Шрифт:
— В верхнем этаже, — сказал господин Серван, — две спальни с уборными и комната для прислуги. Дверь в погреб в конце коридора, у лестницы. Все это меблировано, и недурно, как видите…
— И повсюду решетки?
— Повсюду!
«Если бы нарочно устраивать, и тогда не придумать бы лучше!» — подумал Тефер.
— Сколько вы хотите за это? — спросил он вслух.
— Полторы тысячи франков… Все налоги платит жилец. Плата за шесть месяцев вперед. Я не даю белья.
— Я снимаю… — сказал полицейский.
— И вы платите за шесть месяцев вперед?
— Я плачу за год.
— При переезде?
— Нет, сейчас.
Угрюмое лицо господина Сервана прояснилось.
— По рукам! — сказал он, протягивая руку своему будущему жильцу. — Зайдемте ко мне, мы выпьем бутылочку старого шабли, и дело будет слажено.
Двери снова тщательно заперли, и они вернулись в дом на Парижскую улицу.
Час спустя Тефер уходил, унося ключи от дома и расписку в получении денег, выданную на имя Проспера Гоше, фабриканта химических продуктов.
«Теперь у нас есть клетка, — думал он со странной улыбкой. — Надо только посадить в нее птичку. Ставни, решетки и вокруг дома — провалы. Все пойдет как по маслу».
Около четырех часов он был уже в Париже и, сменив костюм и смыв грим, отправился в префектуру, куда призывала его вечерняя служба.
Время шло.
Оставалось только два дня до срока, назначенного мистрисс Дик-Торн для ее первого бала.
Рене не смыкал глаз. Кроме забот о бале, которые все лежали на нем, он постоянно думал о том, как заставить мистрисс Дик-Торн выдать себя, если она действительно, как утверждал Жан Жеди, сообщница убийц доктора на мосту Нельи.
Наконец ему показалось, что он нашел способ.
Утром, за два дня до бала, он отправился на обычное свидание со старым вором на углу улицы Клиши.
Бандит был уже там и курил трубку.
— Ступайте в буфет Гаврского вокзала, — сказал ему механик, проходя мимо и не останавливаясь. — Я приду туда — нам надо переговорить.
— Ладно…
Жан Жеди побежал в указанное место. Буфет был пуст. Слуги вытирали пыль со столов и стульев, подметали пол.
Рене не заставил себя ждать.
Они уселись в угол и спросили бутылку белого вина.
— Ну что, старина? — сказал Жан Жеди, наливая себе стакан.
— Бал — послезавтра.
— Я давно это уже знаю… Нет ли чего-нибудь нового? Состроил ты, наконец, свой план, этот знаменитый план, который никак не мог созреть?
— Да.
— И ты расскажешь мне, в чем дело?
— Для этого-то я и пришел.
— Болтай, я навостряю уши.
— Если мистрисс Дик-Торн действительно отравительница, — начал Рене, — у нас есть средство подействовать на нее.
— Какое?
— Испуг.
— Очень хорошо!… Но как испугать ее? Она, брат, молодец…
— Показав ей неожиданно сцену, которая не могла изгладиться из ее памяти… страшную сцену ночи 24 сентября 1837 года.
— Значит, надо будет везти ее на мост Нельи. Это далеко, да и не очень-то удобно.
Рене Мулен пожал плечами.
— Это будет представлено в ее доме, среди ее гостей на балу… — возразил он.
— Было бы чудесно, — заметил Жан Жеди. — Да, именно чудесно! Но как? Между нами будет сказано, старина, это кажется мне невозможным. Как показать ей женщину, переодетую кучером фиакра, убийцу нанимающего, убийцу нанятого, доктора и ребенка?
— Нет, это очень даже легко и возможно… Вы сейчас увидите. В час ночи актеры должны играть водевиль на маленькой сцене, устроенной в большой зале, для которой будуар будет служить кулисами. За водевилем последуют живые картины. Артисты набраны мной, их никто не увидит до выхода на сцену.
— Я начинаю понимать и нахожу, что это очень хорошо придумано. Если мистрисс невиновна, она ничего не поймет. Если же я не ошибся, она испугается, и ее искаженное лицо скажет нам то, что мы хотели знать.
— Так вы находите эту мысль хорошей?
— Превосходной, старина! Восхитительной! Теперь надо только позаботиться о подробностях.
— Этим-то мы и займемся.
— Кто актеры?
— Я — убийца нанимающий, вы — убийца нанятый.
Жан Жеди вздрогнул, но промолчал.
— Берта Монетье будет играть роль женщины, переодетой мужчиной.
— А доктор? — спросил Жан Жеди.
— Один из лакеев, который был фигурантом в театре Амбигю. Он добросовестно сыграет свою роль, ничего не подозревая.