На площади возвышалось здание, где прежде проходили заседания партии «Единение и прогресс». Массивное четырехугольное здание архитектор украсил двумя узкими террасами. На этих балконах будут появляться перед толпой Кемаль и его сподвижники. Кемаль шел за знаменем, подойдя к зданию, он поднялся по ступенькам крыльца и разрезал ножницами красные и белые ленты перед центральным входом. Под слово молитвы «Во имя Аллаха милостивого и милосердного…» Кемаль вошел в зал средних размеров. На первый взгляд зал был похож на класс с рядами узких парт и скамейками. В глубине зала — трибуна, над которой возвышался штандарт, а стол президиума в знак траура был покрыт сукном. Священнослужители, присоединившиеся к Кемалю, читали молитвы. Аллах велик, и его слуги молят его о защите Великого национального собрания Турции.

После соблюдения мусульманского протокола старейшина депутатского корпуса объявил: «Я открываю Великое национальное собрание, заявляя всему миру, что работа, необходимая для полной независимости, внутренней и внешней, начинается здесь…» Открытие было коротким, Кемаль произнес несколько слов, чтобы напомнить, что Национальное собрание состоит из депутатов османского парламента, которые смогли покинуть Стамбул, и депутатов, избранных [37] во время оккупации столицы; он добавил также, что новое собрание является легальным, и его поддержали аплодисментами.

На следующий день Национальное собрание приступило к серьезной работе. С программным докладом выступил Кемаль. Паша говорил властным, несколько хрипловатым голосом, речь его, сочетающая народный турецкий язык с более рафинированным языком османской элиты, была конкретной, лишенной каких-либо эффектов риторики. Эта трибуна Национального собрания скоро станет символом физического и духовного присутствия Кемаля в центре своей страны. И днем и ночью при свете керосиновых ламп он возвышался на трибуне, «волевой подбородок и высокий лоб», энергичный, амбициозный, резкий, осторожный, непобедимый, рассказчик, волшебник, говоривший часто часами, что заставило одного депутата заявить: «Заставьте его замолчать, или он в конце концов убедит меня». Длительность его выступлений, впрочем, казалась одним из элементов, определяющим его успех, если верить другому депутату, который, беседуя однажды с послом Франции в Анкаре графом Шамбреном, сравнил ораторское искусство во Франции и Турции: «Ваши блестящие ораторы в Бурбонском дворце выступают не более одного-двух часов, тогда как наш гази может говорить четыре дня подряд. Вот это оратор!»

В эту субботу Кемаль, несмотря на усталость, говорил в течение четырех часов, проанализировав события, происшедшие с момента перемирия, и изложив свои действия — от декларации Амасьи до созыва Национального собрания в Анкаре. Речь-марафон, похожая на рапорт Генерального штаба, излучающая силу эгоизма оратора и украшенная несколькими правоверными и лояльными фразами, которые ввели бы в заблуждение любого скептика: «Национальное собрание спасет падишаха, халифа и Османское государство, продемонстрировав всему миру, что османская династия всё еще жива… С нами Аллах!» Можно ли удивляться, что речь Кемаля вызовет аплодисменты и крики «Да будет так!»?

Ненасытный Кемаль продолжил при закрытых дверях. На этот раз он не стал тратить время на сообщение всем известных фактов и ограничился перечислением основных принципов своего действия: «Наша задача — добиться освобождения народа внутри национальных границ. Мы не хотели пантуранистской политики, чтобы не столкнуться с внешними трудностями. Мы не защищали и панисламизм, пугающий иностранцев. Но нам необходима моральная и материальная поддержка мусульман. Впрочем, нас поддерживают исламские государства. У большевиков свои идеи. Я не знаю их точно. Мы считаем, что справедливо использовать любую поддержку при условии невмешательства в наши дела. <…> Так как Стамбул оккупирован англичанами, установление контактов с падишахом ничего не дает».

Что можно добавить? Всё сказано цинично, недвусмысленно.

Не теряя ни минуты, Кемаль начинает новое выступление, на этот раз на открытом заседании. Он заявляет: в настоящий момент Национальное собрание должно сформировать правительство, даже до принятия конституции; президент Национального собрания должен быть также главой правительства. Чтобы консерваторы успокоились и пришли в себя, Кемаль добавляет, что султан — наш верховный правитель, халиф и глава исламского сообщества, поэтому мы не можем допустить, чтобы халифат был отделен от султаната; по той же причине бесполезно и невозможно назначать представителя падишаха в Анатолии. Момент напряженный. Впрочем, никто не сомневается: в течение трех минут непрерывные аплодисменты приветствуют оратора в конце его заявления.

Он снова появляется на трибуне под приветственные возгласы и крики «браво», чтобы выполнять функции президента Национального собрания, которым его только что избрали. Он произносит всего несколько фраз, но каких: «Национальное собрание <…> созвано, чтобы спасти султана-халифа <…>. Я буду работать на благо народа и страны, не преследуя никаких личных интересов <…>. Пусть Аллах даст жизнь и здоровье нашему падишаху и удалит от императорского трона все опасности, чтобы сделать его свободным!»

Успех полный: учреждение Великого национального собрания для управления страной; избрание Кемаля главой Национального собрания и правительства. В состав правительства вошли его друзья: Бекир Сами — министр иностранных дел, Хакки Бехиш — министр финансов, Исмаил Фазыл, отец Али Фуада, — министр труда, Февзи — министр обороны и Исмет — начальник Генерального штаба. Следует отметить, что назначение Февзи, который после оккупации Стамбула публично называл националистов «бандитами» и присоединился к ним только после открытия собрания, удивило многих, но не Кемаля. Февзи был слишком опытным военным, чтобы Кемаль не воспользовался его услугами.