, протягивая ко мне свои ухоженные морщинистые руки. – Рады? – смутилась я, от неожиданности позволив ей завладеть моими ладонями. Она старательно пожимала их и с необъяснимым удовольствием осматривала меня с ног до головы. – Ну, естественно, рада. Вы не представляете, как этому дому не хватает надежной женской руки. – Правда? – Боже мой, Костик был просто подавлен смертью Ирочки, – выпустив из своих цепких пальцев мои руки, она смахнула с глаз невидимые слезинки. – Бедная моя девочка, она так любила наших крошек! – Я вам очень сочувствую, – кивнула я, совершенно ничего не понимая. Бабуля вдруг, стряхнув с себя печаль, снова встрепенулась и продолжила: – Но ее уже не вернешь, а деткам нужна заботливая мать. – Ба, ты что?! – возмутилась маленькая Даша, которая, оказывается, все это время стояла рядом с нами, за бабушкиной спиной. – Да-да, не спорь, – кивнула ей Лилия Филипповна. – Ты еще маленькая и ничего не понимаешь. Рано или поздно это обязательно произойдет. Твой папа – совсем еще молодой мужчина… – Папа? – с искренним недоумением переспросила его дочь. Я ухмыльнулась. Действительно, маленькой девочке сорок три года должны казаться глубокой старостью. Наверняка Даша думает, что папа – практически ровесник динозавров. Да, получить столь неожиданную поддержку с такой неожиданной стороны было приятно вдвойне. – Конечно, моя дорогая. И поверь, если он снова обретет свое счастье, вам тоже будет хорошо. – Лилия Филипповна, пойдемте пить чай! – подал наконец голос Константин. Божий одуванчик прошел на кухню, а Костя успел, пока бабуля была к нам спиной, нежно поцеловать меня в щеку и на долю секунды притянуть к себе. Я улыбнулась и кивнула. Я так его любила, что готова была мириться с появлением хоть роты старушек. И даже старичков. Ведь если есть теща, может статься, что объявится и тесть. Значит, у меня есть все шансы получить не один комплект свекровей, а два. Ну и что? Лишь бы мы с Константином были вместе. – Так, Костик, ты все еще выкладываешь все эти неприличные слова? – усмехнулась она, усаживаясь на мое место. Я аккуратно забрала свою чашку и пересела на табуретку. – Ой, деточка, ты тут сидела? Прости пожалуйста. Ирочка здесь всегда сажала меня. – Конечно-конечно, – приторно улыбнулась я и отхлебнула чай. Остаток вечера прошел в образцово-показательных семейных радостях. Лилия Филипповна решила подзадержаться, чтобы помочь нам с детьми. И действительно, она помогала нам с ними весь вечер, в связи с чем ничем другим нам заняться так и не удалось. – Она бывает тут нечасто, – шепнул мне на ухо Константин, когда она заставила меня чистить деточкам картошку на ужин. То есть заставила – неправильное слово. Никто никого не заставлял. – Ну, что будем делать на ужин? – спросила она, победив нас с Костей в скраббл. – Мы думали просто отварить сосисок, – опрометчиво заявил Костя. – Разве можно кормить детей сосисками? – возмутилась бабуля. – Ну, хоть вы, Сашенька, на него подействуйте. Это же вредно, там консерванты! – Консерванты – это плохо, – в некотором изумлении кивнула я. Впервые меня призывали бороться с сосисками. Для меня отварить сосиски было почти подвигом, так как обычно я обходилась быстрыми макаронами и готовыми покупными бутербродами. – Эх, мужчины-мужчины. Что бы вы делали без женщин? – риторически воздела руки к небу Лилия Филипповна, после чего вручила мне какой-то странный нож с болтающимся лезвием, пакет картошки, а сама сказала, что поколдует с мясом. Не знаю, чего я счистила больше: картошки или собственной кожи с пальцев. Орудовать этим странным приспособлением я обучена не была. Когда я готовила картошку у себя дома (а такое случалось нечасто), я чистила ее обычным коротеньким ножиком. – Давай я дочищу, – с нежной заботой предложил Константин, видя, сколь травматична для меня эта процедура. – Дай лучше мне нормальный нож, – сдавленно попросила я так, чтобы бабушка не слышала. Мне совсем не улыбалось, чтобы в первый же день нашего знакомства она поняла, сколь безрука и бесполезна я в быту. Константин с пониманием кивнул и сунул мне тихонько другой ножик. – Как тут у вас дела? – через несколько минут спросила меня она. Я с гордостью показала ей кучку моей картошечки, спрятав за спину неправильный нож. – Вот и отлично. Я уже подготовила мясо, а вы сможете прокрутить фарш? Покормим наших малышей домашними котлетками. – Конечно, – в панике кивнула я и попыталась найти глазами Константина. Мое знакомство с мясорубкой было столь поверхностным, что я бы вряд ли отличила ее от ряда других электробытовых приборов. Слава богу, Костя по одному моему виду понял, в каком состоянии я нахожусь, и пришел мне на помощь. – Мясорубка сломалась. И потом, Лилия Филипповна, это не очень-то красиво, если моя гостья будет сама все нам готовить. Давайте-ка мы все-таки сделаем пюре с сосисками. – О, я не подумала об этом. У вас же романтическое свидание! – смутилась она. – Тогда вы лучше вообще идите и погуляйте. Да? А я тут посижу с детьми. – Но… вас это не затруднит? – растерялся Константин. – Вы не обязаны. – Это не обязанность, это для меня радость, – искренне сказала она, после чего мы не стали дальше ломаться и моментально смылись из дома. Честно говоря, как бы ни была хороша Костина теща, находиться в одном помещении с ней мне совсем не нравилось. Я хотела быть с ним и только с ним. Ну, может, еще и с его детьми, раз уж без них никак. Но увольте меня от тесной семейной любви с его тещей. В этом, мне кажется, есть что-то неправильное. – Ты уж извини, – сказал он, когда мы вырвались из подъезда. Москва уже зажигала огни на мостовых, а усталые, измотанные выходными люди допивали пиво на лавочках у подъездов. И лишь около палаток царили оживление и гомон. – Ничего-ничего, ты-то тут при чем? – попыталась успокоить его я. – Она в это время живет на даче. Я был уверен, что она там. Даже не понимаю, каким ветром ее сегодня к нам занесло. Я совсем не собирался вас так рано знакомить. – Ну, ничего страшного. Раз уж так вышло. И вообще, она, кажется, довольно милая старушка и любит твоих детей. – Это так, так, – задумчиво согласился он. – И все-таки она может быть очень невыносимой. – Все мы в тот или иной момент бываем очень невыносимы, – философски заметила я. Он внимательно посмотрел на меня, улыбнулся, обнял за плечи и притянул к себе. – Знаешь, а ты совсем не такая вертихвостка, какой кажешься. – Я кажусь вертихвосткой?! – фальшиво возмутилась я. Но он только еще крепче меня обнял и склонился к моему лицу. Костины руки были так сильны, а я в них чувствовала себя такой маленькой и слабой, такой женщиной – ради этих моментов я могла бы вынести все. Он поцеловал меня, поцеловал страстно и прошептал: – Ты просто чудесная. Я не могу от тебя оторваться. Но я даже не думал, что ты можешь быть такой… домашней. Такой… моей. – Я очень здорово умею быть твоей, – с улыбкой кивнула я. – Знаешь, я начинаю думать, что из всего этого все-таки может что-то получиться, – серьезно сказал вдруг он. И хотя в тот вечер больше не было сказано ни одного серьезного слова, мое сердце трепетало от счастья. Он меня любит. Он в меня верит. В меня, в которую никто и никогда не верил, включая и меня саму. За двадцать восемь лет я уже успела привыкнуть к той мысли, что я самый настоящий волк-одиночка, городская девушка, метросексуал, готовый только соприкасаться с кем-то на время, но не проникать друг в друга так, чтобы до конца. Мне почти всегда казалось, что мне никто не нужен. То есть не совсем так. Когда я знакомилась, влюблялась, гуляла по городу или сидела с кем-то в маленьких уютных кафе, мне все это нравилось. Все это было нужно. Но только вот вопрос – что все? Разговоры по душам – да. Проблемы – нет. Комплименты, встречи, свидания, болтовня с подругами о том, как он посмотрел и что сказал, – да. Страдания, тяжелые решения, совместный бюджет и один шкаф на двоих – нет, спасибо. Я никогда не шла до конца и уже, признаться, начинала подумывать о том, что вообще на такое не способна. И вот, здрасте пожалуйста. Саша сидит и грезит о том, сколько свекровей у нее будет, если мужчина по имени Константин на ней женится. – О чем, о чем ты грезишь? – не поверила моя Жанночка, когда я ей об этом рассказала. – Земля перевернулась? Воды Мирового океана вышли из берегов? Ты хочешь замуж? – И чего ты удивляешься? – даже несколько обиделась я. Выходные закончились страстными поцелуями у меня в подъезде, так как времени на что-то большее у Кости не было. И передо мной теперь стояла задача как-то пережить неделю и дождаться следующих выходных. Я торчала по вечерам у Жанны, мешаясь у нее под ногами. Но в ее доме к моим визитам все давно привыкли. – Я не только удивляюсь. Я в тупике. Ты уворачивалась от всех потенциальных женихов столько лет, говорила мне, что тебе на фиг не нужен этот геморрой, а теперь мечтаешь обзавестись геморроем не просто в квадрате – в кубе! – Все мои прошлые женихи и мизинца Костиного не стоили. Он прекрасный человек, верный, сильный, любящий отец. Он прекрасно водит машину, у него отличная работа. Но главное… – Главное – ты его любишь, – кивнула она. – Нет, ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Ты и замужество – вещи несовместимые. Ладно, я понимаю – ты влюблена, у тебя все мозги отравлены действием амфетаминов. Но замуж – это же на всю жизнь. – Ну, естественно, – фыркнула я. – И, судя по количеству разводов, это просто нерушимое условие. Только на всю жизнь. Никак иначе! – Но если ты не уверена, что ваши чувства навсегда, то объясни, зачем тебе это надо? Любишь – ну и люби, кто тебе мешает. – Ты что, не хочешь, чтобы я была счастлива? – обозлилась я. Почему, в конце концов, она меня отговаривает. Ладно мама меня пилит, не веря, что я справлюсь с двумя детьми и одним мужчиной. Но почему то же самое делает моя лучшая подруга? – Очень хочу. Только я не хочу, чтобы потом ты плакала, говоря, что не была готова к тому, что на тебя свалятся такие трудности. И не спрашивай, почему я не сомневаюсь, что так будет. Я слишком хорошо знаю тебя. И знаю, какие именно трудности ждут тебя, если ты сумеешь убедить своего Костю, что вам необходимо жить под одной крышей. Вот тут-то все и начнется. – Что начнется? Ну, скажи. Попробуй напугать меня до полусмерти, – ерничала я. – Семья – не красивый сказочный роман с поцелуями и страстными объятиями. Твой муж будет приходить с работы усталый, съедать ужин, на который ты потратишь три часа, и ложиться спать, даже не занявшись с тобой сексом. Нет, он не станет любить тебя меньше. Возможно, что у вас все сложится очень и очень хорошо. Но это будет большая, бесконечная работа. Над собой, над отношениями. Над грудой грязного белья. – А по-другому никак нельзя? – нахмурилась я. – Без проблем с сексом. – В твоем случае проблемой станет еще и парочка чужих детей. И дополнительная свекровь. – Звучит ужасно, – флегматично согласилась я, – но… мы будем вместе! – Да, – кивнула она. – Зато вы будете вместе. – И что? Ты уверена, что этого недостаточно? – Я уставилась на нее, представляя себе, что мы на допросе и сейчас она все-таки скажет мне всю правду. А не скажет – я направлю на нее яркую слепящую лампу. – А знаешь, если уж на то пошло, я могу тебе признаться, что на самом деле считаю, что семейное счастье все равно того стоит. – Жанна кивнула головой так, что с нее слетела заколка. Потом решительно сняла фартук и бросила его на диван. – Пойдем покурим, – подхватила ее порыв я. Она кивнула и налила нам по чашке чая. Мы вышли с ними на террасу и сели в наши любимые кресла. В воздухе отчетливо пахло дымком, кто-то неподалеку затопил баньку. Дым был вкусным, не едким, березовым. Воздух к вечеру стал чуть прохладнее, а сквозь уставшую и поредевшую августовскую листву на березах перед Жанкиным домом уже проглядывалось поле. Скоро будет зима, березы совсем облетят, облысеют, и откроется перспектива на дальнюю даль. Удивительный у Жанки дом. – Так вот, моя дорогая, – продолжила она. – Я уверена, что семья – это самое лучшее, что только может быть у человека. Но человек должен быть готов. – К чему готов? – К тому, что счастье будет только редким пунктиром проглядываться сквозь все сложности, сквозь споры и ссоры, рутину и быт. Придется потратить много сил, чтобы не забывать его замечать. – Зато мы будем вместе, – после долгого молчания повторила я. – Вместе с Костей. Это для меня самое главное, потому что я без него не могу. Я люблю его. Я только недавно поняла, что по-настоящему его люблю. – Тогда готовься, – улыбнулась она. – Придется держать оборону по всем направлениям. – Да, – усмехнулась я. – Осталось решить один простой вопрос. Меня пока что еще никто никуда не позвал. И пока все это лишь мечты. – Да, подруга, ты права, – кивнула Жанна. – Мечты. Но, как известно, мир хорош как раз тем, что иногда в нем мечты сбываются. Верно? Глава 10 Ласкаво просимо! Дождь стучал по подоконнику, сбивая с рабочих мыслей и навевая грусть. Подоконник был железным, тяжелые осенние капли гулко ударяли по его поверхности, дождь то затихал, то набирал новую силу. Пробки под окном с наступлением сентября усилились вдвое. Видимо, все дачники возвращались со своих огородов, прихватив с собой урожай. Мои мама и папа уже приехали домой, и теперь весь их балкон был заставлен литровыми и трехлитровыми банками с лечо, маринованными кабачками, зелеными и красными помидорами, солеными огурцами. Все это будет планомерно и методично скармливаться мне, что я лично очень одобряла всегда. Консервированный овощ в приготовлении еще проще, чем макароны из пластиковой коробки. А варенье – вообще друг любого лентяя. Мажешь на хлеб и с чаем – чем не ужин? Шикарно! Мамин абрикосовый джем – это нечто сказочное, я уничтожаю его сразу по поступлении и каждый год прошу навертеть его побольше. Однажды даже предлагала финансирование этой затеи, но мама считает, что, если я буду есть столько сладкого, растолстею и заработаю себе сахарный диабет. – И так питаешься черт-те чем, – всегда говорила она, – не хватало еще перейти на одни бутерброды. – Столько криков из-за лишней банки варенья, – обижалась я. – Ты не Карлсон в расцвете лет. Береги себя, ты будущая мать! – отрезала она, выдавая мне джем по банке в месяц. После Нового года любимое мной лакомство обычно заканчивалось. – Эх, варенья бы сейчас, – мечтательно протянула я. Рабочий день подходил к концу, а на улицу страсть как не хотелось. Бр-р, сырость. Не люблю. – В такой дождь надо сидеть в кресле-качалке под полосатым пледом и смотреть на огонь в камине, – пробормотала Тоська, старательно что-то выкручивая из принтера. – У нас тут ты вряд ли заработаешь на камин, – пожал плечами Сашка. – И потом, плед должен быть не в полоску, а в клетку. – Это почему еще в клетку? – обиделась Тося. – Кашемировый полосатый плед, теплые тапки, камин – типичный английский рай для настоящих джентльменов. – Только плед в клетку. Знаменитая шотландская клетка. И чистая шерсть, – зевнул Саша. – И зовите меня хоть сейчас, я согласен так жить. – А я согласна жить так даже под полосатым пледом, – протянула я, вытягивая шею, чтобы разглядеть лужи на дороге. – Между прочим, кашемир, кажется, тоже тип шерсти, – снова вступила в бой Таисья, не желая сдаваться. – Так что я все правильно сказала. А уж расцветка – это мелочи. Главное, чтобы был камин и кресло-качалка. – Ладно, как скажешь, – ухмыльнулся Саша. – Я пошел. – А чего это ты пошел? До финального свистка еще пятнадцать минут, а он уже пошел. Гляди, Саш, он пошел! – возмущенно фыркнула она. – У меня принтер сломался, а он пошел. – Да пусть идет, он же тебе его все равно не починит, – миролюбиво сказала я, отрываясь от окна. Я была добрая, я всех любила, всем желала только хорошего. Костя звонил мне сегодня уже трижды. Сначала с утра, спросить, нет ли у меня каких планов на вечер. Планов у меня теперь вообще-то было мало, и, даже если бы они появились, ради свидания с ним я бы их обязательно отменила. Теоретически мне надо бы было смотаться к родителям, посидеть с ними, послушать их жалобы на погоду, на правительство, повозмущаться вместе нынешней дороговизной, получить очередную порцию упреков в собственной бесполезности. И забрать причитающиеся мне банки с экологически чистыми консервами домашнего приготовления, но… все это можно перенести на любой другой день. Родителей вообще почти всегда можно перенести на другой день. Когда мы вырастаем, они как-то незаметно отходят на второй план, если, конечно, речь не идет об их здоровье. Мои, слава богу, были в порядке, в меру бодры, в меру ворчливы, так что я с чистой совестью соврала про срочное совещание, внеплановую статью, аврал и осенний призыв – и отменила свой к ним визит. Второй раз он звонил мне, чтобы спросить, во сколько я заканчиваю, хотя ему прекрасно известно, что заканчиваю я, как всегда, в шесть. И можно было сразу догадаться, что он-то сам как раз освободится несколько позже, так что снова мне придется торчать на работе, чтобы дождаться его. Но, оказалось, не на этот раз. – Может, я приеду сразу к тебе? – предложил он, немного смутившись. По его внутреннему пониманию, мужчина, прежде чем заняться с женщиной любовью, должен ее, женщину, как-то выгулять, накормить, задурить ей всячески голову. По мне – все это глупость полнейшая, к тому же трата драгоценного времени, но он так считал, и переубедить его в чем-либо было очень сложно. Я же не желала тратить сегодня три часа на то, чтобы гулять под дождем и есть салат в какой-нибудь закусочной, где мимо тебя ходит миллион народу, – нет уж, я предпочитаю опустить все эти традиции. – Конечно, приезжай. Я что-нибудь приготовлю, – заверила я его побыстрее, пока он не передумал. Чтобы выбраться из дому после работы, ему приходилось договариваться с Лилией Филипповной, чтобы та посидела с детьми. Он этого не любил, но зато очень любил меня, так что Лилия Филипповна была необходимым условием нашего уравнения. Она оставалась с детьми охотно, она была отличной бабушкой, но Косте казалось страшно неудобным ее об этом просить. – Она же не обязана заботиться о моей личной жизни, – сердился он сам на себя. – Она мать моей жены, как ты думаешь?! – Я думаю, что ты отличный отец и заслуживаешь право иногда отдохнуть, – утешала его я. – Но, может быть, ты хочешь где-то погулять? А я вот так завалюсь, как заправский эгоист, и ты выставишь меня взашей. – Я хочу только тебя, – томно прошептала я, надеясь, что никто в нашем офисе моих слов не слышит. – Ты даже не представляешь, какая ты хорошая девочка, – взволнованно сказал он и дал отбой. Теперь я была в курсе всех его домашних дел, и это, как мне казалось, делало нас с Костей гораздо ближе. Но я вообще в чем угодно могла узреть признаки нашего сближения. В том, что он ест из моих рук пельмени, или в том, что мы вместе впервые просто смотрели какое-то кино и не целовались. Совсем как муж и жена, думала я. Или даже в том, что он позвонил мне, чтобы отменить встречу, потому что Алеша приболел и ему надо сделать ингаляцию. Такое тоже уже случалось. И мне нравилось проявлять понимание, нравилось быть терпеливой и заботливой, быть женщиной его мечты. Точнее, КАЗАТЬСЯ женщиной его мечты, потому что я, конечно, понимала, что большая часть взятой на себя роли для меня неестественна. Это не мои реплики, не моя природа, но мне очень хотелось так делать, очень нравилось в это играть. Я слишком сильно любила его, так сильно, что мне, как воздух, необходима была уверенность в том, что у нас с ним все «очень серьезно». Что мы с ним «почти семья». И я скучала по нему. Я начинала скучать еще раньше, чем он уезжал от меня, начинала переживать, как я останусь без него, еще лежа рядом с ним, свернувшись клубочком в его руках. Никогда бы не подумала, что я могу быть такой. В третий раз он звонил мне полчаса назад, чтобы сказать, что он по мне соскучился, и от этого звонка я стала доброй-доброй, нежной-нежной, готовой всех понять, всех отпустить домой. После третьего звонка даже дождь уже не казался таким уж угрюмым, а мир за окном таким серым, промозглым и унылым. Я мечтательно улыбнулась, вспомнив, что в театре после третьего звонка всегда начинается волнующее представление. Вот и меня сегодня ждет нечто подобное. – От Сашкиной любви одна сплошная польза, – радостно потер руки мой бывший МЧ, моментально собрав манатки. – Иди-иди, пока я не передумала, – фыркнула я, выныривая из мира грез. В шесть часов я выключила компьютер, смахнула со стола пустые стаканчики из-под кофе, чтобы завтра наша Марина Денисовна на меня не «гнала», погасила свет и короткими перебежками и перескоками через лужи добралась до метро. Дома я наскоро прибралась, начав с того, что выдернула из-под дремлющей Шушеры свои грязные колготки и халат. – Почему ты всегда спишь на колготках, Шушка? Это же негигиенично, – попыталась как-то усовестить ее я, но моей кошке было плевать на гигиеничность. Она обиженно муркнула и переместилась на лежавший рядом свитер. Что-что, а вещей, на которых в моем доме можно было бы поспать, имелось предостаточно. Я помедлила секунду, но потом просто смела все, что валялось, в кучу и отправила в грязное. Не может же что-то чистое лежать на полу. Далее по списку – я вынесла мусор в мусоропровод, сгребла со стола фантики от жвачек, вымыла посуду, поставила на газ чайник, вскипятила его, заварила чай, пожалела, что до сих пор не научилась печь пирогов. Никакой даже самой завалящей шарлотки, которую моя Жанночка умеет делать с закрытыми глазами, одной левой, одновременно с проверкой уроков у детей и болтовней по телефону. У нее, кстати, получается обалденная шарлотка. Вот что бы ей не дать мне рецепт? Где-то к половине восьмого я привела свой дом в состояние, от которого моя мама просто пришла бы в восторг. Я даже вытерла пыль с телевизора, который почти никогда не смотрела. Не люблю я все эти говорящие головы в квадратном ящике. Мне жалко времени, которое можно потратить на что-то более полезное, например, на то, чтобы поспать, почитать книжку, покурить, сидя на подоконнике. Чем я, кстати, и занялась. Я сидела и наблюдала за последствиями аварии, случившейся почти напротив моего дома. Авария была так себе, одно название. Царапина на крыле одной иномарки и небольшая вмятина на бампере у другой. Но хозяева машин так забавно бегали и звонили куда-то, что это можно было бы считать сериалом. И я просмотрела всю первую серию до конца, то есть до приезда милиции. Другие водители бибикали друг другу, а, увидев причину своей получасовой задержки, матерились в окна и бессильно проезжали мимо. Пешеходы смотрели на них с интересом и не без злорадства. Милиция была сурова и измотана. И тут я поняла, что сижу на подоконнике уже, наверное, больше часа, а Костя все еще не приехал. – Ну и где он? – спросила я, пожав плечами. Шушера недовольно прошлась около своей миски. Видимо, во время уборки я выкинула какие-то ее заначки. Мой вопрос обиженная кошка оставила без ответа. Я чуть помедлила, посмотрела на часы. Половина девятого – это уже не шутка. Лилия Филипповна обычно отпускала его не дольше, чем до одиннадцати. Значит, у нас почти не осталось времени. Я набрала его номер, но абонент был временно недоступен. Это означало, что он еще в метро. Оставалось только ждать и стараться не нервничать. Часы посчитали, что они были слишком добры по отношению ко мне все предыдущие годы, и замедлили свой ход практически до остановки. Минута цеплялась за минуту, отказываясь утекать в небытие, а я бродила по своей до омерзения чистой квартире, не зная, чем занять бесконечно тянущееся время. – Нет, ну это никуда не годится, – возмутилась я, прождав неимоверно долгие семь минут. Я повторила набор номера, еще раз выслушала ту же фразу про недоступного абонента, только уже на английском языке. Через две минуты то же самое снова на русском. Поскольку в метро пробок не бывает, он должен бы по-любому вынырнуть из него к девяти часам, даже если сел в вагон именно в ту минуту, когда я звонила в первый раз. В половине девятого. За полчаса он мог трижды доехать от своей работы на Пушкинской до моего проспекта Мира. ГДЕ ОН? – Шушера, это твои проделки? Ты отменила нашу встречу? – с подозрением посмотрела я на нее. Меня начинало трясти. Как всегда, Шушка как-то догадалась об этом, запрыгнула ко мне на колени и принялась тереться об меня всем своим шерстяным телом. Я старательно наглаживала ее ладонью, отгоняя поток мыслей о том, что мой Константин меня больше не любит, не хочет со мной встречаться, что мы никакая не семья, никогда ею не были и, что самое ужасное, никогда не будем. Я стала набирать его номер чуть ли не поминутно. – Да, понимаю, что это полнейшее неуважение к себе, – виновато объяснила я кошке свое поведение. – Но ведь он-то все равно ни о чем не узнает, потому что, когда он включит телефон, я дозвонюсь до него всего один только раз. И скажу ему, что он – полное ничтожество. И что на этот раз я из-за него не выпью и капли. «Мяу», – ответила Шушка и спрыгнула с моих колен. Видимо, я ее перегладила. Я вздрогнула, и мысли, которые лезли в мою голову, приняли совсем другой оборот. А вдруг что-то случилось, вдруг землетрясение и его прищемило земной корой? О чем я? Если бы в Москве началось землетрясение, я бы тоже об этом знала. Так, так… наводнение? Тоже нет. И дождем его смыть не могло. Авария?! А вот это – легко. Сейчас у нас так водят машины, так плохо пропускают пешеходов, даже на пешеходной «зебре», что никогда нельзя заранее знать, чем кончится переход через дорогу. Полный кошмар, а вдруг мой Костя лежит сейчас где-нибудь израненный, а его телефон валяется рядом, разбитый вдребезги. – Это невыносимо! – возмутилась я. – Так недолго и сойти с ума. Невозможно так вот сидеть и ждать. Примерно в этот момент раздался звонок в дверь. Ничего особенного, просто одно стандартное «дзинь», от которого у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Я побежала к двери, остановилась, чтобы чуть-чуть унять дыхание, а потом распахнула ее и увидела Костю, стоящего как ни в чем не бывало на моем пороге. «И что тебе надо? Где ты шлялся? Где тебя носило?» – захотелось вдруг мне спросить. Да не просто спросить, а, крикнуть так, чтобы сделать ему больно. Какое право он имел заставлять меня волноваться? Как смел он отключить телефон? Но я сдержала себя ценой невероятных усилий и произнесла только: – Что так рано? – саркастическим тоном. Костя потупился. – У меня батарейка села, я не мог тебе позвонить. Меня задержали на объекте, надо было акт приема промежуточных работ подписывать, а прораб в пробке застрял, – смущенно пояснил он. – Да? – насупилась я. – А попросить у кого-то телефон ты не мог? Сейчас, кажется, мобильник есть у любого гастарбайтера. Я уже думала, что с тобой что-то случилось. – Я хотел так сделать. Но оказалось, что я не знаю твоего номера наизусть. Просто кошмар эти современные технологии. Я даже свой номер плохо помню. – Отлично! – восхитилась я и протопала в квартиру, демонстративно даже не дав себя поцеловать. Я была обижена и не собиралась легко сдаваться. Я налила ему чаю, отрезала кусочек купленного заранее кекса, который планировала выдать сначала за сделанный вручную, но побоялась, что он его опознает. Поставила все это перед ним и стала с независимым видом смотреть в кухонное окно. – Что-то интересное? – улыбнулся он и, подойдя ко мне, развернул меня к себе. – Очень, – фыркнула я в ответ. – Я занимаюсь этим последние два часа, между прочим. Пересчитала все машины на шоссе. Авария тут была, милиция. Пробка. Все очень познавательно. – Ну, прости меня. Я никак не мог с тобой связаться. Но ведь я знал, что ты дома, что нигде не ждешь меня. Это хоть как-то меня извиняет? – Он попытался заглянуть мне в глаза, но я старательно отводила взгляд. – Я на тебя не злюсь, – соврала я. – Я вижу, как ты не злишься. Ну, давай. Скажи мне все, что ты обо мне думаешь, и пошли целоваться. Я слишком соскучился по тебе, чтобы стоять тут и любоваться на пробку. – Да? – ухмыльнулась я. – А чем плоха пробка? Нам с Шушерой очень понравилась. – Так ты будешь мириться? – нахмурился он. – Буду, – обиженно буркнула я. – Но ты должен понимать, что это просто свинство заставлять женщину так долго ждать. – Я был бы рад вообще не заставлять тебя ждать, на самом деле, – с загадочным видом сказал он и откусил мой кекс. Вкусный, что ли? Надо попробовать. Я протянула руку и взяла себе другой кусок. – Так ты поняла, о чем я? – с еще более загадочным видом переспросил он. – Не совсем. О том, что больше не будешь опаздывать? – спросила я с набитым ртом. – А что, если я хочу предложить тебе нечто гораздо более серьезное? – торжественно произнес он, взяв меня за руки. Я судорожно проглотила остаток кекса прямо так, не прожевав, отчего он немедленно встал комом у меня в горле, и я закашлялась. – Что… кхе-кхе… ты имеешь… кхе… в виду? – выдавила сквозь кашель я. – Сядь-ка, – скомандовал он. Я плюхнулась на стул, а он поставил передо мной стакан воды. – Ну и? – нетерпеливо заерзала я, но он дождался, пока я допью и полностью приду в себя. – Дорогая Саша, я понимаю, что этот разговор, вероятно, преждевременный. Мы с тобой слишком мало знакомы, и я гораздо старше тебя, так что, возможно, я не прав, – начал он, заставив меня затрепетать. Неужели свершится то, о чем я столько времени мечтала? Неужели он сейчас позовет меня… – Ерунда, бывает и большая разница в возрасте, – на всякий случай успокоила его я. – Это да, – задумчиво кивнул он. – И все-таки пятнадцать лет – не шутка. – Конечно, не шутка, – усмехнулась я. – Все очень серьезно. – Ты любишь меня? – спросил он, глядя мне в глаза. – А ты? – кокетливо переспросила я. Разговор определенно принимал правильное направление. – Ответь, – настойчиво сказал он. – Это очень важно для меня, потому что если ты меня не любишь, то тебе совсем не нужны проблемы, которые могут возникнуть из-за наших отношений. Ты понимаешь, о чем я? Я ведь не один, ты знаешь. У меня дети. – У тебя их двое, – продолжила я, передразнивая «Служебный роман». – Мальчик и тоже… девочка. – Да, – подтвердил он. – Так что ты скажешь? – О чем? – О том, чтобы нам всем быть вместе, – просто ответил он. И мое сердце сильно-сильно стукнуло в ответ. – Было бы здорово, – пробормотала я, еще не веря, что это реально происходит со мной. – Нет, ты не должна так просто к этому относиться. Я совсем не подарок, и дети мои – тоже. – У тебя очень хорошие детишки. Особенно Алеша, просто супермальчик, – возразила я, вспомнив его скелетончика на стене. Разве не умилительно? – Ты права. С Дашей, конечно, сложнее. И вообще, все непросто. И для меня, но прежде всего для тебя. Ты не думай, я все понимаю, – серьезно сказал он. – Что ты понимаешь? И с чего ты взял, что мы с Дашей не поладим? Нам только нужно дать время, – убежденно вещала я. – Ты думаешь? Возможно, ты и права. Она очень нуждается в женской заботе, но я не уверен… вероятно, я тороплю события, – нервно пробормотал он. Потом взъерошил волосы и посмотрел на меня. – Ведь ты молода, вряд ли тебе интересна спокойная жизнь с пожилым мужчиной. – С пожилым? – возмутилась я. – Это ты о ком? – Может быть, ты рисуешь себе какой-то другой образ, но я скучный человек, которому всего только и надо, чтобы была семья, – развел руками он. – Я очень люблю тебя, правда. Ты чудесная девушка, смелая, нежная, красивая. – И что в этом плохого? – удивилась я. – Нет-нет, ничего, конечно. Но я понял, что так, как было, больше продолжаться не может. Я живой человек, я очень привязался к тебе. Но мне нужна семья, легкие отношения на время меня не устраивают. Я не говорю, что мы должны вот так сразу взять и пожениться. Можно попробовать пока пожить вместе какое-то время. Привыкнуть друг к другу. Но в целом… – он замолчал, задумчиво постучав пальцем по столу. – Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? – переспросила я. – Да, – решительно кивнул он. – И если это не то, о чем мечтаешь ты, лучше вовремя остановиться, не дать зайти нашим отношениям еще дальше. – Я только об этом и мечтаю, – выдохнула я с облегчением. – Чтобы у нас была семья. У нас с тобой. – Ты правда этого хочешь? – недоверчиво переспросил он. – Ну, конечно, глупенький! – рассмеялась я и поцеловала его в нос. Для этого мне пришлось чуть-чуть подпрыгнуть, но зато потом он подхватил меня на руки и принялся кружить по кухне, считая мною все углы. – Саша, Саша, ты не шутишь? Ты любишь меня? Вот такого старого, такого скучного? – На комплименты нарываешься? Такого сильного люблю, такого молодого, такого интересного. Такого страстного, такого сексуального. – Я перебирала все известные мне ласковые слова, а он в ответ целовал меня, не останавливаясь даже для того, чтобы вдохнуть воздуха. И он остался у меня на всю ночь, уж не знаю, как ему удалось организовать такое чудо. Утром я проснулась на его плече, увидела его сонное, немного припухшее лицо и просияла от счастья. Я буду видеть его каждый день, я буду засыпать вместе с ним, просыпаться вместе с ним, видеть, как беспокойно ворочается он во сне, как ищет меня своей сильной большой рукой. И волна нежности поднялась во мне и затопила всю до самого верха. Я любима и люблю – что может быть лучше? Только если ко всему этому добавится чашечка кофе. Тогда будет полное счастье. Глава 11 МЧ в шоке Я переехала к нему в середине октября. Четыре чемодана и клетка с Шушерой – вот и все, что нажила я за свои двадцать восемь лет. Я очень хорошо помню тот день, я с самого утра не находила себе места от нетерпения. Мне не хватало сил дождаться, когда же она наконец начнется моя новая жизнь. Счастливая, серьезная, наполненная смыслом. Жизнь вместе с лучшим мужчиной на земле, которого я, конечно же, сделаю самым счастливым. Он верил в меня, вместе со мной мечтал о том, как мы все вместе будем по выходным ходить гулять в парк, как будем лепить снежную бабу во дворе зимой. Тот факт, что я вообще-то никогда не любила зиму, не останавливал меня. В моих мечтах зима была мягкой и пушистой, совсем нехолодной, несмотря на кружевные снежинки на новогодних елях. Что-что, а мечтать я всегда умела. Накануне мы договорились, что Костя заберет меня на машине сразу, как только накормит детей завтраком и отвезет их к бабушке. Мы выбрали для переезда воскресенье, чтобы на московских дорогах не было пробок. Лилия Филипповна сразу и безоговорочно одобрила наши планы и на все выходные забрала детей к себе, чтобы мы могли устроиться без проблем. – Сашенька, все будет хорошо, – заверила она меня по телефону, который, как выяснилось, Константин давно уже ей дал на всякий случай, чтобы она всегда могла с нами связаться. Еще он дал мой телефон детям, тоже чтобы они всегда могли мне позвонить, хотя я не понимала, в каком таком случае они могут захотеть сделать это. У них есть отец, бабушка. Зачем я? Но вот такая штука – семья, все меняются телефонами и остаются «на связи». – Я тоже так думаю, – с энтузиазмом кивнула я. В конце концов, что тут такого – два человека решили съехаться и жить вместе. Понятное дело, что им придется притираться друг к другу, какое-то время будет непросто. Но мы же взрослые люди, так что справимся. Зато Костя – необыкновенно хороший человек, что в наше время большая редкость, если вдуматься. Все это я говорила маме, пытаясь унять ее беспокойство по поводу «ужасной ошибки», которую я, по ее мнению, совершала. – Ты? Ты взрослая? – пыхтела она. – Да ты свитер за собой в шкаф убрать не можешь, куда тебе двоих детей на руки? О чем только твой Костя думает? Он что, не видит, что ты сама еще нуждаешься в твердой руке. – Мам, я давно уже выросла. И вполне способна отвечать за себя, – обиженно возражала я. – Да? А ты хоть понимаешь, что вместо медового месяца получишь немытые тарелки? – вопрошала она. Папа же лишь вздыхал и спрашивал, когда наконец я решусь представить им своего избранника. На это я только отводила взгляд и говорила, что как только, так сразу. А пока… Черт его знает, почему я до сих пор не была готова этого сделать. Может быть, потому что боялась, что мои родители выльют на Костю ушаты малоприятной информации обо мне, моем детстве, моем характере и моих дурных привычках. Может, мне не хотелось, чтобы они рассматривали Костю под этой своей родительской лупой. В общем, я защищала наши отношения, как могла. Я не знакомила его ни с кем. Даже с Жанной, что, кстати, было странно, потому что обычно я всегда желала услышать ее мнение о своем новом бойфренде. Но к Косте этот титул мало подходил. Он был кем угодно, но только не бойфрендом. – Мама, я взрослый свободный человек. И я все решила. Я его люблю, я буду с ним жить. – Ты свободный человек, который совершает глупость, – посетовала мама, убирая за мной тарелку со стола. – Может быть, – уперлась я. – Но это ли не есть высшая форма свободы – право на глупость? – Это ты умеешь, трепать языком. Тебе слово – а ты двадцать, – фыркнула она и закрыла тему. Я переезжаю, все было решено, и никто бы не смог этого отменить. В воскресенье около двенадцати часов за мной подъехал темно-синий «Форд». Теперь я знала, что это за марка, и уже привыкла к просторному салону Костиной машины, к запаху пластика, к детским игрушкам на заднем сиденье. Я вполне уверенно чувствовала себя и внутри Костиной семьи, потому что стала, как мне казалось, ее частью. Ведь мы вместе несколько раз обедали в машине пластиковой едой из «Макдоналдса», а я оттирала свои джинсы от капель коктейля маленького Алеши. Разве этого не достаточно, чтобы понять, что мы почти сроднились? – Ты готова? – спросил меня Константин, нерешительно переступив порог моего дома. В последний, так сказать, раз. Мою квартиру было решено пока сдавать, чтобы она не стояла без дела. И риелтор обещал, что на следующей неделе жильцы уже въедут. Такого количества серьезных решений, как в эти недели, я не принимала никогда в жизни. Я бы, собственно, и теперь их не приняла, но Костя сказал: – Лишние деньги никогда не помешают, но если ты хочешь оставить себе возможность сбежать от меня, то, конечно, давай не будем этого делать. – А что, ты правда боишься, что я сбегу? – улыбнулась тогда я. – О, ты даже не представляешь, до какой степени. Ты меня знаешь совсем недолго, а я отлично понимаю, какой я скучный тип. Так что… – Вызывай этого маклера или как там его, – махнула рукой я. – Я не собираюсь от тебя сбегать. А деньги действительно не помешают. У нас же дети. – Да, – с благодарностью кивнул он и крепко меня поцеловал. Я умильно улыбнулась. У нас дети. Мы – семья и принимаем сложные семейные решения. И, кажется, у меня неплохо получается, только вот, когда я стояла с чемоданами (четыре штуки, как я уже сказала) в коридоре, мне было странно даже думать о том, что через несколько дней здесь появятся незнакомые люди, которых я видела всего один раз в жизни. Они будут сидеть на моем подоконнике, их ребенок будет плакать в моей комнате, они будут вешать одежду в мой шкаф. «Чистоту и порядок гарантируем» – так, кажется, было написано в договоре. Забавно, что я сама никогда не могла гарантировать этому дому порядок и чистоту. – Ну, ты идешь? – мягко поторопил меня Костя. – Шушка нервничает. – Да, – кивнула я и вышла во двор. Отныне я буду жить в другом месте, рядом с большим парком, около другого метро, значит, до работы мне придется добираться по другому маршруту. Как много всего мне придется изменить в своей жизни. Я не знала, где какие в этом районе магазины, и не сразу запомнила код в подъезде, потому что до этого дверь в подъезд всегда открывал Костя. А теперь он выгрузил мои чемоданы из машины, выпустил мою кошку на пол в своей большой красивой квартире и вручил мне связку ключей. – Это теперь твои. Давай покажу, какой ключ от чего. Этот – от почтового ящика. А этот не помню от чего, но все забываю его снять со связки. Ты в порядке? Ты не жалеешь? – вдруг спросил он, с тревогой глядя на меня. – А что, что-то не так? – У тебя… такой нахохленный вид. – Нахохленный? – улыбнулась я. – Нет, все в порядке, просто непривычно. Я теперь здесь живу, это как-то странно. Нереально. – А я? Я реальный? – Он взял меня за руку и притянул к себе. – Можно, я все время буду держаться за тебя? Тогда я точно ничего не стану бояться. – Я прижалась к нему и потерлась щекой о его рубашку. Он был большой, уютный и пах жареной картошкой с грибами. Оказывается, он приготовил ее на обед, чтобы в суматохе переезда нам не надо было возиться хотя бы с этим. Но суматохи особенной не случилось. Мы перекусили, повалялись в кровати, воспользовавшись отсутствием детей, потом я долго и старательно раскладывала и развешивала свои вещи в его шкафу, занимала полочку в ванной комнате под свои кремы. Потом Лилия Филипповна вернулась с сонными, уставшими детьми. Они полдня гуляли в Лосиноостровском заповеднике, кормили птиц, видели одного ежа, а еще бабушка купила внукам мыльные пузыри, и теперь ей придется отмывать квартиру, так как она вся в мыльной пене. Лилия Филипповна рассказала нам это, пока раздевала детей. А еще она добавила в конце, что очень рада моему появлению здесь. – Надеюсь, вы подружитесь с нашими крошками. Им так не хватает материнской ласки. – Я постараюсь, – сказала я. – Это – вам. – Она протянула мне пакет, в котором лежала бутылка шампанского. Я улыбнулась, поблагодарила старушку, а она подмигнула мне, сказав, что тоже была молодой и тоже влюблялась. Вечер прошел в тихих семейных радостях, за которыми я пока только наблюдала из партера, не участвуя в них. Костя набирал воду в ванну, спорил с детьми по поводу того, кто первым должен идти купаться, а кто вторым. Алеша хотел вторым, чтобы посидеть в ванной подольше, но Даша справедливо замечала, что, пока она будет купаться, он, как всегда, уснет и завтра пойдет в садик чумазым. – А свиней туда не берут! – закончила она, демонстративно захлопнув за собой дверь. – Папа, ну почему! – захныкал Алеша. – Я же тоже хочу вторым! – Будешь вторым в следующую субботу. Если уснешь, я тебя в воскресенье помою, – мудро пообещал Костя. Я усмехнулась. Алеша был умилительным, а еще более трогательным мне казался сам Константин, такой большой, сильный и в клетчатом фартуке. С пеной на руках. – Ты не устала? – спросил он меня. – Не хочешь спать? Тебе же завтра тоже на работу? – Конечно, хочу. С тобой. – Ч-ч-ч-ч! – зашипел он. – Не при детях. – Хорошо, – кивнула я, с удивлением поймав себя на том, что мне все происходящее нравится. И пусть это не то же самое, что провести время наедине друг с другом, вечер все равно удался. Начало положено, старт взят, теперь надо только тихонечко запереться где-нибудь и позвонить Жанке. – Ты счастлива? – спросила она тоном, по которому можно было понять, что она чем-то занята. – Очень. А ты что там делаешь? – Я? Выгуливаю собаку. А ты? – Мы купали детей, а сейчас будем ложиться спать, – широко улыбнулась я. – Кто бы мог подумать! – удивленно причмокнула моя Жанна и весьма двусмысленным тоном пожелала мне спокойной ночи, конечно же, имея в виду ночь беспокойную. Я повесила трубку, прислушиваясь к этому незнакомому притихшему дому. Потом вернулась в спальню, надела пижаму и запрыгнула под одеяло. Костя сонно щелкал телевизионным пультом, наконец остановился на каких-то новостях и повернулся ко мне. – Тебе хорошо? – спросила я. Он кивнул. – А тебе? Я посмотрела ему в глаза и кивнула тоже. – Интересно, как все будет? – Все будет хорошо, – пообещал он и уткнулся в новости. А я задремала, убаюканная бормотанием телевизионных дикторов. Ненавижу новости. И телевидение вообще, оно навевает на меня тоску. Но рядом с Костей это не имело никакого значения. Проснулась я от странного ощущения, что на меня кто-то пристально смотрит. Открыла глаза и не сразу поняла, где нахожусь. За окном было очень темно, гораздо темнее, чем у меня на проспекте Мира. Еще бы, ведь проспект днем и ночью сиял миллионами огней. Костина квартира выходила окнами в парк. – А, что? Кто? – спросонок озиралась я, резко подскочив на кровати. Потом нашарила выключатель ночной лампы и зажгла свет. Тени расступились. В дверном проеме, жмурясь, стояла и смотрела на меня Даша. Я взглянула на часы. Какого черта ей тут надо в три часа ночи? – Тебе чего? – спросила я. Она продолжала молчать. Я поежилась, испугавшись того, что она лунатик и ходит вот так по квартире. Тогда ее нельзя будить. А я разбудила, и теперь что дальше? Не знаю. С крыши она не упадет, потому что она не на крыше. Мои знания про лунатиков очень слабы. Почему мне Костя об этом ничего не сказал? Даша помолчала еще, потом тихо покачала головой. – Ничего, – и улыбнулась. Улыбнулась нехорошо, странно и мгновенно исчезла из дверного проема. Я посидела еще несколько минут в кровати в полном изумлении, но потом заставила взять себя в руки, легла, покрутилась, стараясь приноровиться к непривычной подушке. Рядом со мной спал Костя. Он отвернулся во сне к окну, положив руку под голову, и даже тихонько храпел. Он не проснулся, а вскоре и я снова задремала, и к утру маленькое ночное происшествие показалось таким нереальным, что я усомнилась, что этот эпизод вообще имел место быть. Даша, как всегда, бегала по квартире, кричала на брата, отказывалась есть хлопья с молоком (гадость, кстати) и уже в восемь утра, когда Костя в истерике требовал, чтобы дети немедленно прыгали в машину, она умудрилась забыть сменку, так что им пришлось возвращаться обратно. Я, конечно, попыталась разобраться с ее странным визитом. За завтраком, когда Костя вышел куда-то из кухни, я спросила ее: – Тебе что, не спалось? – Ага, – ответила она. – У меня бывает. – И что это? – Не знаю. Но это началось после маминой смерти, – сказала она нейтральным тоном, словно речь шла о чем-то совершенно нормальном. – Я просыпаюсь и не могу заснуть. – Ну, ничего. Все будет хорошо, – пробормотала я, потому что не знала, что, собственно, еще могу сказать. – Нет, – возразила она. – Без мамы ничего не будет хорошо. – Зачем ты так? – нахмурилась я, но тут вернулся Костя, и Даша больше не проронила ни слова. Вскоре они уехали, а я доковыряла свой бутерброд, с утра у меня нет никакого аппетита, и тоже отправилась на работу. Через неделю Костя впервые попросил меня заехать по пути с работы в магазин и взять что-нибудь к ужину. Эта просьба поставила меня в тупик, потому что я абсолютно не представляла, что можно вот так просто купить к ужину. Кроме пельменей, естественно. Но Костя, оказывается, считал неправильным кормить детей пельменями. Вернее, даже не так. Это была позиция Лилии Филипповны, а поскольку до моего переезда именно она готовила детям (и Косте тоже, естественно), то ее мнение не обсуждалось. Сегодня же Лилия Филипповна сказала, что не сможет приготовить ужин, так как уезжает на две недели на обследование в санаторий. – Ты мне поможешь? Тебя это не затруднит? – спросил Костя на всякий случай, хотя ответ, конечно, был очевиден. Он и подразумевался. – Нет, конечно. Я что-нибудь придумаю. – Отлично, – обрадовался он и выкинул проблему ужина из головы. Я же целый день ходила в задумчивости. Я облазила все имеющиеся кулинарные сайты, зачем-то скачала рецепт лазаньи, но потом вчиталась в описание трехчасовой операции по склеиванию макарон с фаршем и выкинула файл в корзину. – Ты что, собираешься писать кулинарную статью? – удивился Саша. – Нет, – буркнула я, надеясь, что он больше ничего не спросит и этот разговор затихнет сам собой. – Тогда зачем тебе столько рецептов? – привязался ко мне он. – Не твое дело. У тебя что, работы мало? – Я полагал, что ты теперь пишешь о происшествиях, – пожал плечами он. – А я о них и пишу на самом деле. Я просто думала, что приготовить на ужин, – быстро пробормотала я. – Что? Ты думала что? – ахнул он и снова повернулся ко мне. На звук его голоса сбежались и другие вампиры. Тоська и Марина Денисовна, как бы случайно проходившие мимо. – Я буду делать ужин. – Зачем? – невозмутимо поинтересовалась Мари. – У тебя кончился кипяток? – Я не могу кормить детей «Дошираком». – Детей? – вытаращилась на меня Тоська. – А где ты их взяла? Украла? Промышляешь киднеппингом? – Может, ты уже успела кого-то родить? – предположил Саша. – Сейчас все так ускоряется, наука не стоит на месте. – Ты что, дурак? – возмутилась я. – Это Костины дети. И он попросил меня что-нибудь придумать на ужин. Только я пока что-то ничего не придумала. Супы я ненавижу не то что делать, даже смотреть на них, тем более есть. Пельменями детей кормить нельзя. А лазанью я не умею готовить и боюсь, что, если попробую, это может кончиться плохо. – Но зачем ты кормишь его детей? – не поняла Тоська. – Зачем-зачем, – испытывая непонятную тоску, отвернулась я. – Потому что мы уже неделю живем вместе. – Так тебе все-таки удалось? – уставилась на меня она. – Сбылась мечта идиота? Ты сделала это? – Сделала что? – с непониманием крутил головой Саша. В этот момент у меня на столе зазвонил телефон. Я взяла трубку и снова услышала Костин голос, на сей раз очень взволнованный. – Что случилось? – спросила я. – Не знаю, что делать. Я не успеваю за Алешкой в садик. Лилия уехала, а меня срочно вызвали на объект в Тверь, теперь просто разрываюсь. Его надо забрать до семи часов. Лучше до половины даже. Ты сможешь? Я понимаю, что это вовсе не твои проблемы, все из-за Лилиного санатория. Черт, как он не вовремя. Я не представляю, кого еще попросить. – До половины или до семи? – деловито уточнила я. – До семи – крайний срок. Так ты сможешь? – несказанно обрадовался он. Я вздохнула и подумала, что это самое малое, что я могу для него сделать. Ведь я так его люблю, и он так в меня верит. – Конечно, я его заберу. Скажи только, куда подъехать. И как. А мне его выдадут? Все-таки маленький ребенок! – Я туда сейчас позвоню, оставлю информацию, твое имя. Слушай, ты чудо. Как же мне повезло с тобой! – Это совершенно нормально, – прокомментировала я. – Ведь теперь дети – наша общая проблема. – Нет-нет. При чем тут ты? Ладно, вот Лилия приедет и опять будет его забирать. – Не волнуйся, все хорошо. О, и, кстати, что мне придумать им на ужин? Что они любят? – О, да все подряд. Картошку, оладушки, макароны. Сделайте макароны с сыром и не морочьтесь. Ну, я побежал. Целую. – И я тебя целую, – нежно ответила я и повесила трубку. Но стоило мне только поднять глаза, как я поняла, что весь наш разговор слушало три пары посторонних ушей. И теперь три пары глаз воззрились на меня с вожделением. Мои коллеги вожделели ответов на свои молчаливые вопросы, они вожделели рассказов о моей жизни, которые в последнее время становились все интереснее. – И что вам надо? – скривилась я. – Ты будешь готовить ужин? – спросила Тося. – Серьезно? Ужин для двух маленьких детей? Ты? – Да. Я буду готовить макароны с сыром! – гордо кивнула я. – И ты забираешь ребенка из садика? Верно? – уточнил совершенно потрясенный Саша. Бедный Саша провел со мной столько времени, но не получил от меня ни одной тарелки еды. Что там, когда мы были вместе, даже чай для нас всегда заваривал он. – Да. Костю срочно вызвали на объект. – Земля перевернулась? Ты посылала меня подальше, если я просил тебя сделать мне бутерброд. Говорила, что ты независимая дочь города и не станешь ничего делать для мужчин! – угрюмо напомнил мне он. Я вздохнула и предпочла ничего не отвечать. В комнате воцарилось молчание. Саша насупленно теребил подбородок. – И ты переехала к нему? Оставила свой дом? Свою холостяцкую берлогу, из которой, как ты сама говорила, тебя не выманит никто и никогда? – Саша, я… мы… ты не понимаешь… – лепетала я, но слова были напрасны. – Тебе это надоест, – мой бывший МЧ нервно потер ладонями виски. – Это просто какая-то новая фишка. Теперь ты играешь в мать Терезу. – Неправда, – сделала жалкую попытку возразить я. – Нет? Значит, все по большой любви? Значит, его ты так сильно любишь, что готова даже возиться с его детьми, а меня, получается, ты не любила вовсе. Ты же абсолютная лентяйка, сколько раз ты сама мне это говорила! – Саша, прекрати! – зло крикнула я. Он дернулся и замолчал. И стоял рядом, напряженный, как струна. И мне, конечно, было безумно жаль, что у нас с ним все так вышло, но… но что поделать, если он прав. Похоже, я никого и никогда не любила так, как моего Костю. И разве не лучшее тому доказательство то, что ровно в половине седьмого я уже находилась в детском садике, в какой-то группе со странным названием «Пострелята» и ждала, пока Алеша оденется. В кармане у меня лежала бумажка с рецептом макарон с сыром, а в сумке пачка макарон, которую я купила у метро. Не быстрорастворимых, а каких-то итальянских, из твердых сортов пшеницы. Продавщица сказала, что это – самые полезные. А детям же нужно все полезное, наверное. – Алеша, ты не мог бы одеваться как-то побыстрее? – А почему папа не пьишел? – вместо ответа спросил он. – Папа занят на работе. Он попросил меня зайти за тобой, – терпеливо пояснила я. – А бабушка? – обиженно засопел Алеша. – А бабушка сейчас в санатории, лечится. И потом, нам же с тобой надо как-то познакомиться поближе, подружиться. – А ты к нам надолго? – с надеждой спросил он. – Я-то? Очень надолго. Навсегда, – обрадовала мальчугана я. Надежда в его глазах неожиданно потухла. Он натянул ботиночки, застегнул «молнию» на куртке и молча потопал к выходу. Я растерянно пошла за ним. – А что, я тебе не нравлюсь? – зачем-то решила выяснить все до конца я. – Дашка говоит, что ты – мачеха. А что такое мачеха? Это плохо? – Это не плохо, – выдавила я, будучи совсем не готова к столь сложному разговору. – И не хорошо. Это такое слово, но я не мачеха. Я – просто… ну, просто тетя. И хочу, чтобы мы стали друзьями. – А ты умеешь делать в жвачке пузыи? – перешел в конструктивное русло он. Я засмеялась и пообещала завтра же купить нам жвачки и дружно наделать целую кучу пузырей. Пока мы с ним дошли до дома, я успела несколько раз захохотать и с серьезным видом ответить на совершенно невозможные вопросы типа: «А почему кошки шипят на собак?», «А почему Шушеа писает в миску для холодца?» или коронное «Почему жаеную кайтошку можно, а чипсы нельзя?». – Я тоже люблю чипсы, – по секрету сказала ему я. – Но сегодня мы вместе сделаем макароны с сыром. Ты любишь макароны с сыром? – Люблю, – кивнул он. – А ты дашь мне сы-ую макаону? – Зачем? – не поняла я. Оказалось, что он обожает грызть сырые макароны, но что ему категорически это запрещено, потому что так можно попортить зубы. О том, что запрещено, я узнала от Даши. – Бабушка бы ему никогда не дала макаронину, – ядовито сказала она, увидев, с каким счастьем брат сосет длиннющую спагетину. – Да? – растерялась я. – Ну, давай-ка, Алеш, тогда ее выкинем. – Нет! Можно, я ее доем? – Он умилительно сложил руки и так посмотрел на меня, что я махнула рукой. Тогда Даша подошла к Алеше и вырвала макаронину у него из рук. Малыш немедленно заплакал, чем вверг меня в транс. А Даша села на диван и стала пялиться в телевизор с абсолютно независимым видом. – Зачем ты так? – мягко спросила я ее. Интересно, и что мне теперь делать с рыдающим из-за макаронины ребенком? – Ему нельзя. Вы же не знаете ничего о детях, – строго заметила она. – И кстати, у вас макароны пригорели. Теперь это есть нельзя. – Да? – огорчилась я. Из кастрюли на плите действительно подозрительно пахло дымом. Наверное, в настоящие макароны надо лить больше воды, чем в быстрые. Я схватила кастрюлю, но только для того, чтобы с визгом бросить ее обратно на плиту. – Горячую посуду берут прихватками! – вдогонку посоветовала мне Даша. – Отстань ты, – процедила я про себя, дуя на ладони. Тут, к счастью, вернулся с работы Константин. Дети моментально забыли обо мне и побежали к нему обниматься. Алеша немедленно доложил ему, что я тоже люблю чипсы, а Даша с видом праведника ткнула в меня пальцем и сказала: – Она дала Алеше сырую макарону. – Ну-ну, подумаешь. Не беда. От одной макароны ничего не будет, – улыбнулся Костя, и у меня отлегло от сердца. Он выкинул мои макароны, и мы сварили сосисок, открыв к ним банку зеленого горошка. И хотя инцидент был исчерпан, я впервые с абсолютной ясностью поняла, что с Дарьей у меня проблемы еще не закончились. Или у нее со мной. Это мы еще посмотрим! Глава 12 Все по-взрослому! Мои родители и слышать ничего не хотели про Константина до тех пор… пока с ним не познакомились. Я долго не могла решиться на это, все тянула, придумывая для мамы какие-то отговорки, но она, в конце концов, меня победила. Она сказала, что, если я привезу Костю к ним на дачу, мне не придется туда переться одной и пешим ходом. Тем более что мы там, в лесу неподалеку, с ним познакомились. И я сломалась. Это знаменательное событие случилось в первых числах ноября, когда мы традиционно всей семьей праздновали победу в деле революции, от которой у всех нас, в общем-то, были одни только проблемы. Но праздник-то тут при чем, верно? Седьмое ноября, красный день календаря, все такое. Официально этой датой мои предки заканчивают дачный сезон, укрывают розовые кусты, запирают дом на зиму. Но прежде мы пробуем папино молодое вино из черноплодной рябины, очень вкусное, что и было по достоинству оценено Константином. – О, это просто прекрасно! Вы что, правда делаете его сами? – восхитился он, смакуя терпкий вкус нашей бормотушки. – Ну а что? – засмущался папа. – Делаем. И будем делать! Еще налить? – Да, спасибо. Какая прелесть. Дадите рецепт? Я бы тоже такого себе навертел. – Костя держался спокойно, уверенно, достойно. Это скорее меня болтало из стороны в сторону, крутило на месте и заставляло раз за разом наполнять то и дело пустеющий бокал. – Деточка, ты только не напейся, ладно? – попросил меня смеющийся папа и повернулся к Косте. Сегодня именно он был главным блюдом дня. – Так вы, значит, архитектор. Очень непростая профессия. Помню, в Москве была история: ваш коллега спроектировал дом, а туалеты в нем пририсовать забыл. То-то потом жильцам радостей. А у вас ничего подобного не случалось? – Даже не знаю, чем вас порадовать, – задумался Константин. – До такого идиотизма я не доходил, и крыши у моих зданий вроде пока не отваливались. Однажды, правда, у меня на объекте строители окна прорезали такие узкие, что квартиры больше напоминали бы склепы, чем жилище для живых людей. Но я это вовремя отследил и пресек. – Надо же, какой кошмар, – сунула нос в разговор мама. – Сейчас так строят, что прямо глаз да глаз за всеми этими нелегалами. – Да, буча была большая. Пришлось полностью переделывать несколько этажей, менять подрядчика. Но вообще-то у меня довольно-таки скучная работы. Для не увлеченных, я имею в виду. – А вот наша девочка пишет всякую ересь, которую я и читать-то боюсь, – поделилась добрая мамочка. – Спасибо, мамуля. – Пожалуйста, дорогая, – с готовностью кивнула она. – Однажды она показала мне статью, которая называлась примерно так: «Пожилому американцу пересадили лицо трупа». – Как-как? – ахнул Костя, расхохотавшись. Я нахохлилась и подлила себе еще винца. – Да, что-то в таком духе. Оказалось, что на самом деле это был рассказ о пластической операции после ожога. А еще как-то она написала целый очерк о метеоритах, их траекториях и всяком подобном. Очень, кстати, неплохой очерк. А назывался он «Конец света: что за штуковина несется к Земле?». Представляете, что думали люди, читая в Интернете такие заголовки. Я смеялась как ненормальная. И можно ли считать это приличной работой, скажите на милость? – А я не представляю, чтобы я вот так сел и что-то там написал. Рассчитать бетонную конструкцию еще куда ни шло, но только никаких слов. Со словами у меня проблемы. Саша знает, это не моя сильная сторона. – Это и не нужно, – возмутился папа. – Зато у вас настоящее мужское занятие. Знаете, мне кажется, вы очень хорошо влияете на нашу Сашку. – Да? – хмыкнула я, покосившись на бокал. Интересно, в чем это самое влияние выражается? В том, что я дергаюсь теперь от детских голосов и больше пью? Забавно, как быстро мой папа сменил гнев на милость. Да о чем я, они понравились друг другу с первого же взгляда. Я не сомневалась, что мой Костя – настоящий клад, который по чистому недосмотру и на крайне непродолжительный срок оставался один. Но они понравились друг другу несколько другим образом, и это меня смущало. Это напоминало встречу двух старых друзей, может, даже каких-то однополчан, которые не виделись долгие годы. Между ними было очень много общего. Слишком много. Они обсуждали марки машин, политику глав различных государств и футбол. Они, как оказалось, болели за один и тот же «Зенит», а я ведь даже не знала, что мой любимый мужчина за кого-то там болеет. Они долго и с волнением говорили о перестройке, вспоминали былое. Выяснилось, что оба в девяносто третьем (кажется) были около Белого дома, смотрели на Ельцина на броневичке. Костя тогда потерял работу и сильно нервничал. – Да уж, врагу не пожелаешь таких перестроек, – вздохнула мама. – А Санька тогда уже школу кончила? – А? Да нет, кажется. Классе в седьмом была, наверное, – сказал папа, отчего я чуть не поперхнулась своим вином. Отличные у нас посиделки. Теплая компания старичков на лавочке, и одна симпатичная молоденькая соплячка, которая пороху не нюхала. И Костя прекрасно вписывается в этот коллектив бывалых и тоже смотрит на меня не без некоторого превосходства. Мол, ты еще совсем дитя, и что бы ты понимала. – Зато теперь я выросла. И с ним живу, – зачем-то ляпнула я, разбив только что завязавшуюся идиллию, пока она не успела дать бутонов и цветов. Возникла некоторая неловкая пауза, после которой мама, откашлявшись, спросила: – А что же вы, Костя, не захватили деток? Они бы тут побегали на воздушке. – Не все сразу, – хищно улыбнулась я. – Захватим в следующий раз. Воздух никуда не денется. Дети тоже. – Саша, ты перебрала, по-моему, – вспыхнула мама и покраснела. Я отвернулась к окну, посмотрела на серое небо, полное не излившегося еще дождя, и разозлилась на саму себя. В конце концов, что плохого в том, что Костя и мои родители нашли общий язык. Что такого, что они имеют какие-то общие интересы, общее прошлое? Или меня действительно впервые задело то, насколько мы с ним разные. По возрасту прежде всего, но и во многом другом мы сильно-сильно отличались. Я старалась не замечать этого, потому что он по-прежнему оставался для меня самым лучшим человеком на свете. Самым притягательным мужчиной, которого я когда-либо встречала. Но, помимо этого, помимо того, что он был прекрасным отцом, терпеливым и спокойным человеком, великолепным любовником, еще он был совершенно другим. Дом, дети, работа, я. Газета, EURONEWS по телевизору, спортивный канал. А от радиостанций, транслирующих современную музыку, у него болела голова. Он мог читать детям на ночь по пять сказок подряд, а я уже к середине первой засыпала сама. И Алеша будил меня словами: – Ну? А что Баба-яга-то? Съела Иванушку? – Съела, съела. С майонезом на перепелиных яйцах, – однажды ответила я, потому что не люблю, когда меня будят. После чего еще полчаса успокаивала ребенка, объясняя, что я пошутила, а Иванушка жив-здоров и скоро женится на дочери царя. Но сказки меня с тех пор читать не просят почему-то. От греха подальше. А вообще мы жили довольно мирно. После судьбоносного знакомства с моими родителями жизнь окончательно вошла в свою колею и все наконец стало всех устраивать. Мама очень радовалась, что я перестала шляться по вечеринкам и прочим злачным местам, по которым я, если честно, уже начинала немножко скучать. Костя к злачным местам был равнодушен. Он даже ресторанов не любил, предпочитая ужинать дома, около телевизора. Идеал, и только. Даже папа, перед тем как мы уехали с дачи, вдруг сказал мне: – Дочка, впервые в жизни каким-то чудом ты подцепила хорошего человека. Держись за него, не упусти. – Что значит – держаться? – спросила я у Тоськи, придя на работу. От папиной фразы меня коробило потом неделю. – А почему бы ему не держаться за меня? Я что – хрень какая-то? И потом, что-то я не пойму, почему их вдруг перестало волновать, что он намного меня старше и с детьми. Как-то они непоследовательны, не находишь? – Все объяснимо. Твой Костя – серьезный человек, с которым можно создать настоящую семью. Это не твои обычные шашни, понимаешь? – пояснила она. Я нахмурилась: – Нет, не понимаю. Что значит – шашни? – Ну… как у вас с Сашкой было, – добавила она, отчего я побагровела. – И что же у нас с Сашкой было, по-твоему? – Не зли-ись, – примирительно протянула Тося. – Ты же просто развлекалась. А тут все по-взрослому. – Да? – уперлась я. – Ты никогда и ничего не понимаешь про меня. – А, это конечно, – хмыкнула она. – Ты инопланетянка. – Может быть, – дернула я плечами. Надо же, всем нравился Константин, но никто не верил в меня. А ведь я, между прочим, так старалась, так старалась. Уже практически выбилась из сил. Ведь именно мне ради нашей любви пришлось пожертвовать очень многим. Костя приезжал домой под вечер усталый, измотанный, высосанный нашим многонациональным городом, где стресс витает в воздухе, как новый, дополнительный газ, смешанный с кислородом. Мы вдыхаем стресс каждый раз, заходя в метро или стоя в очереди в кассу. Костя ложился на диван, включал свой бесконечный спорт, прикрывал глаза и говорил, что единственная радость его – это я. Помимо детей, конечно. Дети – само собой, ради них мы и живем (его слова). И поверьте, я очень старалась, чтобы его радость не ослабла. Я делала все возможное и даже больше. – Хочешь, я буду забирать Алешу из садика? – сама, по доброй воле, предложила я, когда увидела, как сложно ему договариваться об этом с Лилией Филипповной. – Нет, это неправильно. Ты не должна, – возразил он, но я закрыла ему рот рукой. – Никто никому ничего не должен. Но ведь мы вместе, и проблемы у нас общие. И потом, если я буду забирать его сама, мне не придется сталкиваться каждый вечер с твоей тещей. А это уже награда. – Ты уверена? – улыбнулся он, и с тех пор почти всегда, закончив рабочий день, я неслась в садик за Алешей, который, конечно же, каждый раз обижался, а я успокаивала его тем, что папа зарабатывает для него же, Алеши, денежки. А потом я устала каждый раз объяснять, почему снова в саду не его обожаемый папа, а совершенно неинтересная тетя Саша (при слове «тетя» меня каждый раз выворачивало). – Зайчик, а если я куплю тебе шоколадку, ты не будешь меня изматывать? – полюбопытствовала я однажды, пока ждала окончания его облачения в куртку и штаны. Одевался он медленнее черепахи. За то время, что он тратил на натягивание одного шерстяного носка, приличная змея могла бы уже полностью сменить кожу. – Шоколадка – хоошо, – разумно кивнул он. – Тогда так. Если мигом оденешься без всех своих претензий – то чупа-чупс. Идет? – Идет, – согласился он, и мы ударили по рукам. – А что такое пьетензия? – Это когда ты все время болтаешь, понял? Хочешь конфету – делай все тихо и быстро, – исчерпывающе пояснила я. С того дня наши сборы стали проходить бодрей и веселей. Я заранее припасала какую-то вкусность, и через какое-то время проблема с повестки дня снялась. Конечно, она была не единственной. Даша, к примеру, продолжала следить за каждым моим шагом, проводя сравнительный анализ между мной и «нормальными» женщинами. Она отказывалась есть ту еду, которую я умудрялась изготавливать для них, не хотела пускать Шушку к себе в комнату, чтобы та могла посидеть на ее подоконнике. Другие подоконники Шушка игнорировала. – Ну что тебе, жалко? – возмущалась я. – Она пахнет. Я не люблю кошек, – демонстративно заявляла эта маленькая мерзавка. – Все дети любят кошек, а ты нет? Посмотри, какая она красивая, – пыталась уговорить ее я, но Даша оказалась так же упряма, как и я. Никогда не думала, что дети могут быть такими невыносимыми. И педантичными. Эта девочка с маниакальным упорством выслеживала меня, когда я забывала вымыть тарелку или ставила чашку на столик в гостиной. Она не давала мне разбрасывать вещи, моментально выходя вперед с каким-нибудь заявлением типа: «А мама бы упала в обморок, если бы увидела, что моя кофточка валяется под кроватью». И смотрела на меня пристально и недобро, всем своим видом давая мне понять, что я и мизинца ее мамочки дорогой не стою. – Даша, я прекрасно знаю, что твоя мама была очень хорошая. И прекрасно, что ты ее помнишь. Но мы с твоим папой любим друг друга, и нам надо как-то жить дальше, строить отношения. Зачем же ты пытаешься нам все время мешать? – спросила я однажды, когда уже совсем устала от ее выходок. У меня был тоже тяжелый день на работе, а после него Алеша заставил меня сводить их с сестрой на площадку. Я ненавижу детские площадки, терпеть не могу тупо курить на углу, глядя, как эти маленькие бесенята без устали носятся между горок и лесенок, высыпают друг другу за шиворот песок, кидаются формочками и падают с качелей. Даша командует Алешей, а тот в отместку пытается ее поколотить, а я вроде как за все это должна отвечать. Да еще как-то ухитриться привести их обратно без внешних и внутренних повреждений. – Если уж папа решил кого-то себе завести, это мог бы быть кто-то нормальный, – ответила она, поворачиваясь ко мне спиной. – Что ты имеешь в виду? – побелела я. И это после двух часов на площадке. – Кто-то, кто умел бы готовить и читать сказки. И не курил бы на площадке! – крикнула она. Вернувшись домой, почти сразу после нашей ссоры, я увидела на полочке рядом с телевизором в гостиной большую и очень трогательную фотографию из Костиной прошлой жизни. Мама, папа и двое очаровательных детей у них на руках. И все смеются, даже Даша, хотя я уже не верила в то, что этот ребенок умеет не только ругаться и скалить зубы. А главное, глядя на фотографию, я впервые увидела, какая она была – Костина жена. Невысокая черноволосая женщина с подвижным, чуть мальчишеским лицом. В белом платье, оттенявшем легкий загар от южного солнца, она казалась очень милой. Наверное, этот кадр был сделан где-то в Египте или Турции. – Откуда она здесь? – спросила я, растерявшись. – Ты поставила? – Да, – сказала Даша, продолжая сидеть на диване, не отрывая глаз от электронной игрушки. – И что ты хочешь мне своим поступком сказать? – Я? – преувеличенно удивилась она. – Ничего. Эта фотография всегда здесь была, еще до того, как мама… и после тоже. Только потом, когда появилась ты, папа ее убрал. А я не хочу! Не хочу, чтобы ее убирали. – Ладно, – пожала плечами я, не желая спорить с ребенком и не имея для этого сил. Со временем она привыкнет ко мне, со временем все образуется, надо только запастись терпением. Но невольно в мою голову закралась тревожная мысль: «А ты, ты сама-то сможешь к ней привыкнуть? В твоих-то мечтах все было несколько иначе! В твоих фантазиях дети только счастливо улыбались, держа в руках воздушные шарики и мороженое, а вы с Константином гуляли по пляжу и целовались. И все было красиво, сказочно. А уж о том, что ребенок, который учится во втором классе, будет указывать тебе, когда и как мыть посуду, ты точно не мечтала». Но, естественно, эта мысль, мелькнув на мгновение, исчезла и не возвращалась больше, потому что очень скоро с работы вернулся сияющий улыбкой Константин с подарками для детей и большим букетом цветов для меня. – Мы закончили объект. Теперь не буду так часто задерживаться, – радостно сказал он. И достал из кармана куртки ярко разукрашенные билеты. – Папа, это на «Красавицу и Чудовище»? Правда? Мы пойдем? – обрадовалась Даша. Она даже забыла о моем присутствии и запрыгала вокруг папы, стараясь выхватить у него из рук билет. – А ты хорошо себя сегодня вела? – игриво спросил он и выразительно посмотрел на меня. – Что вот тетя Саша скажет. – Я? – растерялась я. Я должна оценить ее поведение? И что мне сказать? Что она весь вечер третировала меня, что она пытается выжить меня из дома? Что она ненавидит меня? – Да, Саша, как вы тут провели вечер? Заслужила наша Даша мюзикл? – Ну… да? Почему бы и нет? А когда идти? – кивнула я, мельком глянув на маленькую интриганку. Она чуть побледнела и с испугом смотрела на меня. Вот так-то, дорогая, если нападаешь на кого-то, сам же можешь и пострадать, но я – добрая, я тебя добивать не стану. – В субботу. – Отлично! – согласилась я. Все остались при своих – волки сыты, овцы целы. Даша на время выкинула молчаливый белый флаг. Правда, я не была уверена, что люблю мюзиклы, потому что никогда в жизни на них не ходила, но… семья требует жертв, и это не самая большая. Если бы не одно «но», которое случилось со мной на следующий день на работе. Я сидела за столом, благодушная и настроенная творить добро, и изобретала названия-фразы, которые впоследствии будут притягивать к себе пальчики и мышки скучающих пользователей Интернета. В детский сад сегодня идти не надо, Алешу заберет Костя, никаких иных мучительных домашних дел на меня сегодня не возложили, продукты тоже мирно лежали в холодильнике, а готовить меня уже давно никто не просил. Так что день вырисовывался вполне удачный, и, когда Сашка позвал меня покурить, я с готовностью подскочила, бросила свои недописанные творения и достала из сумки пачку сигарет. Отчего бы не покурить с хорошим человеком, тем более что нам с ним всегда нравилось болтать ни о чем. Что-что, но понимали друг друга мы всегда прекрасно. – Как ты поживаешь? – спросил он. – Что-то ты все в какой-то беготне, не устала? – Есть немного. Семья, знаешь, не сладкий мед, – ответила я и рассказала ему, как тяжела и полна сложностей теперь моя жизнь. Я со смехом вспомнила, как упала, когда бежала за Алешей, который выкинул мячик на проезжую часть и норовил броситься за ним под машину. Со вкусным удовольствием пожаловалась на то, как достала меня своими придирками Дарья. – Ну, ты герой, – с пониманием поддакивал он, прикуривая мне вторую сигарету. – Точно. А еще я ненавижу братьев Гримм. Что за мути они понаписали, я не могу дочитать ни одной сказки, засыпаю. – Ты читаешь детям на ночь? – ахнул Саша. – Значит, все действительно серьезно. – Да, серьезно, – согласилась я, но почему-то мой голос прозвучал очень грустно. «А ведь ты, моя дорогуша, устала, потому что все это и в самом деле не твое, все эти игры, уроки, прогулки, бабушкины звонки, мытье полов». – А хочешь поехать в пансионат на выходные? У меня есть аккредитация на семинар «СМИ в Интернете – пути развития». Я думал, Тоська поедет, но у нее муж на рыбалке, детей оставить не с кем. – Какой пансионат? – не поняла я. – Кто платит? – Контора, естественно, – улыбнулся он. – Два дня в лесу, и все за счет нашей Мари. Ну, поехали? Должна же ты тоже когда-то отдыхать. – Отдыхать? Да, – растерялась я. Я, если честно, всегда любила такие тусовки. На них съезжались старые знакомые из других аналогичных фирм, мы играли в бильярд, сидели и трепались в баре, прогуливая обязательные лекции о будущем Интернета. – Ну, так что? Я тебя записываю? – обрадовался он, а я медленно покачала головой и отвернулась к окошку. Я в эти выходные не могла. Я вообще теперь никогда и никуда не могла. Что я скажу Косте? Что мой бывший парень пригласил меня на халявный уик-энд? – Мы с детьми идем на «Красавицу и Чудовище». – Это где все поют в костюмах? Такая сказочка? – ухмыльнулся Саша. – Ну-ну, желаю удачи. Смотри там не усни. Хотя, говорят, что это отличное детское шоу. Знаешь, Саш, я тебя не узнаю. Это ты, ау? Может, ты скоро начнешь и варежки вязать? Ты так влюбилась в этих детей? – Я влюбилась, – печально ответила я. – Но не в детей. Признаться честно, дети мне совсем даже не нравятся. Алеша еще куда ни шло, а вот Дарья – мой личный кошмар. – Хороший, наверное, у них папа, раз ты готова на такие жертвы. – Он хлопнул меня по плечу, бросил сигарету в урну и ушел, а я стояла и задумчиво смотрела в окно. Картина в нем не менялась и не зависела от времени года. Все те же дома напротив, те же машины, деревьев нет. Мой любимый город. Мой любимый Костя. Я каждый день мечтаю о том, что наступит вечер, и мы закроем дверь спальни и останемся с ним вдвоем на нашем необитаемом острове сто шестьдесят на двести сантиметров, в нашем маленьком раю. Но все остальное… остальное больше напоминало ад. И хотя я была готова продолжать так жить и даже не собиралась что-то менять, где-то внутри меня поселилась глубокая уверенность, что все это действительно огромна я жертва, моя жертва, которую я ежедневно приношу на алтарь нашей любви. Костя должен это тоже понимать. И оценить по достоинству. Глава 13 Что за праздник без сюрпризов? Я пыталась соорудить праздничный салат из вареных овощей. Почему-то у мамы он получался нежным и каким-то бархатным от майонеза, а мой вариант кислил от огурцов и вообще аппетита не вызывал. И вроде бы я делала все по рецепту, хотя у меня не было весов, чтобы понять, сколько чего надо класть. Я решила набросать всего поровну, но оказалось, что соленых огурцов слишком много. Или они слишком соленые. – Ну, как тут у вас дела? – спросил Костя, сунув нос на кухню. Под «нами» он подразумевал меня и перепачканного в майонезе Алешу, вызвавшегося мне помогать. – «Шрек-2» почти уже закончился, а я переложила огурцов, и теперь их, кажется, придется вытаскивать вручную, – развела руками я. Костик осмотрел поле боя, усмехнулся, потом зачерпнул ложкой салат, отправил его себе в рот, зажмурился якобы от удовольствия и заявил: – А мне нравится. Оставь как есть, я обожаю огурцы. – А кусковую переваренную морковь? И картошку? – уточнила я. – О, это вообще высший класс, – улыбнулся он. – А детям я куплю селедку в магазине. Ты чего-нибудь еще хочешь? – Я хочу пойти с тобой, – закапризничала я. – А кто останется с детьми? Если их сейчас оставить без присмотра, они все тут перевернут, – назидательно помотал головой он. – Они же ищут подарки! – Они по-хорошему еще должны бы верить в Деда Мороза, – возмутилась я. Досада на то, что я должна остаться дома и бороться с Алешиным желанием съесть весь майонез, против воли просачивалась сквозь иронию. – А они верят, но на всякий случай шукают и по дому. Мало ли. – А может, я пойду в магазин? – попросила я. – Зайчик, можно было бы пойти тебе, но ведь там тяжелые сумки. Я на машине, а тебе придется тащить все в руках. Ну, не обижайся, я ненадолго. А хочешь, поедем к твоим друзьям? У нас есть целые сутки до санатория. Даже двое, если ты завтра будешь в состоянии ходить. – Я хочу к Жанночке, – жалобно кивнула я. – Я ее не видела сто лет. – Ну, значит, к Жанночке, – согласился он и пошел одеваться. Третьего января с утра мы собирались ехать в какую-то подмосковную тмутаракань, санаторий для глубоко женатых людей. Там мы сможем счастливо питаться в столовой (с детским меню, какое счастье!), там будут аж три детские площадки и аквагорки в бассейне. Все, что нужно для счастливого отдыха с детьми, если вам некуда от них деться. Декабрь выдался в этом году морозным, снежным, и идти в магазин я на самом деле не хотела. Просто в последнее время я редко куда выбиралась, если не считать работу, естественно. Почему? Да как-то не до этого было. Косте предложили работу на объекте за городом, в районе Одинцова, так что он теперь часто возвращался ближе к ночи. Мне приходилось забирать Алешу из садика, заставлять обоих детей съедать ужин, который иногда готовила я, но чаще все-таки Лилия Филипповна, которая с некоторых пор убедилась, что моя стряпня может быть опасна для детского здоровья. Я не возражала, я вообще не понимала, почему на меня свалилось столько геморроя разом. Еще и готовить – нет уж, увольте. И так у меня не осталось почти никакой личной жизни. Но все вокруг говорили, что это нормально, и я верила на слово. Даже Жанна считала, что все это болото – неизбежное зло, с которым надо просто смириться. – Жаль, конечно, что я больше не могу с тобой видеться так часто, как раньше. Но твое счастье важней, – сказала она, когда из-за Костиной командировки я не смогла приехать к ним на шашлыки. – Да уж, счастье важней, – согласилась я, вздохнув. – Я слышу скепсис в твоем голосе? Или мне почудилось? – поддела меня она. – Почудилось. Я полна радости и неги, я обожаю сидеть дома с детьми, в этом мое призвание. – Детка, получая мужчину, мы всегда теряем свободу. А ты не знала? – удивилась она. – И очень часто еще и друзей, потому что мужчина не хочет нас ни с кем делить. – Но ты-то никого не потеряла? – возразила ей я. – Ты думаешь? – усмехнулась она. – А разве нет? – А разве да? Я сижу дома, занимаюсь клумбами и смородиной, никуда особенно не езжу, общаюсь в основном с теми, с кем можно общаться семьями. Большей частью с теми, у кого тоже есть дети. Я не была на выставке или в театре несколько лет, а старых подруг вокруг меня почти не осталось. – Но как же я? – нахмурилась я. – Сашка, дорогая, с тобой мой благоверный просто смирился. Ты – как часть семьи, куда тебя денешь? И потом, в малых дозах женская дружба необходима, даже он это понимает. Но всех, кого он смог отвадить, он отвадил. – Кошмар, – ужаснулась я. – Мой Костя не такой. – Да? Совсем другой? А ты присмотрись, – посоветовала она, но тогда я решительно отмела все сомнения. Константин никогда, ни словом, ни делом, не пытался ссорить меня ни с кем из моих друзей. Даже с Сашей, хотя, согласитесь, тут Костю можно было бы понять. Мы с Сашей мирно болтали в курилках, рассказывали друг другу байки, смеялись, ходили вместе на обед в кафе, иногда даже без Тоськи. И Константину это не мешало жить на свете. Он был само понимание, само терпение. Или не был? Впервые я задумалась над этим, когда он, услышав краем уха о концерте Умы Турман, на который я собиралась сходить, через пару дней сообщил мне о срочном заказе, из-за которого ему придется уехать именно в этот день. Я тогда не обратила на такое удивительное совпадение серьезного внимания, тем более что деньги нам были нужны, а срочный заказ сулил хорошие дивиденды. – Конечно, дорогой, – согласилась я и отдала свой билет Тоськиному двоюродному брату. Костя высоко оценил мой подвиг, он отправил детей к бабушке, заказал домой ужин из японского ресторана, мы слопали при свечах все эти суши, роллы, мы занимались сексом на полу на ковре. Мы сделали это еще и в ванной, а потом на кухне на столе. Мы смеялись, болтали обо всем на свете, целовались и ели консервированную клубнику из компота моей мамы. – Ты прекрасна. Ты самая прекрасная женщина в мире, – прошептал он, прежде чем мы уснули. Это и в самом деле был чудесный вечер. Но потом, в следующий раз, когда я отказалась от корпоративной вечеринки, потому что Косте надо было чертить, а у Алеши поднялась температура, Костя принял мою жертву как нечто само собой разумеющееся. Он чертил, я пыталась заставить плачущего Алешу проглотить какую-то липкую жаропонижающую гадость, а про себя чертыхалась и думала, как все ужасно несправедливо. Да, я сама, своей рукой, так сказать, дала Косте повод думать, что это нормально. Если откровенно, то за последние месяцы я сделала все возможное, чтобы заставить его поверить в то, что я – идеальная жена, идеальная мать (вернее, мачеха) и вообще идеальна, как никто другой. Возможно, он и поверил. Но, черт возьми, с чего он взял, что я не хочу пойти на вечеринку? Я не была на них уже сто лет! Я вообще нигде не была! И в один прекрасный день чаша моего терпения переполнилась, я осталась дома (в очередной раз), но после часа ходьбы из угла в угол не сдержалась и буркнула как бы себе под нос: – Конечно же, ты должен чертить. А мои проблемы никого не касаются. – Что ты имеешь в виду? – не отрывая взгляда от бумаги, полюбопытствовал он. – Почему я должна все пропускать? Я тоже имею право на какой-то отдых, – возмущенно добавила я. – А ты что, недостаточно отдыхаешь? Ложись спать пораньше. Может, тебе взять пару выходных за свой счет? – Да, и что потом? Просидеть их дома с детьми? Или, может, лишний раз полы помыть? А лучше пойти в магазин и закупить картошки и курятины. Отличный отдых, заодно и физическое упражнение, – окончательно вышла из себя я. – Ты так устаешь? – удивился он. – Но ведь ты почти ничего не делаешь по хозяйству. Не готовишь, не стираешь. – А ты бы хотел, чтобы я превратилась в прачку? – возмутилась я. – Между прочим, я тоже работаю, я журналист! – Да? А я думал, что ты пишешь всякую ересь для Интернета. Журналист – это господин Соловьев, а ты просто… просто… – Ну, договаривай, – потребовала я, но Костя замолчал и угрюмо уткнулся в чертеж. Однако меня было уже трудно остановить, я разогналась, как самоходная шахтерская вагонетка, – меня несло на полной скорости, и я даже сама не понимала, куда при таком раскладе могу впечататься. – Саш, давай не будем ссориться, – миролюбиво предложил он, но я не была в тот день настроена на переговоры. – Пленных не берем, – заявила я и высказала ему все, что, как говорится, накипело. Что он пользуется мной как нянькой, что он все время пропадает на работе, я его совсем не вижу, а даже когда вижу, то он уже спит и – да-да! – храпит, между прочим. – Ты бы разбудила меня, чего тут такого? Все храпят, – возразил он. – Я – нет, не храплю! – Откуда ты знаешь? Может, ты храпишь, как паровоз? – предположил он, но у меня был на это аргумент. – А ты этого все равно не можешь знать. Ты засыпаешь через три секунды после того, как я включаю MTV. Даже если бы я храпела, ты бы не услышал. – Так, ладно. Я храплю – и что? Ты хочешь спать в другом месте? – тоже разозлился он. – Нет, я не хочу спать в другом месте. Я хочу быть с тобой, я просто не понимаю, почему ты не замечаешь, как я много делаю для нашей семьи. – Я – не замечаю? Я замечаю, – ехидно согласился он. – Я замечаю, как ты кормишь Алешку в садике конфетами, хотя ему их и нельзя. Я слышал, как ты говорила Даше, что, если она будет плохо себя вести, ты ночью незаметно впустишь к ней Шушеру, которую она не любит. Продолжать? – Пожалуйста. Только добавь сюда, что ты сам последний раз забирал Алешу недели две назад. – Я работаю! – А я что? В шахматы играю на деньги? – Да, но я зарабатываю в пять раз больше тебя! – А мне много не надо! – Да? А мне казалось, что тебе нравится ни в чем не нуждаться. Или это не ты купила джинсы за четыреста долларов в «Меге»? – Я так и думала, что ты не хотел их мне покупать! – Я хлопнула себя ладонью по бедру. Потом я приволокла из комнаты джинсы и швырнула их на диван, а Костя вытряхнул из кошелька все деньги и карточки и предложил мне забрать у него все, что есть, потому что ему для меня ничего не жалко. Потому что он меня любит, хоть я, кажется, больше и не люблю его. Я сказала, что любила бы его и без денег, на острове, в шалаше. Даже с десятью детьми и десятью тещами. А он сказал, что я маленькая гадкая девчонка и что я уже наверняка жалею, что тогда в лесу не сумела от него убежать. – Что мы делаем? – спросила я жалобно, вдруг испугавшись, что мы можем так разозлиться друг на друга, что не сумеем после ничего поправить. – Это называется «ссориться», – вдруг улыбнулся он и взял меня за руку. – Это значит, что мы действительно стали почти семьей. – Да? И ты считаешь, это хорошо? – Что хорошо? Что мы стали семьей? Конечно, – кивнул он. – Что мы вот так стоим и орем друг на друга. У меня такого никогда не было. Вернее, никогда не было с мужчинами. Только с мамочкой. И папочкой. А с тобой – я думала, мы никогда не поссоримся. Мы же такие… ты же такой… – Я считаю, что это неизбежно. – Почему? – расстроилась я. Вокруг нас валялись раскиданные чертежи, деньги, карточки, джинсы и прочая дребедень. – Потому что мы разные. И потому что мы – вместе. – Звучит, как рекламный слоган, – усмехнулась я. Он притянул меня к себе, обнял, запустил руку под свитер и провел ладонью по моему плечу. – Ты правда хочешь на вечеринку? Тебе это действительно так сильно нужно? – Нет, – замотала головой я. – Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. – Я всегда с тобой. – Нет, не всегда. Ты все время работаешь. – Сейчас я совершенно свободен. Иди ко мне, – прошептал он, и наша ссора кончилась традиционно, чем и должна завершиться ссора двух любящих людей: страстными объятиями, поцелуями и внутренней беспочвенной уверенностью, что каждый добился своего и что проблема решена. Я после этого почему-то подумала, что теперь-то уж Костя перестанет протестовать, если я иногда все-таки отправлюсь на какую-нибудь вечеринку. А он остался в полнейшей уверенности в том, что все, что мне на самом деле надо, – чтобы он был со мной чаще и больше. И, как водится, каждый из нас ошибался, прежде всего в том, что наша ссора – первая и последняя. Первой-то она была, а вот последней не стала, и после нее периодически в доме вспыхивали скандалы, пугающие, короткие, молчаливые или бурные. Нам обоим было что сказать друг другу, но ни один из нас на самом деле не хотел ничего ни слышать, ни знать. Милые бранятся – только тешатся? Вот уж неправда, никогда не думала, что два взрослых, любящих друг друга человека могут оставаться столь глухи к словам и чувствам обоих. Каюсь, я тоже не ангел, я тоже хотела только того, чтобы он понял, каково мне. Каково это – быть привыкшей к свободе, молодой, симпатичной женщиной, которая тухнет в ожидании, когда ее прекрасный принц приедет с работы. Он в свою очередь тоже терпел многое из того, что с кем-то другим терпеть бы не стал. К Новому году мы подошли изрядно потрепанными, местами поврежденными, местами закалившимися в боях. На праздник было решено остаться дома (о боже, чего мне стоило сделать вид, что я не возражаю), а Костя сказал, что берет на себя весь праздничный стол. – Когда ты говоришь, что берешь его на себя, ты ведь на самом деле имеешь в виду, что берешь его на Лилию Филипповну? – Ну, я не хочу тебя нагружать. – А разгружать? Я не баржа. И вполне в состоянии приготовить салат, – обиделась тогда я. – Уверена? – ухмыльнулся он, и в результате весь праздничный стол был сервирован готовыми салатами из супермаркета, подозрительной курицей гриль, кучей колбасы и сладостей. – Ничего ужаснее нельзя и представить, – поразилась я, осмотрев наш праздничный стол. – Этим же категорически нельзя кормить детей. – Мама бы никогда такого не дала нам, – аккуратно ввернула Дарья. Я усмехнулась. – Дашка, а ты имеешь что-то против мороженого с шоколадным сиропом? Папа, ты купил нам шоколадного сиропа? – спросила я торжественно, как на утреннике в школе, копируя голос Снегурочки. – А как же, – дед-морозовским тоном пробасил Константин и вынул из холодильника большую коричневую бутылку. – Специально для хороших детей, которые не портят никому настроение. – О, это как раз наш случай, – радостно кивнула я, подмигнула Даше и плюхнулась на диван. Телевизор мотал бесконечные «Иронии судьбы», теперь уже числом две штуки, за окном мела новогодняя пурга, у нас в углу стояла наряженная пахучая елочка с местного рынка, на столе высилась гора бутербродов. Костя разлил нам шампанского (детям газировки), и мы проводили старый год. Я залезла на диван с ногами, замоталась в большой чуть колючий плед и даже чуть задремала, держа в руке бокал. Дети трескали мой салат, который оказался не столь ужасен после того, как я выковыряла из него почти все огурцы. Все было хорошо. Костя даже умудрился подложить под елку подарки, уговорив Алешу помочь мне отнести на кухню грязную посуду. Ровно в двенадцать часов я незаметно выключила свет, а Костя врубил лампочки на елке. – Что это? – ахнул Алеша, глядя на нас круглыми глазами. Я улыбнулась. – Надо подумать. Может, тут Дед Мороз пролетел? – Сейчас? Но я же его не видел?! – возмутился ребенок. – Поспеши, может, ты его еще успеешь увидеть с балкона? – подначивал сына Костя. Даша только фыркнула и отвернулась, не мешая нам дурить голову брату. Еще бы, она-то уже давно совсем большая девочка, которой не нужно никакого Деда Мороза. – Совсем не нужно? А подарки тебе тоже не нужны? – тихонько спросила ее я. – Смотря от кого, – дернула маленькими плечиками она. – Если от тебя – то нет. – Почему? – удивилась я. – Что во мне плохого. – Ты не подходишь нам, – вдруг выдала она. – Папа хотел жениться, чтобы у нас была мама. А ты не подходишь по многим статьям. – По каким? Тебе не нравится то, что я не умею готовить? – нахмурилась я. Какая рациональная девочка, черт возьми, даже мурашки бегут по коже. – Ты неаккуратна, не любишь готовить, не читаешь сказок, – начала педантично перечислять Даша. – Вообще-то я читала вам сказки, вы сами перестали просить! – возмутилась я. – Да, но ты засыпала после двух абзацев, и нам приходилось тебя будить, – покачала головой она. Я пожала плечами. Кто виноват, что сказки такие усыпляющие. В конце концов, их именно для того и рассказывают – чтобы усыпить. Какая разница – кого. – И что еще? Это все? Тебе не кажется важным, что твой папа меня любит и он со мной счастлив? – попыталась достучаться до нее я. – Папа тебя не любит. Он любил и всегда будет любить только маму. А теперь он просто хочет, чтобы в доме появился человек, который станет ухаживать за нами. Он считает, что нам нужна мама, и ему кажется, что ты – неплохой вариант. А я так не считаю, – уточнила она, чтобы я не сомневалась в ее личном мнении. – С чего ты взяла, что папа меня не любит? – нахмурилась я. – Он сам мне так сказал. – Что он сказал? – похолодела я. – Что ты неплохой вариант, а других все равно нет. – Он не мог так сказать, – помотала головой я. – Но он сказал. И добавил, что любовь тут ни при чем. Это все только ради нас. Ради нас он готов на все. – Да, – кивнула я, не зная, что мне делать и что говорить. Тут в комнату вернулись Алеша с Костей, улыбающиеся, насмотревшиеся на праздничные фейерверки, которые (по словам Кости) люди запускают вслед улетающему Деду Морозу. – Пап, но если он тут был – где подайки? – насупился Алеша. – Как где – там, где им и положено быть. – Где? Под елкой, что ли? Ой! Пап, тут что-то есть! Тут для всех! Дашка, иди сюда, где здесь мое имя? – заволновался Алеша, увидев под елкой кучу красочных коробок. Даша побежала читать Алеше имена на коробках. Я же продолжала сидеть на диване, оглушенная ее словами. Нет, «оглушенная» – неправильное слово. Я и сама знала, подозревала… во всяком случае, должна была подозревать, что для Кости наши отношения – всего лишь необходимость, которая не имеет с любовью ничего общего. Нет, я уверена, что нравлюсь ему, что он вполне может чувствовать себя счастливым со мной. Но главное для него – дети, а потом уже все остальное. Детям нужна мать. А мне? Что нужно мне? Когда я вообще в последний раз задумывалась о том, что нужно мне? Мне нужно утирать сопливые носы? Нужно вертеться в кровати, стараясь уместиться под половинкой одеяла, которое во сне Костя перетягивает на себя? Как я раньше проводила новогодние праздники? Разве я хоть когда-то оставалась дома, чтобы кромсать морковь и выковыривать из салата огурцы? Я могла встретить Новый год в ночном клубе в компании какого-нибудь очередного МЧ, мы пили бы мартини или даже текилу, танцевали бы, обнимались в укромных закутках. И не было бы ни одного телевизора, ни большого, ни маленького, и никто бы не слушал ни однообразных выступлений очередного президента, ни фильмов, которые все знают наизусть. И это я бы потом запускала фейерверки, а не смотрела бы на них из окна, стоя в вечернем платье и тапочках, замотанная в плед. Внезапно мне показалось, что я утратила себя, утратила то, что всегда считала в себе самым ценным, – стремление к свободе. Да, я люблю Костю и верю, что и он все-таки любит меня. Ну и что? Я любила много раз, я много раз расставалась. И что такого нового в нынешней моей любви, ради чего я сижу дома и смотрю какие-то ужасные юмористические концерты, похожие на парады фриков и извращенцев? Это что, теперь и есть моя жизнь? – Между прочим, тут есть подарки от Деда Мороза не только для маленьких лорда и леди. Кажется, тут на коробке написано имя Саша, – сказал Костя томным, интригующим голосом. Он подошел ко мне с красиво упакованной небольшой коробочкой в руках. – А? Что? Да нет, при чем тут я? – удивилась я, так как почему-то действительно не вспомнила, что мне тоже перепадет подарочек. Я сама купила Косте мужские духи, очень дорогие, с совершенно потрясающим запахом, от Диор. Я подарила их ему еще вечером, часов в десять. А вот о том, что и он что-то мне подарит, забыла. А ведь он мне говорил. Что он сказал? – Это так трогательно, что ты купила мне подарок, и я бы тоже хотел сейчас подарить тебе свой, но потерпи немного. Для такого подарка подходит только новогодняя полночь. – Что же это будет? Три желания? Ты станешь моей золотой рыбкой? – усмехнулась я тогда, не придав его словам особенного значения. – Это будет сюрприз, – загадочно пообещал он. И вот теперь сюрприз лежал в красивой коробке, а Костя стоял взволнованный и ждал моей реакции. Так, надо собраться, встряхнуться, сейчас будем рукоплескать и прыгать от радости до потолка. Даже если там окажется какая-нибудь брошка. А вдруг он подарит мне тур в Египет на двоих? Было бы здорово, хотя сейчас в Египте сезон ветров. Но я бы с удовольствием провела всю неделю в номере в Костиных объятиях. Впрочем, какая разница теперь, что он подарит? Ведь это в любом случае ложь. – Ты откроешь? – волновался он, протягивая мне коробку. – Да. Конечно, – рассеянно кивнула я, глядя в его родное, ставшее уже таким привычным лицо. – Ну, открывай! – Сейчас? – Нет, завтра, – фыркнул он. – Разумеется, сейчас. – Хорошо, – кивнула я. Я сорвала бумагу, открыла крышку подарочной коробки, и мое сердце ухнуло куда-то вниз, где и застряло, а я никак не могла заставить себя дышать. На дне подарочной коробки, среди какой-то плюшевой фигни, лежало красивейшее кольцо, искрившееся и переливавшееся всеми цветами радуги. – Дорогая Саша, я подумал, что хочу сделать это именно сегодня, именно в эту ночь, – начал Костя, глядя на меня горящими темными глазами. Теми самыми глазами, которые я так любила. И сейчас любила ничуть не меньше, чем тогда, несколько месяцев назад. Глава 14 Остапа несло… Я сидела на работе и маялась дурью. Проверяла, будет ли мой TouchPad [3] на ноутбуке работать, если водить по нему не пальцем, а носом. Я водила носом по TouchPad, а глазом старательно смотрела на курсор на экране. Когда я водила кончиком носа – курсор двигался, если нажимала сильно – курсор замирал. Это получалось довольно сложно, держать одинаковое давление носом и видеть курсор, а главное – занятие мое было высшей степенью идиотизма, которой я когда-либо достигала на работе. 3 TouchPad – сенсорная панель, выполняет функции манипулятора «мышь» в компактных компьютерах. – Интеллектуально смотришься, – усмехнулся Сашка, глядя, как я изворачиваюсь, чтобы наблюдать за курсором. Сашка только что вернулся из отпуска, который провел со своей девушкой в Финляндии. Ему не терпелось поделиться с нами впечатлениями, показать фотки и выполнить всю ту ритуальную чушь, которую положено выполнять после отпуска. А тут я. И TouchPad. Сашка стоял в замешательстве. – Не трогай ее. Она сошла с ума, – посоветовала ему Тоська, хмыкнув. – С утра она уже сломала наш кофейный аппарат в коридоре. – Зачем? – удивился Сашка. – Не зачем, а как – вот главный вопрос, – раздраженно ответила Тося. – Она вместо денег пихала туда резаную бумагу. Думала, что если не давать ей выползать обратно, то аппарат заколеблется и даст нашей Сашеньке бесплатный кофе. – У тебя что, десятки не оказалось? – усмехнулся Саша. – Это был эксперимент, – флегматично пояснила я, не отрывая носа от клавиатуры. – И как, удачный? – Вполне. – Конечно, удачный, – фыркнула Тося, – оставила весь офис без кофе! Сломала аппарат. А я растворимый кофе ненавижу. Ты, кстати, будешь? – Буду. Я думал, кофе просто выпили, – расстроился Саша. – Ты зачем вредишь коллективу? – Я не виновата, что он зажевал газету, – возразила я, оторвавшись от ноутбука. – Может, ему не понравилась статья про наш ВВП. Может, аппарату неприятно, что он у нас падает. – ВВП? – сощурился Саша и, повернувшись к Тоське, тихо спросил: – И что с ней такое? – Она ушла от этого своего многодетного отца. Третий день в офисе ночует, – аккуратно пояснила Таисья, из тактичности снизив голос на полтона. – Я все слышу! – громко произнесла я, чтобы они не думали, что их конспирация имеет хоть какой-то смысл. Тося кашлянула, стряхнула несуществующую соринку с юбки и сделала вид, что ничего не произошло. Но через несколько минут они с Сашей перемигнулись и собрались курить. – Мы покурить. Ты пойдешь? – фальшиво улыбнулась она, как раз подгадав момент после того, как я только покурила. Наивные, думают, я дам им спокойно посплетничать у себя за спиной. – Обязательно. Я хочу попробовать выкурить за день четыре пачки сигарет. Интересно, как быстро я испытаю отвращение к курению? – Я скорчила милую гримаску и пошла за ними. В моем присутствии курилось не так уж весело. Я представила, как мучительно Тоська хочет рассказать Сашке все про мое возвращение на работу на четыре дня раньше срока. Наш с Костей отдых в санатории должен был закончиться только двенадцатого января, я и отпуск брала до четырнадцатого. Но десятого числа, в понедельник, я явилась в офис с небольшим чемоданчиком в руке и с наполовину опорожненной бутылкой армянского коньяка. – Давайте уже сплетничать, – милостиво разрешила я, потому что лучше уж пусть Тоська делает это при мне, чем за моей спиной. Так и я смогу получить мрачное удовольствие от осознания того, что я такая несчастная. Снова оказалась одна-одинешенька в целом мире, и снова по собственной инициативе. – Что это за сплетня, если ты здесь торчишь, – возмутилась она, но я не дала ей возможности выдавить меня из курилки. – Да, я ушла от Кости, – подтвердила я, прикуривая сигарету. – Главное событие нового года. – Да ты что? – поразился Саша. – И давно? – Прямо в новогоднюю ночь, – торопливо сообщила ему Тоська, отхлебнув из стаканчика кофе, который ненавидит. Все-таки она непоследовательна. – Но почему? У вас же была такая большая любовь, – сказал Саша. Я на секунду прикрыла глаза от нахлынувших воспоминаний. Даже сейчас я никак не могла поверить, что все действительно кончено и я снова одна. Хотя все эти дни я предпочитала думать, что теперь опять СВОБОДНА. И могу делать, что хочу. Например, ломать кофейные аппараты и водить носом по TouchPad. – Он предложил ей выйти замуж! – добавила Таисья. – Действительно, негодяй, – согласился Сашка, иронично поглядывая на меня. – И как ты теперь? – Как я? Прекрасно, просто прекрасно, – улыбнулась я и прикурила новую сигарету. Что тут скажешь? Все так и было, я получила от Кости в подарок обручальное кольцо и предложение сочетаться законным браком. За окном надрывались фейерверки, пьяный народ кричал «ура!», а наши дети разрывали обертки своих коробок. Я стояла посреди гостиной и ловила ртом воздух, в голове звучало Дашкино «он тебя не любит, но считает, что нам нужна мать». Тумблер в моей голове вылетел, предохранители сорвались со своих мест. Я положила коробку на столик, не вынимая из нее кольца, и переспросила: – Ты хочешь, чтобы мы поженились? Но зачем? – Как это – зачем? Мы любим друг друга, нам хорошо вместе, дети к тебе привыкли… – А может, стоит убрать первые два пункта и оставить только последний? – язвительно уточнила я. В тот момент я совершенно не могла себя контролировать. – Что с тобой? Что-то не так? Обычно женщины радуются, если их зовет замуж любимый человек, – обиженно пробормотал Константин, лицо его напряглось, а сам он немного отстранился от меня и побледнел. Но мне было наплевать. – Да, только это ведь не совсем наш случай. В нашем случае законный брак гораздо интереснее тебе, чем мне, – категорически заявила я, отведя взгляд. – Что ты имеешь в виду? – Ты посадил меня дома, мы никуда не выходим, в ресторане в последний раз были неизвестно когда. За эти три месяца я ни разу не смогла выбраться к Жанночке. Я даже не успеваю с ней по телефону поговорить. Из дома на работу, с работы в садик, из садика домой, где надо проверять уроки у Даши. Я ненавижу проверять уроки. Я ненавижу математику, русский, окружающий мир. Ты хоть представляешь, что это за пытка – проращивать фасоль? – Милая, но это нормальная жизнь, – попытался возразить он. – Все так живут. – Я могла бы так жить, но ты-то просто эгоист. Ты говоришь, что любишь меня, а сам целыми днями пропадаешь на работе. Ты просто кидаешь меня дома, а если мы едем на отдых, то не в клуб или на море – мы премся в отстойный пансионат, где наверняка не будет даже Интернета. – Я думал, ты хотела туда поехать, – растерялся Костя. – Ты сама говорила… – Да! – крикнула я, перепугав Алешу. – Да, я говорила. Я много чего говорила, потому что ты именно это и хотел слышать. Что я люблю сидеть дома, что мне нравятся глупые политические ток-шоу, что я тоже верю во всемирный заговор. Да, и что? Я же тебя любила, вот и несла всякую чушь. Это нормально. Ты должен был догадаться, должен был относиться к нашим отношениям внимательнее. Ты не имел права заваливать меня проблемами! – Я не заваливал тебя проблемами. Мы просто живем вместе, – пытался сопротивляться он. Но у меня перед глазами стояла его дочь, внимательно рассматривающая меня с точки зрения обслуживающего персонала. Какого черта! – Нет, не просто живем. Это твои дети, я их не рожала, я не должна тратить на них все свое свободное время. Я хотела только тебя! Никого, кроме тебя. Так уж получилось, что у тебя есть дети, пусть. Я согласна. Но почему ты требуешь от меня, чтобы я их полюбила?! Почему ты ждешь, что я с радостью заброшу свою жизнь и начну жить их жизнью? – Я этого не жду, – устало сказал он. – Но если ты хочешь меня, ты неминуемо получаешь и их. – Да. Неминуемо. И я согласна на это, то есть я была бы согласна даже на это, если бы была действительно уверена, что ты меня любишь. Но ты – ты всего лишь подбираешь хорошую мать для своих детей. Вот и все. – С чего ты взяла? Бред какой-то! – возмутился он. – Это не бред. Наша жизнь напоминает кошмар, а тебя все устраивает. – Нет, не устраивает, – неожиданно зло сказал он. – И если бы я выбирал мать для своих детей, ты в этом конкурсе даже не участвовала бы. Ты ни черта не умеешь готовить, ты кормишь детей чипсами и кукурузными палочками. Ты разбрасываешь вещи по комнатам и не моешь за собой посуду. Ты думаешь, что если полчаса провела в парке с детьми, то тебе уже положена медаль. Ты – самая ужасная кандидатура на роль матери моих детей. И вообще каких угодно детей. – Все верно! – окончательно взбесилась я. – Я совсем другая. Я люблю свободу, независимость! – Ты любишь только себя, – перефразировал он. – А ты – только их! – По крайней мере, они отвечают мне взаимностью. А ты что, думала, жизнь всегда будет как один сплошной праздник? – сощурился он. Фейерверки били с неистовой силой, освещая всеми цветами радуги нашу отнюдь не радостную новогоднюю ночь. – А почему бы и нет? Что в этом плохого? – Ты ждешь от любви только радостей и удовольствия. Тебе кажется, что, если я больше не ношу тебе цветов, любовь прошла. И что, если вместо ресторана мы едем в пансионат с детьми – это уже конец. Только, моя дорогая, это все не так. Ты ошиблась. Любовь – именно то, что бывает потом. А все то, что ты так любишь, – чистое блядство. И не больше! – Как ты смеешь так говорить?! – вытаращилась на него я. Впервые я слышала от него матерное слово. Мне вдруг стало страшно. Что я делаю? – А как ты смеешь так поступать? – заорал он. – Давай, иди, поменяй меня на следующего праздного мужика, которому только одно и нужно – попасть в твою постель. Пусть он носит тебе коробки конфет и заваливает тебя комплиментами. Сколько ты продержишься? Полгода? Спорю на что угодно, что не больше. Максимум год, если конфеты будут очень вкусными. – Я не люблю конфет. – А потом следующий, следующий, следующий, пока ты не потеряешь товарный вид. Это твоя СВОБОДА? – Костя? – ЧТО? – в ярости орал он. – Какой смысл любить тебя? – Да ты и не любишь, – грустно сказала я. – Люблю. – Нет. Я знаю это абсолютно точно. – В таком случае ты знаешь больше меня. Только я уверен, что это ты не любишь меня. – Может быть, – не стала спорить я. – Я устала. Все совсем не так, как я представляла. И, наверное, ты прав: я не создана для семейной жизни. Мне постоянно кажется, что я попала в ловушку, в которой становится все меньше кислорода. – Ты просто хочешь сбежать, – опустил голову он. – Если тебе хочется, можешь называть это так. Только даже твоя дочь гораздо честнее тебя, – горько сказала я и вышла из комнаты. Странная пустота опустилась на меня, даже мысли, всегда во множестве роившиеся в моей голове, на сей раз покинули меня, оставив после себя лишь чувство уязвимости и наготы. Я снова была одна, и эта мысль была странной, я так отвыкла от нее за последние месяцы. Как ни крути, а то, что было у нас с Костей, случилось в моей жизни впервые. И вот, пожалуйста, снова «я свободен, я ничей». Но сквозь волну страхов и одиночества пробивалось мое старое знакомое чувство радости. Той самой ненормальной, неестественной радости, которая сопровождала меня всегда, когда я оставалась одна. Я снова принадлежу себе, мне снова никто не нужен, пусть даже я тоже никому не нужна. – Ты просто одинокий волк, – усмехнулся Сашка, когда я закончила свою сагу о потерянном семейном счастье. – Тебя, как горбатого, могила исправит. – Точно, – согласилась с ним Тоська. – А я всегда знал, что этим кончится, – уверенно хлопнул себя по коленке Сашка. И, если я не ошиблась, на его лице мелькнула тень удовольствия. С чего бы? – Ну почему? – уперлась я. – Все могло бы быть по-другому, если бы он сам вел себя иначе. Он же меня просто использовал! Ему нянька для детей была нужна! – Даже если бы он тебя обожал, это бы не имело никакого значения, – возразил он. – Ты же одиночка, метросексуал. – Какой я тебе, на хрен, сексуал, – разозлилась я. – У меня душевная драма, я, между прочим, страдаю, а ты… И мне жить негде! – Душевная драма у тебя пройдет через недельку, а вот мужика жалко. Не знал он, с кем связался, – довольным тоном подытожил Саша. – Значит, это я – монстр? Ну и ладно. Ну тогда я вам еще и ксерокс сломаю, – обиделась я. – Тоже что-нибудь в него суну. – Пойми, не похожа ты на человека, который страшно страдает, – развела руками Тоська, когда мы возвратились в кабинет. – Когда мы с мужем поругались и он пропал на три дня, я рыдала без остановки. Я думала, что жизнь кончилась, что без него я не смогу дышать. А ты только ерундой страдаешь и кофейные аппараты ломаешь. – Да, странно, – холодно пожала плечами я. – Значит, по-твоему, я не страдаю. Что ж, может, это и так. Наверное, я такая бессердечная стерва, которая пользуется мужиками, а потом выбрасывает их, как бумажные салфетки. Только теперь моя Шушка у Жанны, а я здесь. Я не собираюсь рыдать, но я его любила. А он мечтал только о том, чтобы его детишкам было хорошо. – Почему тебе так важно доказать, что ты права? – зло спросила Тоська. – А почему для тебя важно, чтобы я была сукой. – Потому что ты и есть сука, – бросила мне она. – Мы тебя любим такой, какая ты есть, но ты никого не любишь, кроме себя. – Так и запишем. И довольно. – Я села к компьютеру и закрыла лицо ладонями. Я устала от этого разговора, устала от своих коллег, от офиса, от этой жизни. Мне вдруг захотелось что-то сломать, взорвать, оторвать чеку от какой-нибудь бомбы и швырнуть в толпу. Пусть Тоська будет в этой толпе. Пусть Жанка тоже там будет. Когда я приехала к ней, с кошкой и тремя сумками, они с мужем были пьяными и сонными. Оба в одинаковых халатах, в дырявых тапках. И никого это не смущало. Когда я поведала ей о том, что произошло, она сказала только: – Это случилось бы рано или поздно. – Но могло и не случиться, если бы не они! – вытаращилась на нее я. Она широко зевнула и добавила: – Тебе был нужен только повод. Ты устала уже давно, – и налила мне чаю. Я стала спорить с ней, пытаясь убедить ее, что она не права, что она не слышала того, что сказала мне Даша. Никто не слышал, только я. Я говорила о том, как ужасно, когда дети врываются в комнату, где ты занимаешься сексом с любимым мужчиной, и просят так не орать. Что они выплевывают зубную пасту и не смывают ее с раковины, а я потом должна все это оттирать. Как жестоко оставлять меня дома одну долгими зимними вечерами, а самому пропадать на объектах. – Да, да-да, семейная жизнь – не сахар, – усмехнулась подруга. Нет, она меня не понимала. Я сама себя не понимала, и того, что творится со мной, тоже. Вроде бы я не страдала, но только потеряла какой-то неуловимый вкус к жизни, который всегда у меня был. Вот уже месяц или даже больше я мечтала о том, что бы я сделала, если бы у меня выдался свободный день. Куда бы я пошла, с кем бы встретилась, какие вечеринки бы посетила. Но ничего не хотелось, совсем ничего. Только забиться под одеяло и спать. Я объясняла это тем, что была зима, стояли жуткие холода. Столбик термометра опустился ниже двадцати градусов, у меня сохла кожа, не хватало витамина Д. Зима кончится, все пройдет, и я снова буду весела и непринужденна. – А почему ты здесь, что домой-то не идешь? – спросил Сашка, чтобы снять возникшее напряжение. – Так там же жильцы. Я предупредила их, но должен кончиться арендный месяц. Так что придется таскаться по чужим углам еще две недели, до двадцать пятого числа, – пояснила я. – А чего ты не ночуешь у Жанны? Здесь же нет даже душа? – удивился он. Я задумалась. Жанна предлагала мне остаться. И она, и ее муж всегда очень гостеприимны и добры, у них уютно и тепло. Несколько дней назад Жанка делала пироги, весь дом пропитался запахом дрожжей, абрикосового джема и печеного хлеба. У них была лишняя комната для меня, но я уехала, как только офис снова начал работать. Я уговорила Мари не ругаться на меня и обещала ей за это написать лишние пять статей. Получается, я не хотела оставаться у Жанны. У моей любимой подруги Жанны, почему? – От Жанны до работы добираться тяжело, – соврала я. – Я не в состоянии вставать так рано. Да мне и не хочется быть слишком навязчивой. У них там свои пироги, своя семья… – Тогда остановись у меня. А то за десять дней ты тут покроешься корочкой. – У тебя? – поразилась я. Неужели он на что-то намекает? Я вгляделась в Сашино лицо, но оно не выражало абсолютно ничего противозаконного. Широкая радушная улыбка, веселые глаза. – А что такого? Мы же с тобой не чужие люди. Старые друзья должны помогать друг другу. Посидим, посмотрим кино на моей плазме. Я к ней домашний кинотеатр прикупил, могу смотреть теперь диски Blue Ray. – Что такое Blue Ray? – опешила я. – Это новый формат дисков, гораздо более качественный. Можно даже увидеть надпись на бейсболке у человека, сидящего на трибуне во время футбольного матча. – Что? – окончательно запуталась я. – Какого матча? – Это так, к примеру. Так ты поедешь? – неуверенно посмотрел на меня Саша. Я почувствовала, что он действительно этого хочет. – А что скажет твоя девушка? – Она… очень загружена на работе. Я говорил, она работает в пиар-службе одной крупной компании. Очень ответственная должность. И тебе же нужно только на десять дней? Необязательно ей об этом говорить. – Ты думаешь? – удивилась я. – Тебе нельзя десять дней спать на офисной кушетке в приемной. – Вообще-то я спала прямо здесь, сдвигала два кресла, – зачем-то поправила его я. Ехать к нему мне не хотелось, но предложение выглядело заманчивым. Возвращаться к Жанне, в ее счастливое семейное гнездышко, где у нее все равно не найдется для меня достаточно времени, у меня не было желания. И, честно говоря, проводить ночи на креслах, слушая шум улицы, я тоже больше не могла. Здесь я практически не могла уснуть, не говоря уж о том, как сложно мыть голову под маленьким кранчиком над раковиной. Сушить же волосы под воздушной сушилкой для рук вообще ужасно. И потом, надо же мне как-то начинать новую жизнь. Все новое – хорошо забытое старое. Мне нужно поехать куда-то, поговорить, пообщаться, может быть, сходить на выставку, в гости. Прошвырнуться по магазинам. – А хочешь, поедем в «Атриум»? Я слышал, начался показ какого-то нового фильма Спилберга. Можно посидеть в ресторане, – предложил Саша. Его голос был уверенным, он прекрасно знал, против чего я никогда не могла устоять. Культурная программа по полной программе. – Ладно, – немного поколебавшись, согласилась я. Немного странно, что жизнь становится опять той, прежней. За эти полгода я почти успела отвыкнуть от нее. Но именно это – магазины, громкий смех, суши-бар, новый фильм Спилберга – и есть моя жизнь, настоящая, подлинная. Та, которую я любила всегда. Надо только немного напрячься и вспомнить, каково это – быть мной. Тем более что последняя фраза, которую сказал мне Константин, звучала так: «Давай, дорогая, иди, развлекайся, живи!» Что ж, я собиралась последовать его совету. И мы с Сашей договорились после работы поехать погулять. Мы добрались до «Атриума» часам к восьми вечера, потому что засиделись за большой статьей на тему смерти одного очень известного, еще советского, актера. Он умер от рака, почему-то среди знаменитостей это совсем не редкость. Кажется, что их ряды неумолимая болезнь выкашивает гораздо чаще, чем ряды обычных людей, хотя, кто знает, может быть, такое впечатление создаем именно мы, журналисты желтой прессы. Ведь о простых людях мы писать не будем, а если что-то плохое случается с какой-то звездой, мы трезвоним об этом на всех углах. Такая уж работа. Актера было жалко до слез, все мы выросли на его фильмах, все мы любили его и надеялись, что он поправится, но сегодня днем стало известно, что он все-таки скончался в одной из московских клиник. Для нас, журналистов желтого фронта, такого рода события – сигнал № 1, красный свет, самая горячая пора. Надо написать материалы о том, как, почему и из-за чего он умер, кто в его смерти виноват и кто что по этому поводу думает. Впрочем, в защиту нашего брата могу сказать, что и о положительных событиях, таких, как свадьба, рождение детей или многомиллионный контракт, мы будем писать с не меньшим удовольствием. Такие статьи в Интернете пользуются огромной посещаемостью, и мы весь день работали с материалом. Итак, в восемь мы попали в «Атриум», прошлись по магазинам, я выбрала себе бархатный пиджачок, который прекрасно подходил к моему любимому платью. Он был именно таким, каким и должен, – с тридцатипроцентной скидкой, поднимающей настроение у любого. – Ты отлично выглядишь, – зааплодировал Саша, когда я вышла из примерочной. В его голосе я уловила ту самую интонацию, которой не слышала уже давно. Восхищение мужчины, очарованного мной. А Костя часто говорил, что ему совершенно все равно, в чем я одета. Что он предпочитает, чтобы я была вообще без одежды. Желательно в его объятиях. Против моей воли в душе шевельнулась мстительная радость – я красива и молода, и Константин наверняка сейчас страдает из-за того, что потерял меня. Он просто должен страдать! Мне очень этого хотелось Глава 15 Понеслось! В городской среде изменение погодных условий проходит незаметно. Шепчет ли погода или голосит по полной программе – какая разница. В нашем болоте всегда все плохо, как в Гадюкине. Всегда дожди. Иногда, для разнообразия, снега. В конце февраля серый, хлюпающий под ногами снег достал нереально. Я старалась отсиживаться в хорошо отапливаемых помещениях, сводя контакты с природой к минимуму. Даже на подоконнике сидеть не хотелось, так отвратно выглядели серые мрачные улицы. А тут еще внезапно налетел на Москву подлый циклон, принес с собой еще больше ветра и мороза. Когда я увидела на термометре минус двадцать пять, то всхлипнула от жалости к себе, подумав, что вообще не хочу идти ни на какую работу. Хочу лежать под одеялом, пить коньяк, мазать кожу жирным кремом и есть что-нибудь очень вредное и горячее. Пельмени? Тогда сразу с майонезом и сметаной. Я стояла на кухне, одетая в шикарную байковую пижаму с Микки-Маусами, и пыталась согреться, накинув на плечи еще и шерстяной шарф. Плюшевые заячьи тапки на босу ногу тоже помогали мало. Даже смотреть на улицу было холодно. Тоже мне глобальное потепление. Я набрала Тоськин номер, предварительно несколько раз кашлянув. В таких делах тренировка – залог успеха. – Мне плохо. Мне очень плохо, – прорыдала я в трубку по возможности хриплым голосом (спасибо никотину, хрипела я прекрасно). Но Тоська в мои стенания не поверила. Почему бы это? – Опять двойка? Ты что, решила болеть до весны? Деточка, ты же не медведь, чтобы в спячку впадать. – А я не против, – усмехнулась я. – Тогда потом не жалуйся, когда придет время лапу сосать, – фыркнула она. – Что, прогуливать решила? – Ага. – Как долго? – Пока не знаю. Как буду себя чувствовать. – Понятно. А об этом лучше спросить Гидрометеоцентр, да? – Нет. Я больна! – простонала я и перешла на сдавленный надрывный хрип. – У меня жар, озноб и критические дни. – И родильная лихорадка? – поддела меня напоследок Тоська. Я не удостоила ее ответом, сказав, что мне надо измерить температуру, выпить чаю с малиной и лежать-болеть одной, совсем заброшенной, покинутой всеми, одинокой и несчастной. – Мне так плохо, что я даже думать не могу. – С тебя три заметки, перешлешь мне по мылу, – безапелляционно потребовала она, проигнорировав мои жалобы, и повесила трубку. Что же делать, значит, придется. Но я согласилась на это, как человек, которого приперли к стенке с помощью новейших способов коммуникации. Цепкие лапы современных технологий и покойника заставят работать. Прямо там, в гробу. И пересылать сделанное по WiFi. – Вы еще пожалеете, что были так черствы ко мне, – жалобно пригрозила я в никуда, прикуривая сигарету. В первое время, когда я только вырвалась из цепких, гостеприимных Сашкиных лапок, я испытывала почти физическое удовольствие от того, что могу безнаказанно курить прямо в квартире. У Шушки аллергии на дым не было, у нее также не имелось детей. Я могла курить хоть с утра до ночи, что в первое время и делала, отчего старый друг, сиплый кашель, вернулся ко мне. Давно не виделись, черт возьми. Вообще, если честно, положа руку на сердце, курить на лестнице не так уж и плохо. Дом не воняет дымом, одежда тоже, да и куришь в три раза реже. Но я старалась наслаждаться благами свободы. Свобода – самый драгоценный подарок, который только может сделать себе женщина. Ведь так? Верно? Вы согласны? Не надо вставать на час раньше, чтобы отпинать упирающегося ребенка в садик. Я вспоминала, как Алешка шел через улицу, останавливаясь на каждом шагу, чтобы рассказать мне какую-нибудь дурацкую историю. Однажды, пересмотрев кучу фильмов про каких-то роботов, он сказал мне, что у него гудят зубы и он, кажется, становится трансформером. – Серьезно? – улыбнулась я тогда. – Ну… у меня же есть железный меч? – удивился он моей недоверчивости. – А теперь еще и зубы. – Ну, если зубы гудят, то конечно, – согласилась я. В садик мы в тот день опоздали, и Алеша остался без завтрака. Но он не особо переживал, потому что дома на завтрак я «случайно» насыпала ему целую гору воскресных шоколадных хлопьев, чтобы он не вопил. Так что кушать «желтую» кашу (см. пшенка) он все равно бы не стал. Почему, собственно, я об этом вспомнила? А потому, что теперь я могу вставать на целый час позже, могу курить, могу выкинуть из головы дикие задачки по математике Патерсона, в которых я не всегда даже понимала условия. Даша с выражением терпеливой муки на лице поднимала руки вверх и вопрошала: – Ты же взрослая, почему ж ты такая тупая? – Это не я тупая, это ваш учебник тупой. Если ты объяснишь мне, в чем тут задача, я ее обязательно решу. У нас были совсем другие учебники. – Да, и вот к этому все идет? И я в итоге стану такой, как ты, когда вырасту? Кошмар. – Она показывала на меня пальцем и смеялась. Я совсем не умела поставить ее на место. Маленькая мерзавка. Вот уж по кому я точно скучать не буду. Как и она по мне. Я прошла обратно в комнату с термосом горячего кофе, осторожно, чтобы ненароком не посмотреть на снежную, вьюжную улицу, занавесила шторы, включила торшер и села в кресло, замотавшись предварительно в одеяло. В комнате стало уютнее, и вчерашние шмотки, валяющиеся на комоде, не так уж бросались в глаза. Вообще надо признать, что семейная жизнь – просто неподъемный груз, и я совершенно не понимаю, как мои замужние подруги выдерживают это. Надо бы им за вредность молоко давать. Хотя молоко, кажется, взрослым не требуется. Шушка мурлыкнула и запрыгнула ко мне на коленки. Вот кто уж точно был несказанно рад нашему возвращению. Мы снова спали вместе, на одной кровати. Она забиралась ко мне в ноги, под одеяло и толкалась так, словно это была ее кровать, а не моя. Она драла когти о свое любимое кресло, валялась на моих вещах и глазела на проезжающие машины и бегущих бесконечный кросс прохожих. В минус двадцать пять еще не так понесешься. Бегом от мороза! Все в метро! – И что будем делать? – спросила я Шушку. Она посмотрела на меня как на умалишенную. Какие могут быть вопросы. Сначала расчешем ей шерсть, потом просто поскребем за ушком. Часа два-три уже пристроены. – Да? Ты считаешь, мне это тоже будет так же интересно, как и тебе? – усмехнулась я. Шушка невозмутимо подставила мне морду. Еще один дивиденд одинокой жизни – возможность иногда не знать, чем заняться. Те несколько месяцев, что я жила с Костей, мне всегда было куда пристроить свое время. Пространство вокруг меня всегда требовало внимания. Детям требуется значительно больше чистоты, чем я вообще могу себе представить. Когда я только вернулась домой, то с восторгом и вполне сознательно не мыла посуду, оставляла в холодильнике пустые тарелки из-под съеденного, воду в кастрюле на плите. И никто-никто не ругал меня. Я ела мамино абрикосовое варенье ложкой из банки и плевала на то, что оно может закиснуть. – Не успеет, мое хорошее, – улыбалась я, попутно отмечая, что никто также не говорит мне: «А ты не боишься, что все слипнется?» Мне теперь вообще никто ничего не говорит. Немного скучно, но оно того стоит. Хотя я так и не смогла доказать этого маме, которая пришла в состояние крайнего отчаяния, узнав, что я снова сингл. – Какой ты сингл? – возмутилась она. – Ты – старая дева. А я заведу себе черепашку и буду ее любить. Все равно никаких шансов на внуков нет. – Деточка, ты дура, – коротко и просто заметил мой папа. – Зато свободная, – обиженно передернула плечами я. Подумаешь, умники. Вспомнили бы они, как ругались друг с другом, когда я была маленькая. Да и потом, потом тоже. Может, семейные люди – как наркоманы, всех стремятся затащить в свои ряды? Да не хочу я быть счастлива, мне вполне хорошо в моей уютной трясине. Не потянуть мне вашего счастья. Я пробовала, не получилось. Вся эта любовь – обман и каторга. Сначала поцелуи и кружится голова, а потом вся твоя жизнь по минутам расписана на долгие годы вперед, и ты уже больше ни черта не принадлежишь себе. Кстати, Сашка был абсолютно со мной согласен. Его девушка хотела бы переехать к нему, но вместо нее в его маленькой, набитой техникой и телевизорами квартирке две недели обитала я. Когда срок аренды моей квартиры подошел к концу и я вернулась домой, к своей прекрасной, но несколько пустой жизни, Саша продолжал всячески поддерживать меня в моем падении с вершин Большой Любви. – Из-за чего сыр-бор. Ты всегда была такой. Я не сомневался, что этим кончится. – Ты уже говорил. – Прости. Я просто… просто люблю тебя такой, какая ты есть. Такой вот, непредсказуемой, ни на что не годной, но прекрасной. Ты можешь ранить, но ты не похожа на других, – пробормотал он как-то одним зимним вечером. Я тогда еще жила у него. Мы вернулись с концерта в клубе очень поздно и были подшофе. – Что ты мелешь? Глупости какие-то! – рассмеялась я. – Я самая обычная. – Нет. Ты… тебя невозможно ухватить. Невозможно… удержать. Ты не способна на любовь, нет. Только на страсть. – Ты бредишь? – удивилась я, а он полез ко мне целоваться. – Есть только миг между прошлым и будущим, – шептал он, засовывая руки под мой свитер. Руки были ледяными с мороза, ощущение из малоприятных, но я чувствовала себя такой одинокой, так боялась, что после Кости в моей жизни уже больше не случится никого и ничего… Я закрыла глаза и шагнула вперед, соскользнула с края пропасти прямо в Сашкины объятия, стараясь не вдумываться в то, что происходит. Наутро мы оба, не сговариваясь, сделали вид, что ничего ТАКОГО не случилось. У него осталась девушка, у меня Шушера и квартира, в которую я вернулась через несколько дней. Легче мне не стало, тяжелее тоже. Просто еще один эпизод в череде случайных событий. Просто еще одна ночь, после которой, возможно, будут и другие. Жизнь и вправду вернулась на круги своя, вот только если бы не такой мороз. И холодно было не только за окном. Я включила обогреватель и достала с полки первую попавшуюся книжку по психологии. Фром писал очень умные вещи, и с большинством из них я была вполне согласна, но… слова растворялись у меня перед глазами, предложения не заканчивались, а перемешивались одно с другим, теряя свое значение. Что-то про бытие и обладание, про концепцию экологической катастрофы, к который все мы неминуемо движемся. Я листала страницы, читала слова, не складывая их в смысл, до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что слезы рекой текут у меня из глаз. Они уже намочили руки, закапали Фрома, мое лицо покраснело и опухло. «Что такое?» – удивилась я. И даже встала и прошлепала в прихожую, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Зеркало подтвердило – я плакала. Вернее, плакала какая-то незнакомая мне женщина с усталым, бледным лицом, с темными кругами под глазами. С кошкой на руках. Я смотрела на свое лицо не отрываясь и не шевелясь, стоя в тишине и темноте промерзшей прихожей. Большой вопрос – почему у нас в домах так плохо топят зимой и так рано отключают горячую воду весной? Зачем они вообще ее отключают? Прочистить трубы? Почему же тогда эти трубы не греют? – О чем ты думаешь? О трубах? – вслух спросила я себя. И сама же ответила, что все равно больше мне думать не о чем. Не о Фроме же, в конце концов, с его концом света. Тоже мне новость, что все летит в тартарары. По ощущениям, я уже там. Я набрала номер, Сашкин номер, не понимая, зачем это делаю. Я – и сама звоню Сашке, которого, по большому счету, терпеть не могу. Ни его, ни его плазму. Ни его потребительский взгляд на мир. И еще его девушку, черт бы ее побрал. – Саша? – Саша? Что у тебя с голосом? – взволнованно спросил он. – А что? – с трудом сглотнув комок в горле, я прокашлялась и постаралась взять себя в руки. – Мне плохо. – Так плохо? – удивился он. – А Таисья сказала, ты филонишь. – Ты можешь приехать? – спросила я, хотя еще секунду назад, могу поклясться, об этом даже не думала. – Сейчас? – растерялся он. – Но на работе же никого не останется? Одна Тоська не справится. А вдруг чего случится? У тебя что, жар? – Да, – согласилась я, хотя понятия не имела, какая у меня температура. По ощущениям – минус двадцать пять, как на улице. – Что тебе привезти? – спросил он совсем другим голосом. Ха-ха, мне удалось убедить его, что я тяжело больна. Надо же, а ведь я и выгляжу как тяжело больной человек. – Привези мне кока-колы. И рома, – попросила я и повесила трубку. Неожиданная мысль о том, что со мной и вправду что-то не так, заставила меня оторваться от созерцания себя в зеркале. Я вытащила из аптечки градусник (кто бы думал, что я все-таки им воспользуюсь) и запихнула его под мышку. Сидя с ногами на кухонном стуле, я не отрывала глаз от часов на стене. Секундная стрелка крутилась медленно-медленно. Интересно, а что чувствует женщина, когда делает тест на беременность? Она ведь тоже, наверное, вот так же гадает: то ли она «залетела», то ли просто перебрала на вчерашней вечеринке. Температура была в норме, и я тоже потихонечку возвращалась в нее. Сама не знаю, что это на меня нашло. Наверное, так на мой мозг воздействует холод. Замораживает какие-нибудь нужные серые клеточки, а я пытаюсь выяснить, почему реву. Впрочем, уже не реву. И, кстати, совсем не понимаю, какого хрена я вызвала сюда Сашку, что я собираюсь с ним делать? Мне ведь даже нечем его накормить. Пельмени кончились, остался кусок заветренного сыра, полбутылки кефира и готовый обед с говядиной из нитрата азота. Мое любимое. Перед глазами промелькнула картинка блинчиков со сгущенкой от Костиной тещи. Светлая им, блинчикам, память, но надо, черт возьми, научиться хоть что-нибудь готовить. И надо отменить Сашу, пока он не понял меня превратно. – Хеллоу, – на мой звонок томно ответила Тоська. – Слушай, а Сашка не ушел? – Черт, что за фокус? – встрепенулась она. – Какой фокус? – не поняла я. – У тебя абсолютно нормальный голос. Сашка сказал, что ты там чуть ли не при смерти, а ты щебечешь, как соловей. Придуривалась? – Ну, извини, что забыла покашлять. Кхе-кхе, – любезно кашлянула я. – Теперь позовешь его? – И не совестно тебе экспериментировать над живыми людьми, тем более во второй раз? – вместо ответа вдруг спросила она. – В смысле? – Хочешь влюбить его снова? Зачем? Чтобы опять бросить? – возмутилась она. Я же так и осталась сидеть с открытым ртом, потому что меньше всего ожидала услышать такую версию. – Я совершенно не собиралась влюблять его. Сама не знаю, что на меня нашло. Расплакалась вдруг. Можешь быть, я болею чем-то безтемпературным? – Ленью ты болеешь, ленью. – Так ты позовешь его или нет? – разозлилась я. – А его нет, – радостно сообщила она. – Полетел к тебе на крыльях любви. Ты, Сашка, стерва, и проб на тебе ставить некуда. – Как уехал? Когда? – Минут пять назад. – Тоська фыркнула, сказала, что из-за таких, как я, мужики всех женщин терпеть не могут, и бросила трубку. А я позвонила Сашке, но он был недоступен. – Черт, черт! Зачем?! Дура, – выругала себя я, обдумывая свое дальнейшее поведение. Варианта было два, и оба плохие. Можно было сделать вид, что я действительно тяжело и мучительно больна. Лечь, намотать на голову мокрое полотенце, хотя нет, вода сейчас, в такой холод, – это мерзко. Ладно, можно перемотать шарфик с шеи на голову. Лечь, стонать, метаться в бреду, с трудом приподниматься, чтобы отпить рома с колой (если он его привезет). Но кто хорошо меня знает, вычислит мою лажу через пять минут, актриса из меня никудышная. Значит, план Б – не открывать дверь. Но он же прекрасно знает, что я дома, а мне с ним потом еще работать долгие годы. И потом, ну что тут такого, что я пригласила его в гости (гм, посреди рабочего дня). Может, я скучала? Может, это просто он все не так понял? К моменту, когда раздался звонок в дверь, я совершенно не представляла, что же мне все-таки делать. И потому, когда на моем пороге возник Сашка, я все еще находилась в глубине своего внутреннего диалога с самой собой. Как выпроводить мужчину, которого ты нечаянно, по необъяснимой дури, зазвала к себе домой? Может быть, он отдаст мне банку с вареньем и лимоны и уйдет? – Здравствуй, Саша, – просиял он, когда я открыла дверь, и протянул мне шикарный букет цветов. Лилии и какие-то еще неизвестные мне порождения селекции. Великолепный букет так неуместно смотрелся в моем доме, что я уточнила: – Это надо принимать в каком виде? Заваривать на паровой бане? – Смешно, – улыбнулся он и прошел в дом. – Как ты себя чувствуешь? – Уже намного лучше. Спасибо, что спросил, – едко ответила я, матерясь про себя. Теперь его точно быстро не выпроводить. Хотя, впрочем, зачем? – Вот твой ром с колой. – Он протянул мне две бутылки, а глаза его смеялись. – Вообще-то это была шутка, – дернула плечами я, но против воли улыбнулась тоже. Все-таки хорошо, что пришел хоть кто-то. Это лучше, чем сидеть одной и смотреть, как снег окончательно погребает под собой Москву. Тем более что Сашка, как ни крути, мой старый друг, почти любимый человек. – Да? Ну значит, выпьем его вместе. Какая же холодрыга на улице. Так и хочется на юг. Почему я не перелетная птица? – Саша любезно поддерживал светский разговор, пока искал чайник, чтобы заварить чай. Так было всегда. Он ничего не требовал и ничего не ждал от меня. Даже того, что я сама заварю ему чай. – Подожди. Саш, я на самом деле ничем не больна. – Я так и думал, – кивнул он, обернувшись. – Не напрягайся, все нормально. Сейчас будет чай. А хочешь, поедем со мной к Дроновым? Я вечером собирался! Они постоянно про тебя спрашивают. – Правда? – удивилась я. Дроновы были нашими общими друзьями. Вернее, они были друзьями Сашки, он учился с Дроновым-мужем на одном курсе. Но дружили мы весь год парами, и очень, кстати, приятно, с шашлыками, совместными театрами и даже поездкой в Крым. После того, как мы с Сашкой расстались, Дроновы даже звонили мне пару раз, но я была так поглощена Костей, что не знала и не видела ничего на свете, кроме его темных глаз. Воспоминания больно кольнули сердце, и на секунду я потерялась в собственных мыслях. Но Сашка был рядом и не дал мне окончательно уплыть в себя. – Они сегодня устраивают сабантуйчик. Пойдешь, раз ты здорова? – Пойду, – ответила я, радуясь, что не придется торчать дома целый вечер. – Только ты ведь без машины. Как же мы по холоду? – Вообще-то я на машине, – успокоил меня он. – А почему тогда твой телефон не работал? – Я забыл его дома, – улыбнулся мне он. Сашка был удобный и привычный, как мой красный в клеточку плед или заячьи тапки. Он с деловитым видом доставал что-то из моих шкафчиков на кухне, а что – я даже не знала. Это «что-то» было оставлено еще им самим до нашего разрыва, почему-то не использовано нашими жильцами и так и не обнаружено мной. Несколько палочек гвоздики, чтобы добавлять в шиповниковый чай, который тоже, оказывается, у меня был. Шоколадка, о которой я давно забыла, потому что он положил ее слишком высоко для меня. – Ты просто волшебник. – Для тебя – все, что угодно. – И даже достанешь луну? – усмехнулась я. – Смотря сколько выпить, – улыбнулся в ответ он и вручил мне чашку. Я взглянула на его лицо, такое знакомое, симпатичное, ухоженное. Приличный молодой человек, как говорил папа. Сашка тоже смотрел на меня не отрываясь и не произносил ни слова. Я вздохнула и отвернулась, поставив чашку на стол. Он поставил свою, она тихонько звякнула о блюдце. Я никогда, кстати, сама не доставала чашку вместе с блюдцем, мне нравились большие стаканы со смешными надписями типа «Чай – не водка, много не выпьешь». Но он всегда доставал блюдца, потому что у него был дома дорогой журнальный столик и он не хотел, чтобы на нем оставались следы от горячих чашек. – Привет, – фальшиво улыбнулась ему я, когда он подошел ко мне слишком близко. – Привет, – многозначительно кивнул он. – Ты против? – Я не знаю. А что скажет твоя девушка? – привела контраргумент я. – Но тебе же всегда было на всех наплевать, – резонно возразил он, расстегивая верхние пуговицы на моей пижаме с Микки-Маусами. И я совершенно не знала, что ему сказать еще. Что я не хочу его? Я сама не знала, чего я на самом деле хочу. – Не на всех, – еле слышно возразила я. – Ну, нет, конечно. Тебе не плевать на Шушеру. И тебе не плевать на… нет, только на Шушеру, – с улыбкой добавил он. – Но это даже хорошо. – Ну, допустим, мне наплевать. А тебе? Тебе что, тоже наплевать? – Но ведь мы же не делаем ничего такого? – спокойно ответил он, продолжая сражаться с тугими пуговицами на моей отечественной пижаме. Я-то сама никогда их даже не пыталась расстегивать, снимала пижаму через голову. Но он пошел другим путем и застрял на второй пуговке. Я же стояла и смотрела на все происходящее, как сторонний наблюдатель, не имеющий к этому никакого отношения. Мне даже было немного смешно. Вот оно – мое будущее. Сейчас он, потом еще кто-то вроде него. Мы немного поваляемся тут, а потом поедем к Дроновым, у которых вечером начнется веселье. И мне будет хорошо здесь, и там тоже будет неплохо. Море удовольствий, море комплиментов. И позже, когда вместо Сашки появится кто-то другой, Вася или Петя, я тоже получу свою порцию кайфа. Свежий роман – как глоток хорошего коньяку, бодрит и придает вкуса жизни. А потом… что будет потом, я подумать не успела, потому что Саша уже снял с меня несговорчивых Микки-Маусов, чуть наклонился и обнял меня, прижавшись лицом к моей груди, и застонал от удовольствия. Еще секунда, и мы снова оказались вместе на моей кровати – два не любящих друг друга человека, каждому из которых нужно что-то другое. Но на безрыбье… Где же, где же я потеряла себя? – Тебе хорошо? – вдруг зачем-то спросил меня он. Как будто окатил ледяной водой из ушата. Я, кстати, ни хрена не знаю, как он выглядит, ушат. А слово знаю. Так, что он спросил? Хорошо ли мне? Он что, смеется? – Нет, – сухо ответила я и села. Саша сел рядом, глядя куда-то в сторону, и на секунду мне показалось, что он думает о том же, что и я. О том, что все это произошло сейчас, потому что я трусиха и совершенно не готова быть одна. Как глупо и как банально. И главное, непонятно, что же делать. – Что с тобой? – поднял голову он. – Не знаю, не знаю. – Я замотала головой, чувствуя, как слезы снова подступили к глазам. Что же все-таки со мной происходит? Глаза на мокром месте. Но тут у меня зазвонил телефон, так что я встала, замоталась в плед и пошла его искать, в глубине души радуясь тому, что этот звонок, от кого бы он ни был, вытащил меня из воронки, куда меня, видит бог, уже почти засосало. Глава 16 А вы, собственно, кто? Наш мир несовершенен. Никто не умеет и не хочет делать то, что он должен, но все с интересом и настойчивостью лезут в чужие дела. Пока суют нос в чужие, спускают в унитаз свои. «Водитель сбил пешехода, отправляя SMS». Почему это произошло? Какого ляда надо было отправлять SMS на полном ходу? В период кризиса правительство выдает кредиты на поддержку малого бизнеса, но эти кредиты оседают где-то на полпути, как будто их магнитом отвели в сторону. В Красноярской области горит курган из опилок с серной кислотой. Просто супер! Все в дыму, люди дохнут, а завода больше нет, так что кучу как наложили, так она и лежит. Я лично писала сообщение на эту тему и сильно «порадовалась» за завод, который перед тем, как обанкротиться, организовал столько геморроя практически в прямом смысле слова. И теперь экологи бегают и хлопают глазами: кто же виноват, что целый округ в ядовитом дыму? Кого премии лишать? Вот и этот звонок, который столь удачно раздался в тот вечер в моем доме, – просто невероятно, что такое случилось. Однако это произошло, и можно было хоть сейчас писать заметку о вопиющем факте халатности со стороны сотрудников общественного транспорта Москвы. И Подмосковья тоже. «Контролеры ответят головой за пропавших детей» – я бы назвала эту заметочку именно так. Но обо всем по порядку. Сначала я, голая, обмотанная пледом, извлекла телефон из недр кухонного настольного беспорядка. И увидела на дисплее странную надпись: «Дарья МОБ». Я даже не сразу поняла, кто это, не сразу стряхнув с себя грустные мысли о все еще ждущем (вернее, жаждущем) Сашке за дверью комнаты. И ответила, не думая ни о чем. – А ты не реви, все из-за тебя, – в трубке раздался сдавленный тонкий голос, потом послышалась какая-то возня. – Алло? – спросила я. – Хо-о-лодно, – плаксиво протянул кто-то совсем детским голоском, и в эту секунду в моей дурной голове молнией сверкнуло подозрение. Это же Костины дети! А холодно, получается, Алеше? – Дашка, ты? Вы где? – завопила я. Еще с полминуты с той стороны препирались, но потом (слава богу!) Даша все-таки вернула трубку на место, к уху. Мерзавка такая. – Теть Саш? – испуганно пролепетала она. – Да-да, это я, говори. Что случилось? Вы где? – Мы не знаем, – ответствовала она, чем встревожила меня еще больше. – Что ты несешь? Что значит, не знаем? Что ты там вообще творишь? Опять какую-то дрянь придумала? – Ты можешь меня послушать? – крикнула она, и по ее голосу я почувствовала, что она еле сдерживает слезы. – Да. Говори. Я слушаю. – Я вдруг испытала странное чувство. Мне захотелось одновременно и оказаться с ней рядом, и убить ее за то, что она болтается невесть где. – Мы потерялись. Мы хотели к папе. То есть сначала мы к бабушке поехали, только не смогли найти больницу. – Что? – удивилась я. – Она в больнице? Что случилось? Чем она больна? – Я не выговорю, – пробормотала Даша. – Ладно, черт с ним. А вы-то где? – Слушай, у меня телефон может разрядиться, – сказала она. – Я не хотела тебе звонить, но не знаю, что делать. Ты нам поможешь? Если хочешь, я тебе потом отработаю. – Детский труд не использую, – фыркнула я. Все-таки она маленькая вредина, это точно. Но почему-то я была ужасно рада ее слышать. – Так что надо? – Забери нас. Мы заблудились. – А вы где, еще раз? Может, позвонить в милицию? – Знаешь, если бы я хотела, чтобы папа меня потом убил, я бы не стала звонить тебе, – обиделась она. – Ладно, давай подробности, – кивнула я и взяла ручку. – Мы где-то в Подмосковье, – невозмутимо сообщила она. – На электричке и потом куда-то вбок. Деревня какая-то. – Что? – только и смогла вымолвить я. – Как вы туда попали? – Телефон может ёкнуть, – испуганно напомнила она. – Мы приехали сюда на электричке. Остановка называлась Кокошкино. Я думала, папа работает где-то здесь. – Так вы в этом Куко… Как? – Кокошкино? Нет. Теперь я вообще не знаю, где мы. Мы пошли по дороге. Мимо деревни какой-то. Что-то про толстые пальцы. Долго шли. Потом свернули. Ты нас найдешь? Мы стоим под указателем. Там написано, сейчас, ага… Марушкино. – Ты хоть представляешь, сколько в Подмосковье этих Марушкино? – крикнула я. – Так заберешь? – с надеждой переспросила она. – Да, конечно, – ответила я, попутно начиная переодеваться, – только не понимаю, как вас пустили в электричку. – Я сказала, что нас мама встретит. – Кто? – окончательно взбесилась я. – Ваша мама умерла! Зачем ты так говоришь? А что Алеша? – Он замерз, и тут очень темно, – успела сказать мне она, прежде чем телефон замолчал. Совершенно ошарашенная, я стояла посреди кухни в одной штанине и в лифчике задом наперед, совсем забыв о Сашке, все еще ожидающем продолжения банкета. – А, ты тут? – увидев его, зачем-то ляпнула я, впрыгивая во вторую штанину. – Да, ты знаешь, я все еще тут. А ты, видимо, уже нет? Мне надо срочно уехать, – торопливо бросила я. – Куда? – В это… в Марушкино. Ты, кстати, не подскажешь, где это может быть? Ты же водитель. – Я лихорадочно сметала со стола в сумку сигареты, паспорт и прочие разбросанные тут и там мелочи. – Это его дети? – Кого? – включила дурочку я. – ЕГО? – А? Да, его. – И что им надо? – Чтобы я их забрала, – пояснила я, натягивая носки. – А их папочка уже не в состоянии за ними следить? А как же Дроновы? – возмущенно спросил Саша, а я только недоуменно посмотрела на него. Почему-то я про Дроновых вообще забыла. Какое они имеют значение? – Ты в своем уме? Дети заблудились! – И что? Вызови милицию. Позвони ЕМУ. Да плевать! – Саша вскочил и принялся бегать по комнате, хватая меня за руки. – Нет, мне не плевать. Они там замерзли. – А я тут замерз! Какого черта ты лезешь решать чужие проблемы? Сообщи куда следует, и все. Занимайся своей жизнью. Нет, Саш, я серьезно. Не хочешь к Дроновым, не надо, но это не твои дети! Не твоя жизнь, не твой вопрос. Они не должны были вообще тебе звонить. – Да, ты прав, – вдруг согласилась я. – Это не моя жизнь. И ты – ты тоже не моя жизнь. И Дроновы не имеют ко мне никакого отношения. Меня вообще нет, нигде нет. Я – ничто. Пустое место. – Саша, что с тобой?! – ахнул он, и я только тут поняла, что кричу на него. Я остановилась, открыла в ноутбуке карту, нашла станцию Кокошкино, которая оказалась досадно далеко от нас, где-то по Можайскому шоссе. Значит, Костя все еще работает над объектом в Одинцове. Сколько воспоминаний разом навалилось на меня при мысли об этом! Как мы с Дашкой делали домашнее задание и выдумывали сказку о добром волшебнике, который может рисовать реки и леса, и нос у него острый, как клюв у дрозда, глаза из ежевики, губы из цветков клевера, а вместо бровей – две радуги. Даша отказывалась писать то, что придумывала я, но потом украдкой все записала. Ей поставили пятерку. А с Алешей в саду мы учили стихи про помощь маме. «Просит мама: «Слушай – выручи, покушай». Я поел немного, разве не подмога?» Я так смеялась над тем, как он картавил, старательно выговаривая каждое слово. Вообще-то это было здорово. Все мысли в моей голове вдруг перемешались, перетасовались и вылились в одно страстное желание найти детей, убедиться, что с этими маленькими негодяями все в порядке. – Ты же на машине? – вдруг неожиданно спросила я Сашку, чуть сощурившись. – Что? – нахмурился он. – Нет-нет, только не это. Невозможно! Уже поздно! Меня Дроновы ждут. Ты можешь переться в любое Новогрязево, а я… – Давай-давай, одевайся, – скомандовала я. – Хоть какая-то от нас обоих польза будет. А Дроновы перетопчутся. – Ты невыносима, – жаловался он, пока я с настоятельностью подгоняла его, повторяя то и дело, что медлить нельзя ни минуты. Да, это понятно, что ехать ему не хотелось. В качестве компенсации я пообещала Сашке написать для него статью о потерянных детях, как только сама разберусь, почему два маленьких ребенка оказались так далеко от дома. – Это будет хит, – пообещала я ему, моля бога, чтобы в ту сторону не было пробок. На счастье, по Третьему транспортному мы добрались до нужного поворота за десять минут. – Ты бы лучше статью о потерянном вечере написала, – пробормотал Сашка, сворачивая в сторону Кутузовского проспекта. – Быстрее, пожалуйста! – Тут быстрее нельзя, – хмуро буркнул он, все еще не смирившись с обломом вечера. – Но, если хочешь, я могу поехать, только штраф за твой счет. – О да, – согласилась я, стараясь не думать о том, что черт-те где, под указателем, стоят двое уже совсем ледяных детей. На улице минус двадцать пять, а нам еще ехать и ехать. К сожалению, не только мы стремились попасть в пригород. По вечерам к загородным домам и коттеджам выстраиваются целые очереди из дорогих машин. Мы сбились в пробку и дружно стояли в ожидании зеленого светофора. Переделкино, Лесной Городок, поворот на Одинцово… – Это должно быть где-то здесь! – крикнула я, испугавшись, что мы проскочим поворот. Дорога здесь не освещалась, и мы летели в почти полной темноте, всматриваясь в еле различимые таблички, которые все время оказывались какими-то рекламными плакатами. – Не дергайся. Вот светофор. Читай – Зайцево? – Да, да! – Я от напряжения даже привстала с кресла. Если бы мое волнение могло заставить машину ехать быстрее, она бы превратилась в ракету. – Еще чуть-чуть, – глянув мельком на меня, жалостливо заверил Саша. Я была в неадеквате и даже кусала ногти на руках, чего, признаться, не делала со школьных времен. – Где же, где? – крутила головой я. – Да вот же, – внезапно кивнул он и резко затормозил. Если бы не ремень, я бы точно впечаталась в лобовое стекло, так сильно меня тряхнуло, но я на это не обратила никакого внимания. Указатель деревни стоял перед нами, но детей не было. – И что? – недовольно спросил меня Сашка после того, как я трижды обежала указанное место, глупо надеясь, что как-то проглядела детей. – Их тут нет. – Я вижу, – цыкнула на него я. – Может, их и не было? Может, они тебя разыграли? А я к Дроновым не попал. – Достал ты со своими Дроновыми! – в сердцах рявкнула я. – Дурак. – Сильно сказано. Ну, поехали обратно. – Нет, я не могу, – заартачилась я. – Что, сама тут останешься? – усмехнулся он и сел в машину. Я совершенно не представляла, что делать дальше. Помедлив секунду, я все-таки достала телефон и набрала номер Константина. – Абонент временно недоступен, – ответила мне леди из преисподней. – Поехали! – настойчиво потребовал Сашка, бибикнув клаксоном. Я неуверенными шагами подошла к машине. Странно. Нет, вряд ли Даша могла бы так шутить. Зачем? Я ей уже ничем в жизни не мешала, не претендовала на внимание ее папочки, не мечтала стать ее мачехой и воспитывать ее. Мне бы и не удалось. Какая из меня мачеха. Я не готовлю, не убираю, не умею читать нотаций, ненавижу уроки (за исключением придумывания сказок). И еще я просто не понимаю, как надо обращаться с детьми. Мне кажется, я сама так и не выросла. И все время потихоньку от родителей курю и переписываюсь по аське с такой же, как я, шпаной. И куда мне – в родители? Таких не берут в космонавты. Но все-таки что же случилось с моими детьми? Я снова вернулась к столбу. – Куда же вы делись, гады? – нахмурилась я. – Знаешь что! Если ты хочешь ночевать здесь, я поеду один! – крикнул Сашка, открыв окно. – Я не могу уехать. Не могу, – пожаловалась я. – Подождем еще немного, вдруг они сейчас придут. – Нет, моя дорогая. Можешь куковать тут сколько влезет на морозе, а я домой. Это вообще не мой вопрос, – выпалил в сердцах он и завел движок. В лицо мне ударил свет фар, я поморщилась и отвернулась. – Ну и езжай! – крикнула я, но вдруг увидела, что на снегу, чуть подальше указателя, лежит маленькая, выложенная из палочек стрелочка. В темноте я ее не увидела, а фары как раз и осветили этот участок. – ПОДОЖДИ! – заорала я так, что Сашка сразу же услышал и ударил по тормозам. – СМОТРИ! – Что такое? – Он вышел из машины с раздосадованным лицом. – Это они сделали. Это Дашка, мерзавка. Она только и может до такого додуматься, – сказала я, улыбаясь. Буквально через несколько минут мы по стрелочкам добрались до маленького местного магазинчика, в котором на металлическом перевернутом ведре, привалившись к стене, спал Алеша, а около автомата по оплате мобильников стояла Дашка и пила горячий чай из пластикового стаканчика. Вид у нее был, как у побитого котенка, и, когда она увидела меня, на ее перемазанной мордочке вдруг появилась такая радость, что я невольно просияла в ответ. – Ну ты и гадкая девчонка. Я думала, что сойду с ума! – Правда? – удивилась она, протягивая мне стаканчик. – А я думала, что это мы тут с ума сходим. – Взять бы и наподдать тебе, да некому. Ну, поехали? – спросила я, как вдруг из магазинной подсобки выкатилась на свет божий и пошла всей массой огромного тела какая-то баба, перемотанная пуховым платком. – Что ж вы, мамаша, так плохо за детьми-то смотрите! – громогласно пророкотала она. – Я? – только и смогла пискнуть я, когда она навалилась на меня своей необъятной грудью. – А кто? Я, что ли? Мне вообще надо на вас в милицию написать! А ну, давайте документы! Додумались, детей родных в лесу бросать. – Мадам Платок смотрела на меня так, словно обдумывала, стоит ли меня сожрать. Я поежилась от непроизвольного страха. В ее нутре таких, как я, пятеро поместится. – Ты чего ей наплела? – зло прошипела я Дашке, которая старательно отводила глаза и под шумок быстренько будила Алешку. – Я вам покажу родительские права! Вы у меня еще по судам побегаете. А что, если б они померзли? – Я тут ни при чем, – попыталась отвертеться я, осторожно меняя позицию. – Зачем рожают такие, не понимаю! – громыхала она. – Что вам, на аборт трудно сходить. Всем бы легче было. – Обязательно учту, – угодливо кивнула я, сравнявшись с дверью. И, кивнув Дашке, крикнула: – Бежим! – Что? – только и успела раскрыть рот мадам Платок, но мы уже вылетели с грохотом на улицу и в панике и дурацкой суматохе паковались в Сашкину машину, где он сидел с выражением высшей степени недовольства на лице. – Гони давай! – проорала я, закидывая детей на заднее сиденье и запрыгнув чуть ли уже не на ходу. – А что случилось? – сонно переспросил он, стартуя. Тут за нами вслед вылетела Платок и завопила: – Я на вас управу найду. Я номера-то списала. – Что она списала? – помотал головой в непонимании Саша. Я засмеялась и подмигнула Дашке. – Номера твои. Будет тебя родительских прав лишать. – Ну, бог в помощь, – усмехнулся он и повернул на большую дорогу. Я откинулась на спинку кресла и посмотрела назад. Там сидели два таких прикольных нахохлившихся перепуганных воробья, что странная, ненормальная и несвойственная мне нежность залила меня до краев. Все хорошо. Все хорошо. – Спасибо, – виновато пробубнила Даша. Я внимательно посмотрела ей в глаза и, чуть помедлив, кивнула: – Не за что. – Почему ты так долго не шла? – спросил проснувшийся от этой суеты Алеша. – Мы долго ехали, – объяснила я. – А до этого? – уточнил он. – В смысле? – не поняла я. – Ну, вчера? В выходные? Где ты была, я тебя ждал, – как бы между делом, заметил он. Я сглотнула комок и сказала: – У меня были дела. – А теперь кончились? – Даже не знаю, Алеш. Вряд ли, – ответила я, и дальше мы поехали в тишине. Телефон Константина так и не отвечал. Я решила, что не буду ни о чем расспрашивать Дашу. Захочет – сама расскажет, да и не мое это дело. Сдам их с рук на руки и уеду. От этой мысли мне стало грустно, и я закрыла глаза. Мелькающие огни усыпили и Алешу, и Дашку, и даже меня. Мне снилась какая-то чушь про консервированные помидоры. Я доставала их, надкусывала и понимала, что у них почему-то совсем нет вкуса. Банок было много, и через какое-то время меня начало тошнить от такого количества безвкусных помидор. Я все пыталась отыскать нормальный и, как водится, уже даже почти нашла, как вдруг меня зашатало и затрясло. – А? Что? – вздрогнула я, с трудом разлепляя веки. – Хватит дрыхнуть, прибыли. Мы практически возле твоего дома, – хмуро буркнул Сашка, двигаясь по дороге мелкими неприятными рывками. Так вот почему меня во сне тошнило. Мы попали в одну из бесконечных московских пробок, которые с морозами становятся еще злей. – Езжай дальше, нам надо на Щелковскую, – сказала я, зевнув. – Ну уж нет. Дальше разбирайся сама. Я доставил вас до твоего логова, и все. И так вечер насмарку, какого хрена я должен нянчиться с чужими детьми? – ворчливо спросил он. – Нет, ты не должен, – согласилась я. – Считай это просто актом милосердия. – Для них? – он кивнул назад, где спали детишки. Я покачала головой. – Для меня. И… спасибо тебе за все. – Почему-то мне кажется, что ты все-таки не до конца порвала с этим парнем, – нахмурился он. Я вздохнула. – Может быть, но только он-то порвал со мной окончательно. У него на первом месте дети, а я для них не подхожу. – Да? Почему же? Пельмени ты варишь прекрасно, – поддразнил меня он. Я усмехнулась и похлопала его по плечу. Он высадил нас около подъезда, помог мне выгрузить спящего Алешу из машины. Даша, хоть и сонная, шла сама. Оставив детей дома, я сбегала в магазин, купила каких-то крекеров и йогуртов, чтобы хоть как-то их покормить. Если бы Сашка не подшутил надо мной так напоследок, я бы обязательно сварила пельменей. А теперь мне было как-то неудобно, поэтому я приготовила крепкий чай, замотала Алешку в плед, дала ему шоколадное яйцо (дурацкие сюрпризы, о которые я постоянно спотыкалась, когда жила у Константина) и кое-как соорудила жалкое подобие ужина. – Ну, вот и все. Вы в безопасности, – улыбнулась я, глядя, как Даша с аппетитом лопает крекеры, заедая их йогуртом и шоколадом. – Спасибо, что нашла нас, – пробубнила она с набитым ртом. – Не за что. Теперь осталось понять, что мне с вами делать дальше. И как все это объяснять вашему папе. – А папе все равно, – вдруг невесело усмехнулась Даша. – Ему лишь бы на кого-нибудь нас свалить. – Что ты имеешь в виду? – удивилась я. Костя, на мой взгляд, был великолепным отцом, так что слова Дарьи звучали как навет. Я снова попыталась набрать номер Константина, но он по-прежнему был недоступен. Странно вообще-то, что ему неинтересно, как дела у его детей. Хотя… может, и интересно, только он не может им дозвониться. Дашкин телефон-то ведь не работает, а позвонить мне Косте придет в голову в последнюю очередь. После того как он обзвонит все больницы, морги и детские комнаты милиции. И даже после того, скорее всего, он сделает это не сразу. – Ничего. Он нас не любит. Мы ему мешаем. Лучше бы мы жили у бабушки. – Да, а кстати, что случилось с бабушкой? И скажи мне ваш домашний номер. Вдруг папа дома. – Нет его там, – отвела взгляд Даша. Я растерянно посмотрела на нее. – Почему ты так уверена? – Он должен был только завтра вернуться, – опустила глаза она. Я вытаращилась на нее. – Так, а с кем же вы дома-то оставались? – Знаешь, я даже жалела, что ты от нас ушла. Все-таки ты была куда лучше ее, – вместо ответа на вопрос заявила она. – Лучше кого? – нахмурилась я. – Лучше этой его Танечки, – зло сказала Даша, а я немедленно похолодела. Танечки? Не прошло и двух месяцев, как мы расстались, а мои дети (то есть не совсем мои, но все-таки не просто так же я с ними столько промучилась) уже сидят дома с какой-то там Танечкой, которой до них и дела нет? Я встряхнулась и деловито присела рядом с Дашкой. – И давно она у вас? Ну, давай рассказывай. Все по порядку! – Ну… сначала она ненадолго приходила, а теперь вот вообще на несколько дней остается. Она страшная. И очень злая. И ей лишь бы только сидеть у телика и жрать сосиски. А когда я говорю, что сосиски – это вредно для фигуры, она хохочет и говорит, что ей плевать на мою фигуру. А я-то имею в виду ее фигуру. И я из-за нее двойку получила, по русскому… – Так, так, так. Стоп! Как же вы умудрились от нее сбежать? – А она наорала на меня, заперла нас и куда-то ушла. Я испугалась, – оправдываясь, частила Даша. – Он не должен был нас ей оставлять. Я бы справилась и сама! И вообще, у меня есть запасные ключи, а она не знала. Дура. Но ее не было три часа! Мы хотели бабушке пожаловаться. – Да, натворили дел. Так что, она и сейчас у вас дома? – поинтересовалась я. – Ага, – всхлипнула Даша и продиктовала мне забытый мной телефонный номер. Я никогда не звонила на домашний, ведь с приходом мобильников общаться стало гораздо проще. Зачем лишний раз сотрясать воздух, если можно взять и набрать чей-то персональный номер. А теперь вот и домашний пришелся кстати. Я набрала номер и прождала целых десять гудков, прежде чем кто-то все-таки соизволил оторвать попу от дивана и взять трубку. – Алло? – спросила эта особа низким, неприятно прокуренным (почти как у меня) голосом. – Вы Татьяна? – Да, – удивленно подтвердила она. – А где дети? Вы вообще в курсе? – едко спросила я. – Дети? – совсем другим тоном переспросила она. – А что, вы что-то хотите мне сказать? – Не то слово. Какого хрена вы их оставили? Они ведь могли замерзнуть, их могли похитить, да бог весть что могло произойти! Слава богу, что они догадались позвонить мне. – Эти дети – просто кошмар. Я больше ни за что не соглашусь сидеть с ними, – зло заявила эта дрянь прокуренная (почти как я, но мой-то голос имеет красивый сексуальный бархатный тембр). – Так они у вас? А вы, собственно, кто? Как вас зовут? Вы их родственница? – Нет. Я никто. Вообще никто, – грустно сказала я. – Но вам их не отдам. Пусть мне звонит их отец, запишите номер. – Сейчас! – с готовностью согласилась она. – Хотя… не надо ничего писать. Он его знает и так. Скажите, что дети у Саши, он поймет, – сказала я и повесила трубку. Пусть эта особа тоже помучается, поревнует. Вот же дрянь! И как мог Костя посмотреть на такую. Хотя, может, она выглядит как Шарон Стоун. – Даш, а она красивая? – спросила я у нее. Она стояла около дверного проема и внимательно слушала наш диалог. – Нет. Чуть лучше жабы. – Это хорошо. Так ему и надо, – порадовалась я. Даша тоже чуть улыбнулась и вдруг виноватым тоном сказала: – Слушай, Саша, мне надо с тобой очень серьезно поговорить. Глава 17 Лучше поздно, чем никогда Вещи не всегда таковы, какими они нам кажутся. Например, зарплата. Мы полагаем, что она незаслуженно маленькая у нас и слишком большая у других. Даже если на самом деле она у нас и у других вообще одинаковая, все равно мир несправедлив, и по большей части именно к нам. Зачем, к примеру, деньги Сашке, если он все равно потратит их на какие-нибудь новые технические никому не нужные прибамбасы? То ли дело я – все заработанное мной идет на поддержание имиджа, на личностный рост, на глянцевые журналы и новый тюбик помады. И когда все деньги спущены, а до зарплаты остается еще две недели, мир действительно кажется несправедливым. Но даже если мне так кажется, все же где-то в глубине моей души прячется подозрение, что это не так. И зарплата правильная, и у других все ничуть не лучше, и что часто когда речь заходит обо мне и о моей жизни, то именно другие, а не я сама, оказываются правы. Почему я ушла от Константина? Слушая сбивчивый Дашкин рассказ, я вдруг очень захотела по-настоящему понять это. В памяти высветился наш последний скандал. Я со шваброй в руках кричу, что не нанималась к нему в бесплатные уборщицы. А он вырывает ее у меня из рук и орет, что я вообще не умею мыть полы, так что в этом смысле от меня нет никакого толку. Потом я рыдаю, страшно жалея себя, и сквозь слезы говорю, что никогда не планировала месить салаты, что семейной жизни мне хватает в майские и октябрьские праздники в доме моих родителей, что я ненавижу все эти домашние устои и свежий воздух и ни за какие коврижки не хочу ехать в пансионат. – А что же ты хочешь? – спросил тогда Костя, а я ответила, трусливо отведя глаза: – Чтобы вы оставили меня в покое. Я вам не подхожу. И когда он попытался что-то добавить, я просто ушла в другую комнату и долго растравливала себе душу, вспоминая каждое сказанное Дашкой слово. Они меня не любят, думала я тогда. Они не ценят меня, не понимают, какая я хорошая. А должны бы были ценить. И вот сейчас я почему-то (впервые в жизни) подумала иначе – а что, собственно говоря, такого хорошего во мне? Что именно они должны были ценить? То, что у меня неплохие журналистские способности и я могу в день навалять до десяти бессмысленных заметок или пару столь же бессмысленных статей? Или то, что я считаю, что разбросанные по комнате вещи – это признак высокой самооценки и презрения к оценкам других? Может быть, я какая-то особенно душевная или еще что-то в этом духе? Нет? Тогда что? Дашка сказала мне: – Я вообще-то соврала тебе тогда. Мой папа никогда ничего подобного не говорил. – Чего не говорил? – бесцветным голосом переспросила я. – Ну, что ты нам не подходишь. Что он ищет того, кто бы ухаживал за нами. Это все я сама придумала. – Зачем? – удивилась я. – Мне хотелось, чтобы ты ушла. Я… мне казалось, что будет лучше, если мы останемся одни. Только папа и мы. Мы же справлялись! А от тебя никакой пользы не было… – А что он говорил обо мне? – запоздало поинтересовалась я, хотя теперь это все было уже неважно. – Ну-у, он говорил многое, – задумчиво протянула Даша. Сейчас, после этого долгого дня, замотанная в мой шарф и мои же носки, с чашкой в руке, она казалась совершеннейшим ребенком, каким, собственно, и должна казаться. Маленькая девочка, которая очень любит папу. И не хочет его ни с кем делить. – Что именно? – Что ты хорошая, веселая, добрая, хотя я лично не считаю, что ты такая уж добрая. Ну… и что он очень тебя любит. Это вообще какое-то свинство. – Почему? Потому что он должен всегда любить только вашу маму? – переспросила я, хотя ответ был и так очевиден. – Я не знаю, – тихо прошептала она. – Я думала, что да. Но теперь все стало еще хуже. И папа совсем теперь не смеется, а только работает и работает. – Как-то странно. Не похоже на него. – Вот именно! – расстроено воскликнула она. – Если уж на то пошло, уж лучше ты, чем то, что сейчас! – Но если твой папа счастлив с этой женщиной, пусть даже не так, как с вашей мамой или со мной, ты же понимаешь, что все равно это важно, – продекламировала я голосом мудрого старого Каа. – Ты должна наконец научиться думать не только о себе, но и о нем. Вы вырастете, уйдете из дома, а папа? Неужели ты хочешь, чтобы он остался совсем один? – Нет, не хочу. А о ком ты говоришь? – насупилась она. Я вздохнула. Девочка явно сильно устала за весь день. – Ну, кто там у вас дома сейчас? Я представляю, как она переживает, как думает, что теперь будет говорить вашему папе. Вы же так и им отношения разрушите. Тебе надо, чтобы это произошло во второй раз? – назидательно спросила я, подливая ей чай. Потом, чуть поколебавшись, все же откупорила принесенную Сашкой бутылку и налила себе стопку терпкого рома. Сверху колы. Даша недоуменно следила за моими действиями, а затем спросила: – Ты в своем уме? – А что такого? Сейчас вечер, я устала как собака. Могу и немного выпить, – оправдывалась я. Все понимаю, при детях пить нехорошо, но, с другой стороны, а хорошо, если я заболею? Я тоже промерзла и нуждаюсь в некотором релаксе. – О каких ты отношениях говоришь? – О каких-каких? С этой Таней! – пожала плечами я. Ром был что надо, кстати. – Да она же просто няня, – заявила Дашка с недоуменным видом. От неожиданности я чуть не подавилась своим коктейльчиком, дико закашлявшись и завертев глазами, а Дашка подошла ко мне и принялась с умным видом бить меня по спине. – Как няня? – прохрипела я. – Уже третья. Но эта – самая дерьмовая. Полхолодильника стрескала. Заперла нас и ушла. А еще она материлась. Как только их в этих агентствах держат! А папа мог бы нас одних спокойно оставить. Что я, каши бы не сварила? Если уж ты это можешь, то я-то точно бы справилась. – Конечно, – с улыбкой согласилась я. – Так это правда? Она – няня? – Ага, – довольно кивнула Даша. – Только бывшая. – А как вы… вообще поживаете? – совсем другим голосом спросила ее я. – Как учеба? Как бабушка? – Бабушка теперь что-то все больше по больницам. Папа сказал, что, если так пойдет, ее там и вправду залечат до какой-нибудь болезни. А учеба – это же наш крест, – с выражением терпения и понимания выпалила она. На душе стало удивительно хорошо. Вот здесь и сейчас, с этими детьми, с этим ветром и холодом за окном, я вдруг на миг ощутила удивительную гармонию с самой собой. И даже тот факт, что я была жестоко обманута, ничего не значил, потому что если кто кого и обманул, так это только я сама себя. И правильно говорили мне и Жанночка, и Тоська – испугалась я. Испугалась однообразных лет долгой счастливой жизни, испугалась того, что не будет больше бегать по моей крови адреналин, не будет огня в глазах встреченных мною мужчин и в моих собственных тоже. Что такое счастье? Унылая череда повторяющихся семейных праздников и еще более унылых будней. Кучи обязанностей, непроверенные уроки, неотстиранные пятна, непришитые пуговицы. Дом, закупка продуктов, ворчание по поводу грязи в доме, маленькие зарплаты, большие расходы. За те месяцы, что я провела с Константином, я смогла воочию убедиться, что все это – не мое. Не приспособлены мы, кролики, для лазания. Никогда еще до того времени с такой необратимой отчетливостью не понимала я, что мой осознанный выбор – одинокая жизнь в объятиях разнообразных страстей. Погоня за острыми моментами, удовольствиями и новыми знакомствами, где каждый новый незнакомец придет только для того, чтобы обязательно уйти. – А мы по тебе скучали, – сонно прошептала Даша, укладываясь на мой диван. – Ты все-таки прикольная. – Я тоже скучала, – тихо ответила я, прикрывая ее одеялом. Я все еще беспокоилась, что этот вояж не пройдет для детей безнаказанно. Простуда наверняка им обеспечена. Я помыла посуду, положила их сапожки на батарею, взяла пачку сигарет и вышла на лестницу. Курить дома при детях я не хотела, хватит и того, что я при них пила. Я стояла, медленно выдыхала белый ароматный дым, чувствуя легкий озноб, – на лестнице было гораздо холоднее, чем дома. Там я все время держала включенным обогреватель. Значит, это так и есть – я испугалась того, что могло бы быть. Жизнь, в которой я стала бы действительно нужной кому-то, не устраивала меня саму. Надо же, как мы лихо умеем обманываться. Зачастую именно мы сами и обманываем себя. Чаще, чем хотелось бы. Я ушла из-за того, что сказала тогда Даша? Черта лысого. Я ушла, потому что устала и малодушно побоялась принять такое счастье, как большая семья. Любовь в моем представлении – только приключение, в которое ты собираешься как в отпуск. И ты проводишь время в этой чудесной стране, лежишь на пляже, чувствуешь всем телом эйфорию и счастье. Тебя любят! Ура. Ты любишь! Еще лучше. Трижды ура! Но ведь все отпуска рано или поздно заканчиваются. Не в этом ли их прелесть? Что, если решить остаться в каком-нибудь Египте навсегда? Окажется, что солнце там не всегда так ласково и нежно. Что часто ветра и пески бушуют, разгораясь, ссорясь, скандаля с тобой. И чтобы жить там, надо много работать, а кругом совсем другой мир, к нему надо привыкать, его надо узнавать, под него надо подстраиваться. Не проще ли остаться в своем, пусть и не всегда счастливом, но таком знакомом мире? «Да. Проще», – ответила я сама себе. А что сделала я? Я обвинила во всем восьмилетнего ребенка и оставила самого лучшего мужчину, которого только можно себе представить. И для чего? Чтобы просто не мыть посуду? Какая глупость! – Саша, ты здесь? – вдруг спросила меня Даша, высунувшаяся на лестничную клетку прямо в одеяле. – Да, я тут. Что случилось? – Там телефон звонит. – Я иду, – кивнула я и побежала в дом, но, как водится, не успела. Телефон уже молчал, а кто звонил, я так и не узнала, номер не определился. – Перезвонят, – заверила меня зевающая Дашка, и мы с ней уселись на диване и включили мой любимый фильм «Форест Гамп». Почему «Форест Гамп»? Ну, во-первых, это по-настоящему гениальное кино. Во-вторых, никаких фильмов с Винни-Пухами у меня все равно не было. Равно как и сказок про Леших и бабок-йожек. Так что я выбрала то, что любила сама, и, кстати, Дашка реально врубалась, хоть это и было для меня неожиданностью. Даже больше. Она поняла шутку про яблочную компанию, а я-то нет! Это то место, когда Форест говорит, что они с капитаном вложили все деньги в какую-то хорошую фруктовую компанию. Когда Дашка услышала это, она расхохоталась в голос. – И что ты смеешься? – нахмурилась я. – Дразнишься? – А? Нет, это же они про «Apple». – «Apple»? – не поняла я. – Да, такая очень известная компьютерная фирма, – терпеливо пояснила она. – А ты откуда знаешь? – удивилась я. – Ну, они же I-phone выпустили, – еще более загадочно проговорила девочка. Потом поглядела на меня и добавила: – Это такой новый мобильник, как карманный компьютер. Очень крутой. – Крутой, – покачала головой я. – Тебе бы с Сашкой поговорить. – А кто он? – подозрительно посмотрела на меня она. – Просто друг, – я отвела глаза, чтобы не выдать ими себя. Не мы ли с ним еще несколько часов назад на моей кровати чуть было не… если бы не Дашкин, кстати, звонок. Но ей-то обо всем этом знать совершенно ни к чему. Так что мы эту тему свернули и вместе плакали в конце фильма, когда пушинка опустилась на могилу. – Какое же хорошее кино, – единогласно решили мы и задрыхли вместе на диване, так как на кровати спал Алеша, а иных спальных мест в моем доме не было. Разбудил меня настойчивый звонок в дверь. С трудом собрав мысли в кучку, я нашарила заячьи тапки на холодном полу и пошла на ощупь к двери, не зажигая света, чтобы не слепить глаза. Каюсь, что нарушила все мамочкины (и папочкины) запреты, а ведь заботливые родители с детства приучали меня к тому, что нельзя открывать дверь, не спросив, кто. – Где они! – пронеслось мимо меня нечто, не дав мне даже рта раскрыть. – Кто? Стойте! – пискнула я, но оно уже прорвалось в дом, не удостоив меня ответом. – Дашка! Алешка! Я вас прикончу! – заорало оно, влетев в комнату. И только там, когда я все-таки догадалась включить свет, стало ясно, что передо мной Константин, собственной персоной, в джинсах и какой-то смешной оранжевой куртке, весьма напоминающей робу. Но даже в этом дурацком наряде он смотрелся потрясающе. От одного только взгляда на него я задрожала и чуть не упала на подогнувшихся от внезапной слабости ногах. Как же мне, оказывается, его не хватало. Нормально ли, что я ТАК реагирую на него? Может быть, это болезнь? Может, она пройдет с годами? Сейчас я была точно уверена, что нет, не пройдет. – Папочка, привет. А мы думали, ты на работе, – пробормотала Дашка, щурясь на свет. – Я тебя выпорю! Клянусь, это тебе так просто с рук не сойдет! – громыхал Константин. – Я тебя дома запру до самого совершеннолетия. Будешь в школу и домой под конвоем! Дрянь! – Папа, я не хотел! – дрожащим голосом с кровати прогнусавил Алешка. – Это все Дашка, папа! – Ты сам хотел от нее удрать, – возмутилась Даша, потрясенная братским предательством. – Я тебя не заставляла. – Я вас обоих накажу. Идиоты! Как вам только в голову такое могло прийти! – продолжал бушевать он, но тут я не удержалась (а жаль) и, естественно, влезла. Не сидится тете Саше на месте. – А как тебе пришло в голову оставить их дома черт-те с кем! – бросила я. Тут Костя вдруг осознал, что я тоже нахожусь здесь. И что я вроде бы как-то при чем во всем этом раскладе. Его мутные красные (от волнения?) глаза уставились на меня. Мне стало моментально стыдно и за свою пижаму в Микки-Маусах, и за заячьи тапки. Но я же не знала, что он припрется ночью. – А ты вообще не лезь! – заорал он. – Это не твое дело. Ты к моим детям не имеешь никакого отношения. – Да? – моментально взбесилась я. – Тогда почему они позвонили мне? Почему ты сделал так, что им больше не к кому было обратиться? Разве можно доверять детей такой особе?! – Что ты о ней знаешь? Это тебе Дашка наплела? Она еще и не такое напридумывает, если это будет ей очень выгодно. Знала бы ты, какие только она сказки не рассказывает! – А я знаю, – хмыкнула я. – В свое время она мне и про тебя сказки сочиняла. – Да? Не удивлен. А сейчас я требую, чтобы эти маленькие мерзавцы встали и немедленно собрались. Мы уезжаем домой. – В такое время? – запаниковала я. На улице была ночь, самый лучший мужчина из всех мужчин на свете снова оказался в пределах моей досягаемости, и мне совсем не хотелось, чтобы он ушел вот так сразу. – Нормальное время, чтобы их выпороть и приковать к батарее. Избаловались! Быстро оделись и пошли! – Но, папа, пожалуйста! У меня болит нога, – взмолилась Дашка. – Две ноги. Одна вывихнулась, одна натерлась. Я не могу идти! Ну, пожалей меня! – Да как ты смеешь, – нахмурился он, но тень сомнения все же мелькнула на секунду на его лице. Я же, хитро улыбнувшись, посмотрела на Дашку. Что-то не припомню, чтобы она жаловалась на ноги. Маленькая интриганка, но сейчас, кажется, она играет на моей стороне. Надо ей помочь. – Давай-ка ты перестанешь орать, разденешься, мы сядем, поговорим и во всем разберемся. Может быть, все не так страшно? – миролюбиво предложила я. – Заодно дадим детям время, чтобы они спокойно собрались. – Нечего им тут рассусоливать, – буркнул Константин, но куртку водителя-дальнобойщика все-таки снял. – Что это вообще на тебе надето? – удивилась я. – Ты такое никогда не носил. – Носил. На стройке, – сердито пояснил он. – Я же не думал, что когда позвоню домой, то услышу такое. Мои дети сбежали! Естественно, я помчался сюда, даже не переодевшись. – Понятно, – причмокнула я. – Вот, держи-ка чай. Все-таки на улице холод страшный. – Так что все это значит? – чуть менее строго, но все же недобро спросил меня он. – Как они у тебя оказались. Этого я совершенно не могу понять. – О, тут как раз все просто. Они хотели поехать к бабушке, но не нашли больницу. Потом они решили найти тебя, но запутались в дебрях Подмосковья. Я, кстати, считаю, что надо разбираться с нашей транспортной системой. Как могли два ребенка так свободно уехать неизвестно куда. – О, Дашка на самом деле такое может спеть – любой контролер ее пропустит. Еще и денег даст. Артистка, – пояснил он, досадливо косясь на потупившуюся и покрасневшую Дашу. – Это точно, – согласилась я. – Потом они звонили тебе, но ты был недоступен. И тогда они позвонили мне. – Но зачем? Ты же нам никто! – еще раз (кажется, специально) уточнил он. – Ты же нас оставила. Бросила. – Да, – не стала спорить я. – Пусть бы они позвонили кому угодно, но не тебе! – продолжил он, разговаривая как бы с самим собой. – Ты же всегда их терпеть не могла. Для тебя же они были только обузой. Представляю, как ты обрадовалась. И что, тебе пришлось за ними ехать? Куда? – Не так далеко, – попыталась успокоить его я. – Куда? – Ну… там, по Можайскому шоссе. – Куда? – вытаращился он, отставив чашку с чаем в сторону. – Они были в районе Одинцова. Нет, чуть ближе. Деревня Мархушкино, кажется. Не помню. – Марушкино, – деловито подсказала Дашка. Лучше бы она этого не делала. Костя дернулся к ней и пророкотал: – А ты вообще молчи, бестолковая девчонка. С тобой дома будет разговор особый! – Не сердись на нее. Она очень переживает. Она думала, что ты мог бы оставлять их одних, она бы справилась, – пыталась достучаться до него я, но он был глух. – Я ее одну не оставлю, пока ей паспорт не выдадут. И даже после этого. Совсем без матери распоясалась. Меры никакой не знает. Как я должен работать, если не могу теперь спокойно из дома выйти? А вдруг она еще какой трюк выкинет? – Я думаю, что больше она ничего такого не выкинет. Ей самой досталось по полной программе, верно, Даш? – подмигнула я ей. Она улыбнулась сквозь слезы и кивнула. – Не защищай ее, ты ее не знаешь. – Нет, я знаю ее вполне. И она очень даже хорошая девочка. – Нет, она невозможная. Знаешь, – вдруг сказал он, – а я прекрасно понимаю, почему ты от меня ушла. Кто захочет возиться с такой кучей проблем ради того, чтобы быть со мной? Эти дети кого угодно с ума сведут. Я сам еле держусь, чтобы иногда не наподдавать им обоим. Так что ты все сделала правильно. Ты молодая, красивая, умная. Ты заслуживаешь лучшего, чем такая сомнительная радость, как я. Я желаю тебе только счастья, пусть все у тебя будет хорошо. Так, ну, вы готовы? – Подожди! – попыталась остановить его я, но он меня уже не слушал. – Алеша, обувайся. Даша, не забудь свой рюкзак. Так, где ваши сапоги. – Они на батарее, в комнате. Костя, послушай… – Спасибо тебе, Саш, что нашла их. Волосы дыбом встают, как подумаю, что могло произойти. – Я тоже перепугалась ужасно. Костя! Я совсем не счастлива без вас. Послушай меня! Я хотела сказать тебе, что я… – Саш, только не надо признаний, – вдруг твердо сказал он и сжал мое запястье. – Это ничего не значит, это досадный момент, случайность. Обещаю, что мы больше никогда не побеспокоим тебя. – Но ты меня не беспокоишь. Я такая дура, я так ошибалась. Я лишь сегодня поняла… – Ничего ты не поняла. Любовь – это только пшик. Вот она была – вот нет. А проблемы остаются. Зачем они тебе, верно? – Нет, неверно! – смахнув со щек слезы, замотала головой я. – Неверно! – В любом случае я ни к чему больше не готов, – грустно проговорил он. – Мне нужен покой, понимаешь? Ты понимаешь меня? – Ты считаешь, что у нас нет никаких шансов? – всхлипнула я. – Совсем никаких? – Совсем. Ты ушла, ты сделала свой выбор. – Да, но я же думала, что ты… – Что я? Ну что я? – Что ты не любишь меня, – прошептала я. – Что ж, ты ошиблась. И я ведь не давал тебе никакого повода так думать. Я любил тебя, очень любил. Но теперь это дело прошлое. Надеюсь, что у тебя все сложится. Рад был тебя повидать, – коротко кивнул он и вышел, неся на руках хнычущего Алешу и толкая перед собой недовольную, надутую Дашу. В подъезде стояла глубокая ночная тишина. Я посмотрела на Дашку, а она на меня, и мы обе поняли, как были не правы, когда своими собственными руками разрушили то, без чего всем нам теперь одиноко и плохо. Только она-то ребенок, ей простительно, а я? Что сделала я? Всего-навсего развалила свое счастье. И теперь у меня остался мой ром и моя жизнь. Не так уж и мало, если посмотреть. И я могу включить «Фореста Гампа» второй раз. Глава 18 Кто последний за счастьем? Тетя Саша? Я открыла глаза, увидела пробивающуюся сквозь занавешенные шторы полоску солнечного света и вдруг подумала, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Согласно рецепту господина Цоя, для полного удовольствия мне не хватало только билета на самолет с серебристым крылом. Пачка сигарет же имелась в кармане не только халата, но и дубленки. Двойная удача. Вчера я поняла, что все еще люблю человека по имени Константин, с которым меня больше ничего не связывает. Но этот факт почему-то не сильно меня расстраивал. Значит, я все-таки умею любить. Здорово. Странно. Солнечный луч приземлился на кровать и старательно ощупал мой плед. – Даже не сомневайся, стопроцентный полиэстер, – заверила я его и подошла к окну. За окном синело бездонное небо, которого сегодня было даже больше, чем всегда. Машины ползли в клубах белого пара, что говорило о низкой температуре за бортом. Я посмотрела на градусник. Минус двадцать восемь. – Приехали! – возмутилась я, посмотрев на свернувшуюся клубком Шушку около обогревателя. – И имей в виду, хвостатая, я не оставлю тебе хидер включенным. Еще не хватало дом спалить. «Как ты бессердечна! – глазами (но вполне исчерпывающе) укорила меня Шушера. – Это же собачий холод». – Именно. Собачий, – согласилась я. – А ты – кошка. И посмотри на себя, ты же перс. У тебя шуба, о которой любая девчонка может только мечтать. Давай-давай, отползай отсюда. Мне надо на работу. «Произвол», – муркнула она и отвалила на кухню. Холод был такой, что Шушка даже не пыталась запрыгнуть на свой любимый подоконник, а впервые за долгое время забралась в глубь собственной подстилки, которую обычно игнорировала. – Вот и умничка, – порадовалась я, натягивая на себя сто одежек и все без застежек. Свитера и водолазки, все, которые нашлись. Настроение, против логики, было прекрасным. К тому же, когда я допивала обжигающий утренний кофе (причем сваренный и не пролитый на плиту, что уже радует), мне позвонила Жанночка и радостным тоном спросила: – Ну, и как тебе погода, дорогуша? – Супер. Я как раз думаю, не пойти ли позагорать… куда-нибудь в солярий, – усмехнулась я. – А если честно, солнышко просто классное, но к выходу в город я готовлюсь, как к выходу в открытый космос. Я уже такая же толстая в моих свитерах, как и космонавт в скафандре. – Сфоткайся и пришли мне, – предложила она. – Мне нужно срочно чем-то поднять самооценку. – Отличная идея. А мою что, опустить? – возмутилась я. Но больше так, для вида. – Ты мне лучше скажи, когда весь этот кошмар закончится? – Ты о чем? – Двадцать восемь – уже беспредел. При такой температуре все живое умирает. Особенно молодые красивые девушки. Когда потеплеет? – Так ты считаешь, что у нас тут плохо? – усмехнулась Жанка. – А я как раз хотела тебе рассказать кое-что. Чтобы тебе было легче переносить тяготы нашей жизни. Слушала я тут прогноз погоды и случайно узнала, что в каком-то Ямбурге сейчас знаешь сколько? – Сколько? Минус пятьдесят? – От одной мысли об этом я несколько сжалась. – Минус семьдесят два. Каково? – Пипец! – только и смогла вымолвить я. Пока Жанка держала свою эффектную паузу, я попыталась представить, как это – минус семьдесят два. Птицы замерзают на лету, греться можно, как в анекдотах, в холодильниках. – Так это еще не конец сказки, – «утешила» меня добрая подруга. – Ты просто Ганс Христиан, – съязвила я. – Дальше ведущая так, знаешь, нежно улыбнулась и добавила: но к пятнице погода наладится. И уже в субботу в Ямбурге ожидается потепление до минус сорока шести! – последние слова Жанка произнесла, давясь от хохота. – Потеплеет? – присвистнула я, представляя себе минус сорок шесть. – Да! И, между прочим, показали съемки из этого Ямбурга. А там люди стоят на остановке, прямо посреди своих минус семидесяти двух. И лица у них, я тебе скажу, какие-то не очень-то счастливые. – У них было видно лица? – поразилась я. – А мы тут смеем жаловаться, что нам в минус тридцать холодно! Плохо нам тут, понимаете ли! – возмущенно констатировала Жанна. – Да у нас тут просто парная! – Слушай, Жанка, спасибо тебе огромное, – от души поблагодарила ее я. Она удивилась: – За что? – У меня, как в песне, настроение как-то сразу сильно улучшилось, – пояснила я. И всю дорогу, замерзая в плохо нагретом метро, а потом перебегая по заиндевевшим улицам, я повторяла про себя фразу: «Уже к субботе потеплеет до сорока шести», и мне хотелось хохотать в голос. Только хохотать на улице было все-таки слишком холодно. Кажется, и в моей жизни скоро тоже потеплеет до сорока шести. Да, я потеряла Константина по собственной глупости и из-за малодушия. Но зато внезапно встретилась с самой собой, а ведь я столько лет так старательно бегала от этой самой себя, что могла бы уже никогда и не увидеть, какая я настоящая. Пряталась бы в примерочных, отсиживалась бы на премьерах, скрывалась бы в полумраке ночных клубов. – Что с тобой сегодня такое? – удивленно посмотрела на меня Тоська, как только я вошла в комнату. – А что? – Ты какая-то… не пойму, радостная, что ли? Чего радуешься? – Скоро в Ямбурге потеплеет до сорока шести, – поделилась приятной новостью я. – Отлично, – ошарашенно кивнула она. – И это все? – Я люблю Константина. – Вы помирились? – пришла в возбуждение она. – Нет. И никогда не помиримся. Но, знаешь, я никогда не думала, что могу так любить. Я всегда боялась страдать, а сейчас… Пойдем покурим? – Пойдем, горе ты мое, – согласилась Тоська, и там, в курилке, я полчаса (а что, нормальный рабочий перерыв, разве нет?) рассказывала ей про мое вчерашнее приключение, про двух напуганных детей в деревенском магазине, про Костю в оранжевой куртке, про то, как я поняла, что люблю его, как он ушел, и про то, что это не имеет ровно никакого значения. – Почему? – удивилась она. – Почему это не имеет никакого значения? – Не знаю. Может, потому что вчера я поняла главное. Любить совсем нестрашно. Для этого не нужно, чтобы кругом был бесконечный праздник и везде конфетти. А ты тоже это знала? – Что знала? – не поняла она. – Ну, что для тебя любовь? Вот вы с мужем – ведь у вас не такая уж легкая жизнь. И вы тоже ругаетесь, и деньги считаете, и не знаете, куда сбежать от детей. Ты сама мне рассказывала об этом. Так в чем же она все-таки выражается, любовь? Ради чего ты каждый день возвращаешься домой? – Я? – глубоко задумалась Тоська. – Знаешь, когда я вижу наших детей спящими, я чувствую, что нет никого лучше их на свете. – А муж? – Ну… когда он, пьяный, засыпает в коридоре, на пуфике, мне кажется, что я готова спустить его в мусоропровод. Но… когда у меня отец заболел… – В прошлом году? Инфаркт? – припомнила я. – Да. Мой Колька тогда поехал со мной через весь город, чтобы довезти его до больницы. А потом каждый день сменял меня, потому что там надо было сидеть круглые сутки. Так мы и сидели – я днем, а он ночью. И я тогда подумала: какой же он у меня хороший. Ну и пусть пьет. Не так он и сильно пьет на самом деле. – А я думала, что любовь – это цветы и подарки. – О, это так быстро проходит! – всезнающе усмехнулась Тоська. – Но что-то остается? – то ли спросила, то ли сказала утвердительно я. Тоська серьезно посмотрела на меня, бросила в урну сигарету (третью) и кивнула. – Вот это осталось и у меня, – пояснила я. – И пусть даже Кости не будет. Пусть. Пройдет время, придет кто-то другой. Может, не такой, как Костя, потому что таких вообще больше нет. Но в следующий раз я не ошибусь, потому что теперь знаю, чего я хочу. – И чего? – Смотреть вместе телесериалы. Ругаться на детей. Выматываться на работе, а потом бежать домой, чтобы там вымотаться еще больше. – Романтические мечты, – улыбнулась Тоська, и мы пошли работать. Интернет-пространство не дремлет, нас снова призвал к оружию желтый фронт. Надо рассказать людям о том, что к концу двадцать первого века, по прогнозам ученых, человек сможет жить до ста двадцати лет. Я назвала статью «Скоро человечество будет жить вечно!». Высокая посещаемость гарантирована. А дальше на подходе статья о том, как именно смех продлевает жизнь, и правда ли это. «Можно ли умереть от смеха?», тоже вполне интригующее название, не правда ли? Еще Мари попросила меня переписать другими словами один матерьяльчик с конкурирующего портала, что-то про последствия экономического кризиса, но это же скука смертная. Значит, отложим задание в долгий ящик. Кризис будет таким же бесконечным, как зима в Ямбурге, но все же скоро потеплеет до сорока шести. Все не так плохо, и кризис лично на мне вообще никак не сказался. У меня всегда была столь маленькая зарплата, что приходилось покупать вещи только с распродаж. А на пельмени я всегда заработаю, так что напишу-ка я лучше еще про десять способов выжить в катастрофе. Давно у меня в загашнике лежат материалы. Первый, и главный, способ – стараться в катастрофу не попасть. Но если уж вас угораздило вляпаться в какое-то наводнение или, не дай бог, авиакатастрофу, то ученые разработали подробный, разумный план, который поможет вам если не спастись, то хотя бы занять чем-то свои мозги. К примеру, в самолет нельзя надевать кроссовки и красить ногти. Также не укладывайте волосы лаком – он очень хорошо горит. А при потопе выплывайте на самую высокую точку и держитесь вместе с остальными выжившими. Так, по крайней мере, вам будет с кем поболтать, пока за вами прилетят на вертолетах. Ах, вот еще отличный по своему идиотизму совет – старайтесь оставаться спокойным. Возьмите шефство над кем-то более слабым, это поможет вам иметь ясную голову. Кстати, когда я искала Костиных детей, меня совершенно не волновало, холодно ли на улице, как себя чувствует Сашка, и вообще я была рассудительна и спокойна. Надо мне еще над кем-то взять шефство, только вот над кем? Над Шушкой? Она не позволит, нет. Шушка сама возьмет шефство над кем угодно, слишком она независимая кошка. Иногда мне кажется, что в нее переселился дух какого-нибудь полководца. И теперь я пою его из блюдечка молоком. – Ты чего не идешь домой? – спросил Сашка, заглядывая через мое плечо в экран компьютера. – Что это ты валяешь? – «Десять способов выжить в катастрофе». Как, хорошо? – Цепляет, – миролюбиво согласился он. – Так ты еще задержишься? – Ага, – кивнула я. – Допишу и пойду. – Ладно, – процедил он, почему-то медля и стоя рядом со мной. – Тебе еще что-то нужно? – нетерпеливо поторопила его я. Мои десять способов стыли. – А как ты вообще? Сама как? Отдала детей? – Конечно. Спасибо тебе большое, что помог. – Не за что, – помотал головой он, думая о чем-то другом. – А хочешь, я побуду с тобой? – А? Нет, зачем? Я только дорисую мои способы и свалю домой. – Может, тебя отвезти? Я на машине, – заботливо предложил он. Я подняла глаза и посмотрела на него. Заманчиво было, конечно, доехать домой на машине. Тепло и сухо, не то что в Ямбурге. Но почему-то я вдруг впервые подумала, что вообще-то это не очень красиво – дурить голову хорошему парню только потому, что мне хочется доехать до дома в тепле. – Нет, спасибо, Саш. Я доберусь на метро. – Уверена? – огорчился он. Я взяла его за руку. – У нас ничего не получится. Я не люблю тебя, а ты не любишь меня. Не стоит пудрить друг другу мозги, пока мимо нас обоих может пройти кто-то по-настоящему важный. Ты не считаешь? – Да я… я не думал предлагать что-то серьезное. Так, прокатиться… – А я, кстати, теперь настроена более чем серьезно, – улыбнулась я. – И если уж кататься, то надо и саночки возить. Давай лучше останемся друзьями. Лады? – Лады, – с неохотой согласился он. – Но если хочешь, я просто так тебя отвезу. – Не хочу, – отказалась я и вернулась к статье. Выжить в катастрофе на самом деле зачастую невозможно, но так хочется верить, что есть какие-то чудодейственные способы типа красного свистка или умения делать искусственное дыхание и уколы. И это хорошо, потому что, как мне кажется, всегда должна оставаться хоть какая-то надежда. Даже в самых безнадежных ситуациях. Я дописала статью, выключила компьютер и вдруг подумала, что я очень люблю свою работу. Пусть в большинстве случаев я и гоню какую-то пургу, которую стирают из виртуала через несколько дней, но зато я гоню ее хорошо. И у нас отличный коллектив. Вообще у меня очень прикольная жизнь! Я подумала так, и на душе потеплело, что было очень кстати, потому что я как раз выходила на ледяную улицу. – Так, не дрейфить! Могло быть и хуже, – убеждала я себя, спрятавшись под капюшон дубленки. – Ты могла бы жить в Ямбурге. – Ты все время бормочешь что-то себе под нос. Я всегда хотел спросить, что именно? – вдруг раздался чей-то голос. Очень знакомый голос. Я дернулась, чтобы высунуться из-под капюшона, но шапка съехала мне на глаза. – Черт, – выругалась я, водворяя ее на место. – Костя? Что ты тут делаешь? – Жду тебя. Почему-то за все время знакомства я так и не узнал, на каком этаже и в какой компании ты работаешь. Пришлось стоять здесь. – Он смотрел на меня своими прекрасными, насмешливыми, искрящимися глазами, и я вдруг почувствовала, как слезы заполняют меня до самого верха. – На таком холоде? Ты с ума сошел? А если ты простудишься? Ты что, не мог позвонить? – Я мог. Только ты не берешь трубку. Я уже ездил к тебе домой. Время-то позднее. Пришлось померзнуть, но эти куртки, ты знаешь, очень даже теплые, – пояснил он, показывая на свой оранжевый строительный пуховик. – Нормальная куртка осталась на объекте, так что теперь все принимают меня за дорожного рабочего. Очень удобно, кстати. – Я, наверное, забыла телефон дома. – Я заглянула в сумку, там среди кучи барахла его действительно не нашлось. А я-то думала, что все наконец возымели совесть и просто оставили меня в покое. А это, оказывается, я после разговора с Жанкой так и бросила телефон на кухне. – Это так на тебя похоже, – сказал Костя. – Да. Но зачем ты приехал? – спросила я, и улыбка сползла с его лица. Он посерьезнел и растерянно протянул мне какой-то пакетик. – Это тебе. – Что это? – Даша нечаянно забрала твои носки и шарф. Я решил, что их надо вернуть. – Носки, кстати, рваные и старые, – как бы между делом заметила я. Костя невозмутимо пожал плечами: – Все равно их надо было вернуть. – И это все? – вытаращилась на него я. – И ради этого ты торчал здесь, на морозе? – Ну… не совсем. Но никаких других поводов тебя увидеть я не придумал, – помедлив, пробурчал он, потом поднял глаза и очень внимательно посмотрел на меня. – А теперь ответь мне на один вопрос. Только быстро, пока я окончательно не околел, потому что я мерзну тут уже часа полтора. – Кошмар! – ахнула я. – Именно. Скажи, ты ушла от меня, потому что Дашка наговорила тебе все эти глупости про поиски мачехи для детей? – И про твою беззаветную, вечную любовь к прежней жене, – кивнула я, всхлипнув. – И ты решила, что я тебя не люблю? Это все так и было? – Не совсем, – замотала головой я. – Я испугалась. Мне показалось, что это все не для меня. А Дашка была только последней каплей. – Вот как, – опустил глаза Костя, но я приподняла варежкой его подбородок и заглянула в его глаза, вот так, снизу вверх. – Но уже через несколько часов я поняла, что не могу без тебя жить. Без всех вас жить. – Почему же ты не позвонила? – вздохнул он. – Потому что я еще очень долго пыталась врать самой себе. А это, знаешь ли, дело муторное и непростое. Можно возиться целую вечность. И если бы не Дашка… – И что теперь? – спросил он, чуть заметнее волнуясь. – Ты скажи мне, что теперь? Ты ведь знаешь, что я буду ужасной мачехой и еще более никудышной женой. Так что теперь? – сквозь слезы спросила я. – А ты действительно хочешь этого? – Чего? – Быть моей никудышной женой? – усмехнулся он. – Не то слово! – кивнула я, и он наступил, мой долгожданный, почти невозможный, но абсолютно реальный миг счастья – то, ради чего и стоило жить. Костя прижал меня к себе, коснулся теплыми, сухими, чуть потрескавшимися губами моих измазанных всевозможными бальзамами губ и прошептал: – Я просто не знал, как буду дальше без тебя жить. А Дашку я все же выпорю! – Нет, не надо. Просто лишим ее телевизора на выходные, – усмехнувшись, предложила я. – Но если мы простоим тут еще хоть пару минут, я, наверное, окочурюсь. – Пойдем, – встрепенулся он. – Я на машине. – Отлично, – улыбнулась я. И неожиданно вспомнила Сашку и наш с ним разговор. Страшно подумать, что бы было, если бы я все-таки поехала с ним! А вдруг бы Костя увидел нас и не подошел? Такое вполне могло случиться. И тогда я не ехала бы сейчас в Костиной машине, слушая песню Милен Фармер по радио. Я не смотрела бы на него, своего любимого мужчину, положив голову ему на плечо, я не могла бы провести пальцем по его небритой, колючей щеке. Он выглядел устало, измотанно. Мне показалось даже, что он еще больше похудел. – А с кем дети? – спросила я, заволновавшись. Мне бы не хотелось снова разыскивать их по заснеженным дорогам. – Я, знаешь, решил, что безопаснее всего будет оставить их одних. Под Дашкину ответственность. Все эти няни – сплошное мучение, а толку никакого. – Наверное, ты прав, только давай-ка рули побыстрее, пока они там под заботливым Дашкиным присмотром все стены не изрисовали. – Но нам надо заехать к тебе, – улыбнулся он. – Алешка требовал вернуть тебя вместе с Шушерой. – Ну, раз требовал, значит, надо заехать. – Я им сейчас позвоню и узнаю, как там дела, – Костя подмигнул мне и набрал Дашкин номер по громкой связи. Конечно же, у них все было хорошо, не считая того, что Даша заявила, что к нашему приезду они с Алешей приготовят ужин. – Только ничего не спалите, – взмолился Костя, на что Даша возмущенно сказала, что волноваться надо, когда готовит тетя Саша. И вообще, лучше, если готовить будет она, Даша, потому что у нее это лучше получается. А тетя Саша пусть делает уроки и убирается. – Я ненавижу убираться, – пожаловалась я в микрофон над зеркалом заднего вида. – Но так уж и быть, буду, если ты пообещаешь не звать меня тетей. Помнишь, мы же договаривались. – О’кей, – лаконично согласилась та. – До встречи. Мы с Костей переглянулись, похоже, все идет к счастливому финалу. Мы оба глупо улыбались и все время норовили прикоснуться друг к другу, чтобы убедиться, что это все не сон, не обман. И, конечно же, наш визит в мою квартиру не закончился просто изъятием носильных вещей и кошки. Мы не смогли пересилить себя, и чувство долга позорно пало перед силой нашего притяжения. Мы не видели друг друга сто лет и поэтому не смогли остаться одетыми в пустой квартире. – Как же я скучал по тебе. Не шевелись, я буду на тебя смотреть. Никогда больше не смей думать, что я тебя не люблю, – строго пригрозил мне он, крепко держа меня в своих объятиях, ослабевшую, обнаженную и задыхающуюся от счастья. – Обещаю. – Я очень любил жену, но это не значит, что я не люблю тебя. Я никогда бы не стал встречаться с тобой только ради того, чтобы переложить на тебя часть своей ноши. – Тем более что я – самый неподходящий для этих целей кандидат. – Я махнула рукой и перевернулась на живот. Он склонился надо мной и провел ладонью по моей спине. Я замерла и выгнулась, чуть не замурлыкав, как Шушера. – Зато ты подходишь для массы куда более приятных вещей, – задумчиво сказал он, прижав меня к себе. Эпилог Мои мамочка и папочка, по их же собственным словам, ждали этого дня почти тридцать лет и наконец, когда дождались, получили, как говорится, все и сразу. Мы поженились, как только на деревьях появилась молодая листва. Это случилось в конце мая, весна была в этом году затяжной и весьма похожей на зиму. В Ямбурге потеплело сначала до сорока шести, а потом и вовсе до минус пятнадцати, и я окончательно убедилась, что жизнь может быть чудесной, независимо от температуры за бортом. Особенно если тебе есть с кем забраться под одеяло в ледяные вьюжные вечера. Мы же с Костиком оттуда практически не вылезали, пока неожиданно вдруг не стало ясно, что нам действительно очень сильно пора пожениться. Традиционно в России двое любящих друг друга людей стремятся сочетаться браком, когда одна из сторон (почему-то всегда женская, прямо какая-то дискриминация) «залетает». Именно так все случилось и у нас, только выяснила я это достаточно поздно, хотя все было очевидно. Началось все вообще не в России, а в Египте, куда мы всей семьей отправились в конце апреля, чтобы погреть наши косточки разного размера и диаметра. До этого я так была погружена в подготовку и предвкушение нашего феерического отдыха, что даже не заметила признаков надвигающейся катастрофы. Кстати, забавно, что мои десять правил, которые помогают избежать катастрофы, мне так и не помогли. За двадцать уже девять лет моей беспутной жизни я ни разу не вела себя столь беспечно, как с Костей, что неминуемо должно было привести к последствиям. И привело, прямо там, в Египте. Пока все семейство лопало бесплатную, включенную в «All inclusive» пиццу на пляже, я сидела в номере и целовалась с унитазом. – Что с тобой, дорогая? – волновался Костя. – Может, нам остаться с тобой? – Нет уж, – стонала я. – Мало мне того, что я отравилась этой чертовой водой, не знаю уж, где я ее напилась. Мне еще не хватает тут лицезреть ваши разочарованные морды. Валите и пяльтесь на этих рыб, будь они неладны. – А может, тебе вызвать врача? – предложила Дарья. – Пусть тебя промоют. – Я тебя сейчас промою, сама, без врачей. С помощью ёршика! – возмутилась я, но лишь на секунду, потому что потом мне снова стало так плохо, что я отползла в санузел и предпочла из него не выходить. Ужасная египетская вода настолько вымотала меня, что всю неделю я почти ничего не ела и не пила, но и в России мне стало ненамного легче. Я уже всерьез подумывала обратиться к эскулапам, втайне холодея при мысли о какой-то страшной, неизлечимой болезни, которая съедает меня изнутри (тем более что, по ощущениям, внутри меня действительно что-то происходило). Но тут Жанночка во время нашего шашлычного посещения ее загородного дома усмехнулась со странным видом, пристально и с интересом рассматривая меня, словно я не я, а красивое летающее насекомое редкого вида. Мы приехали к ним на Первое мая, пообещав моим родителям быть у них на даче на Девятое. Как штык. К слову сказать, мы тогда гостили в Жанкином доме впервые вместе, и для меня это был очень важный момент – ее знакомство с Константином. – Да, мать, попала ты! – воскликнула она, когда меня вывернуло при одном виде сырого замаринованного шашлыка. – И давно ты болеешь? – Уже недели две. Ничего не помогает. Просто какой-то кошмар. – Ничего, дело поправимое, – беззаботно пожала плечами она и обратилась к Косте: – Нет, я понимаю, почему эта балда тут бродит с трагическим лицом. Но вы-то, Константин, – вы же серьезный человек, взрослый, разумный. С двумя детьми. Как вы-то ничего не поняли? – Я? – растерялся Костик. – Но я же не врач. Хотя вы правы, я не должен смотреть на это безучастно. Завтра же позвоню своему знакомому, пусть ей проведут полное обследование. – Да-да, – с делано-серьезным видом покивала Жанна. – И пусть они начнут с гинеколога. – Ты думаешь, у меня что? Миома? – испугалась я, а Костя вообще побледнел. – Миома – не миома, тьфу, тьфу, тьфу, но расти будет. Я надеюсь. Ты, деточка, беременна. Хочешь штаны мои беременные померить? Я как знала, не выкидывала. И коляску могу отдать, у меня классная. «Chicco». Трансформер. – Коляску? – в некотором параличе вытаращилась на нее я, а вот Костя все понял сразу, но при этом занервничал, заметался и покрылся смешными разноцветными пятнами. – Господи, какой я идиот, – бормотал он. – Тебе же нельзя было летать. И на солнце греться. И курить! А ты куришь! И потом, нам надо срочно пожениться! – У меня что, опять будет братик? – после некоторой паузы уточнила Даша. Костя в это время метался по участку, что-то искал в машине, бегал из дома и в дом, дергал меня за руки и стирал пот со лба. – Ну почему обязательно братик, – утешила ее спокойная, как удав, Жанна. – Может быть, сестричка. – Этого только не хватало, – всплеснула руками Даша. – Это что же, мне придется готовить еще и детское питание? – Вполне возможно, – согласилась Жанна. – Ты же ее знаешь. Мало ли чем она сама накормит ребенка. – Да уж, – подтвердила Дарья и ушла в дом. А Костя в тот день сначала все пытался носить меня на руках, но потом как-то расслабился и напился вусмерть, поэтому мы положили его в гостиной спать. – Хороший мужик, – сказала мне Жанка, глядя, как он мирно сопит. – Только не давай ему пить. – Вообще-то он не пьет. Разнервничался просто, – вздохнула я. – А долго меня будет мутить от этого, как ты сказала? – Токсикоза? Смотря какой у тебя срок, – ответила она. – Где-то месяцев до трех. – Не так и много, – вздохнула я. В ту ночь мы чуть ли не до утра разговаривали о моем будущем ребенке. Жанна шутила, смеялась, мы достали с чердака чемодан с детскими тряпочками и пересмотрели их все. Мне было немного страшно, но так ведь бывает всегда, когда вы начинаете что-то новое. Что-то настоящее, что-то, ради чего стоит жить. А вдруг не получится? А вдруг я не справлюсь? А вдруг ребенок не будет меня любить? И как ответить на сотни вопросов, теперь ежесекундно возникающих в моей голове. Надо ли мне бросать курить прямо сейчас или это будет даже вредно? А как много анализов надо сдавать? Жанка меня заверила, что анализы я теперь буду сдавать всегда. Сначала свои, а потом детские. – Первые два года ты почти поселишься в поликлинике. Прививки, анализы, осмотры… – А ты мне поможешь? – Конечно. Все не так страшно. – Да? – Я с надеждой робко улыбнулась, глядя на нее. Она кивнула и протянула мне стакан с зеленым чаем. Спиртного мне решили больше не давать. А через полторы недели мы с Костей поженились. Сама процедура выглядела очень просто – мы принесли в загс справку о моей беременности, которой было уже почти два месяца, а дальше оставалось только выбрать любой день. – Кроме субботы и воскресенья, – отрезала девушка, соединяющая любящие сердца. – Много вас, беременных, женится. У нас по выходным все расписано. И у всех справки, а у вас еще маленький срок. – Маленький? – возмутилась было я. – Нам подойдет любой день, – взволнованно взял меня за руку Костя. – Хотите, я вас прямо сейчас распишу? – предложила девушка. Мы переглянулись. Я пожала плечами и тихонько покачала головой: – Мама меня убьет. – Тогда во вторник? – переспросила она, услышав мой шепот. И в следующий вторник мои мама и папа рыдали на Жанкином плече, сидя в нашей с Костей гостиной, и говорили, что именно об этом дне они мечтали с тех пор, как я у них родилась. – Знаешь, Жанночка, какая она была хорошенькая? Тоненькая, маленькая – самая маленькая в классе. И никогда не делала уроки. Только из-под палки! Прямо мучение, а не учеба. Даже не знаю, в кого она такая пошла. Мы-то с папой оба хорошо учились. Правда, тогда и времена были другие. Учителей все-таки уважали. Не то что сейчас, какая жизнь-то пошла. Формы нет, везде этот Интернет. Вот скажите, Жанночка, что это за работа такая – писать какие-то бесполезные заметки? – Вера Ивановна, бывает и более бесполезная работа. Например, у нас в фитнес-клубе охранники – что они делают? – махала руками пьяная Жанна. – Они открывают шлагбаум и выдают карточки. А на выезде тоже поднимают шлагбаум и отбирают карточки. А когда я спросила, зачем вообще нужны и эти карточки, и этот шлагбаум, если парковка тут свободная и бесплатная для всех, они так и не ответили. И загрустили. – Ой, Жанночка, как хорошо, что хоть вы у нашей Сашки есть. Вы уж ей помогите. Она ж не знает, что вообще с дитем-то грудным делать. Я так и боюсь, что она придет в магазин, засмотрится на какую-нибудь тряпку, да и забудет малыша на кассе. – Ну, вы преувеличиваете, – усмехнулась Жанна, а Константин заверил мою маму, что он не станет отпускать меня одну с ребенком в магазины, по крайней мере до тех пор, пока ребенок не сможет членораздельно говорить, чтобы самостоятельно объяснить свою проблему продавцу. Я же молчала. Зачем спорить и доказывать что-то этим несправедливым людям, так недооценивающим меня? А вдруг из меня получится прекрасная мать? Впрочем, я и сама не могла быть уверена в этом до конца. И вообще, в чем мы на самом деле можем быть уверены до конца? Да, по сути, ни в чем. В лучшем случае в сегодняшнем дне. И поскольку мой сегодняшний день был очень даже прекрасен, я предпочла улыбнуться и потихонечку вытащить из салата на столе все креветки. Почему-то креветки были единственной пищей, которую мой будущий отпрыск соглашался употреблять.