Винниченко, видимо, и сам мало рассчитывал на успех миссии Остапенко, так как параллельно с ней организовал еще одну миссию — Мазуренко — к большевикам с предложением им в случае признания ими директории совместных действий с ними (и ряда территориальных уступок) против французов. Большевики, однако, своих боевых операций не останавливали ни на минуту.

В конечном своем итоге это обстоятельство и бирзульские переговоры привели к уходу Винниченко. Как человек осторожный, он совершенно не прочь был своевременно уехать подальше от опасных и беспокойных мест, а здесь подворачивался случай облечься в красивую тогу жертвы идеи, и, несмотря на уговоры партий, частью стоявших за “ориентацию Украины на собственные силы”, как тогда все время говорилось, частью за ориентацию на большевиков, Винниченко к великой радости Петлюры вышел из директории и уехал за границу — защищать там украинскую идею, для каковой задачи получил весьма крупную денежную сумму из государственной казны.

В этот же период уговоров Вынниченко не уходить из директории члены правительства от партии с-д во главе с Чеховским начали все более и более настойчиво пропагандировать идею соглашения с большевиками. Чеховский ухитрился даже построить основания для этого соглашения на требованиях христианской религии и идеализировал большевиков, как истинно книжный человек. Большинство партии с-р и самостийники оказались против этого соглашения, и Чеховский вышел в отставку. Новый кабинет было поручено составить остапенко. Он определенно стоял за соглашение с французами и требовал от директории полномочий в этом направлении. Кроме того, считая меня почему-то за ptrsona grata в одесских французских кругах, он потребовал, чтобы Петлюра устранился от фактического руководства войсками и чтобы самостоятельное командование ими принял я в звании наказного атамана. Военным министром намечен был командир северо-западного фронта Шаповал. Так как большевики были уже на правом берегу, директория шла на все эксперименты — и с французами, и с Мазуренко.

После долгих переговоров Петлюра, который с уходом украинской власти из Киева в глубь страны, где галичане уже не имели силы, чувствовал пока сеюя без твердой опоры, дал словесное обещание не вмешиваться в боевые операции, но настоял на сохранении за собой звания головного атамана.

Около половины февраля, после бесконечных разговоров и заседаний, кабинет был сформирован. Наследство, полученное им от своих предшественников, было не блестяще. Никаких серьезных правительственных мероприятий, кроме известной конфискации частных бриллиантов в Киеве министром Мартосом, не было выполнено. Местное управление страны все еще оставалось совершенно не организованным и велось самим населением, как Бог на душу положит, без всякой связи с центром. За границу отправлен был ряд многолюднейших миссий с колоссальными денежными суммами, но о результатах работы их сведений не поступало. Переговоры с французами и большевиками не сдвигались с мертвой точки. Фронт продолжал подаваться: оставляя с каждым днем все меньше и меньше территории в руках украинской власти. Новые формирования войск эти отступления постоянно задерживали и вносили в них путаницу. Крестьянство правобережья, наскучив директорской безурядицей и массой войск, наводнявших всю уцелевшую пока от большевиков часть Украины, открыто начинало поговаривать о желательности прихода большевиков, которые, быть может, дадут больше порядка. Подпольная агитация большевиствующих с-д и левых с-р подогревала эти настроения.

В такой обстановке около 15-16 февраля 1919 г. отправлена была в Одессу полномочная миссия в составе нового министра иностранных дел Мациевича (с-р по партии, агроном по профессии и личный друг Петлюры), его товарища Бачинского (с-р, неизвестной профессии, был все время в эмиграции и появился на Украине при директории, говорил по-французски, почему сделан был товарищем министра иностранных дел) и Марголина (с-р по партии, адвокат по профессии, сделан при скоропадском сенатором, финансовый деятель, еврей). Министерство было оставлено нап произвол судьбы, да оно, впрочем, фактически не функционировало еще со времени Чеховского. Заграничные миссии директория отправляла сама, из своих людей, а с уходом Винниченко их начал отправлять самолично Петлюра, уже теперь из своих петлюровских доверенных людей, давая им, кроме официальных инструкций директории, свои личные инструкции. В числе таких миссий еще при директории Винниченко отправлена была в Париж миссия г-на Сидоренко, так скандально закончившая свою дипломатическу работу там, а в Берлин — миссия Порша.

Мациевичу было поручено во что бы то ни стало, “за всякую цену”, уступив угольный бассейн, порты и железные дороги, добиться признания французами директории и оказания ей военной помощи. Вслед за Мациевичем в Одессу должен был выехать сам премьер Остапенко для фиксирования результатов разговора Мациевича, а мне, только что назначенному для ответственного руководства боевыми операциями на фронте, бывшем уже в критическом положении (когда Сичевой корпус без всякого уведомления моего штаба в один прекрасный день снялся с фронта и ушел в Проскуров, куда еще раньше ушли по тому же методу и гайдамаки Петлюры, учинившие там еврейский погром, когда все эти дыры на фронте приходилось наспех затыкать, нарушая все формирования и всю работу военного министрества и полевого штаба), — приказано было именем директории отправиться в Одессу ранее Остапенко и подготовить техническую сторону предстоящего заключения им военного соглашения с французами, в возможности которого, видимо, не было сомнений. Руководство войсками, конечно, взял на себя Петлюра “на время моего отсутствия”, а ко мне от него вновь приставлен был все тот же доверенный его человек Шумицкий. (не окончивший курса студент университета) и назначенный от нового военного министерства военным агентом в Одессу подполк. Кавернинский, мне совершенно незнакомый и неизвестный, чрезвычайно даже симпатичный, любезный в обращении и услужливый по виду человек.

18 февраля 1919 года, во исполнение приказа директории, я отправился по назначению. Явно было, что в случае неуспеха переговоров Мациевича и Остапенко дни Украины, свободной от большевиков, сочтены, так как, как видно из предыдущего, никакой организационной и правильной боевой работы в широком масштабе не было возможности вести из-за постоянных импровизаций “верховной власти” и хаотического вмешательства в дело, которого он не знал и не понимал, головного атамана Петлюры.

Во время пребывания в Одессе я убедился, что ни о каком военном соглашении не может быть и речи. Французское командование требовало изменения всего состава директории, как необходимого предварительного условия каких-либо серьзных переговоров. Мациевич и Остапенко отстаивали престиж своей верховной власти, а время шло, большевики непрерывно и почти без боев продвигались, и территория республики Украины день ото дня сокращалась. Уже тот план, который я когда-то излагал г.Энно и ген. д»Ансельму был более чем наполовину неосуществим за сравнительной слабостью уцелевшей от большевиков Украины и так как хаос в стране и в войсках возрастал с каждым днем. Той силы, которую могла дать Украина, организованная в начале января, к концу февраля она уже не имела, и иностранных войск требовалось уже неизмеримо больше, так как им пришлось бы уже выполнять не только задачи с помощью внутренней организации страны, но и принять на себя большую часть боевого фронта.

Между тем, присутствия в Одессе крупных французских сил не чувствовалось. Там была греческая дивизия, но она особых надежд на себя не внушала. Командование продолжало безаппеляционно устраняться от всякого содействия украинским войскам и даже не согласилось дать свою мастерсткую для исправления попорченных орудий, в которых украинская армия имела недостаток. С дипломатическими миссиями Петлюры оно говорило только языком трбеований, а Петлюра, конечно, не имел ни малейшего желания ухзодить, сделавшись после отставки Винниченко полновластным хозяином директории и сохраняя в своих руках высшую военную власть. Правда, в войсках было достаточно элементов, далеко не почитавших головного атамана, но эелементы эти были раздроблены и сконцентрировать их не было ни малейшей возможности. В самом одесском районе можно было составить кое-какие части, но для этого надо было иметь уверенность в прочности пребывания французских войск на украинской территории, а между тем чувствовалось уже, что, в связи с кавказской политикой Англии и безнадежным положением вещей на Украине, может последовать совершенно неожиданный уход французов из Одессы. Уже из района Вознесенска французские части начали стягиваться к Одессе. Все это зпасталяло думать, что кем бы и какие бы переговоры ни велись, все равно результатом будет занятие большевиками всей украинской территории. В течение этого моего пребывания в Одессе мне неоднократно приходилось говорить с полк. Фрейнденбергом, и он категорически заявил мне, что с петлюровской, также как и винниченковской директорией никаких серйозных коопера ций у французов не может быть. С этим я и выехал из Одессы, так как в подготовке мной военного соглашения надобности не оказалось. Мациевич, Бачинский и Марголин остались в Одессе, продолжая свои бесконечные и безнадежные переговоры. Впрочем они, живя в своем поезде вдали от всякого начальства и критики партий, чувствовали себя здесь гораздо лучше, чем в Виннице, и не торопились возвращаться туда. Представителем военного министерства в Одессе остался подполковник Кавернинский, работавший, как я узнал впоследствии, совсем не в пользу Украины.

Переполненный впечатлениями от разговоров с полк. Фрейденбергом, я 4-го марта явился к Петлюре, подробно изложив ему картину общего положения внутри страны и на фронте, подчеркнув, что единственным спасением для страны могла бы быть активная помощь со стороны французов, и начал убеждать его, что он сыграл уже крупную историческую роль в период освобождения Украины и вряд ли может рассчитывать на какое-либо почетное добавление к ней в создавшейся обстановке и потому, как гражданин и патриот, он должен исполнить желание французов, являющееся категорическим условием их помощи, и уйти подобно Винниченко. Разговаор был очень долгий и совершенно неожиданно для меня носил, во всяком случае по видимости, сердечный характер со стороны Петлюры. В конце концов он заявил мне, что на рассвете 5-го марта он едет в Винницу (разговор происходил в Жмеринке) и заявит директории о своем уходе. Действительно, 5-го он поехал в Винницу, пригласив и меня с собой, и сделал в заседании директории заявление о готовности своей для пользы родины уйти. Однако, сотальные члены директории немедленно созвали лидеров партий и под председательством Андрея Макаренко продебатировали вопрос об отказе Петлюры и категорически решили его отрицательно. Петлюра не заставил себя особенно долго уговаривать. Я лично присутствовал при всех этих перипетиях и был очевидцем их. Ясно было, что украинское дело проиграно. Весь вопрос состоял лишь в, как долго продлится агония. Здесь же директория вынесла постановление немедленно командировать того же меня в Одессу для убеждения французского командования, что Петлюра не может уйти из директории и головного атаманства, ибо тогда все войска бросят оружие, и что необходимо поддерживать существующее украинское правительство для спасения от большевиков хотя бы той части страны, которая ими еще не занята. Иначе они дойдут скоро и до Одессы и “в один миг сборосят французов в море” — буквальное выражение протокола постановления директории.