В конце 1954 г. в СССР вышли указы об освобождении из лагерей малолетних и старых, но эти указы проводились на практике очень медленно. Только в 1956 г. дело ген. Грекова было рассмотрено, и 23 декабря 1956 года он вернулся в Вену.

Благодаря своему железному здоровью и редким душевным силам он выдержал эти восемь лет ссылки и вообще, как он говорил, входил в курс событий на всем свете. Когда он был похищен из Вены, его сначала продержали в тогдашней советской тбрьме в Бадене под Веной, а затем отправили в Киев в Лукьяновку, там он был приговорен к 25 годам ссылки и отправлен в Сибирь; он был в Тайшете и других лагерях и до 80-летнего возраста должен был выполнять тяжелые работы.

По возвращении он еще прожил почти три года. Весной 1958 года умерла его жена, а он скончался 2-го декабря 1959 года от удара. Он похоронен нп кладбище в Санкт Андре-Вердерн, там же, где похоронена его жена. Местное население, знавшее их столько лет, до сих пор чтит их память, на могилу часто приносят цветы, а дочь генерала, зажигая на ней свечу, думает о нем и о Родине, за которую он положил столько сил.

А.П.Греков

От Редакции: Печатая мемуары ген.Грекова, редакция заявляет, что хотя описываемые им события не имеют прямого отношения к Белому Движению, однако, они не лишены интереса, обрисовывая тот хаос, который царил на Украине в ту эпоху.

6-го сентября 1917 г. поздно вечером я приехал в Разночинце (близ Збаража) в штаб 6-го корпуса, начальником какового я был назначен в конце августа. Только что начав оправляться от тяжелой малярии, котой заболел в начале июля, я чувствовал себя еще довольно слабым. Но в штабе корпуса сразу пришлось взяться полным ходом за работу, так как командир корпуса, В.В.Нотбек, на другой день после моего приезда заболел дизентерией, а между тем во внутренней жизни корпуса момент был чрезвычайно острый и сложный. В июне или июле месяце корпус был объявлен украинизированным —мера, к которой решилось прибегнуть начальство юго-западного фронта, чтобы скрепить фронт: все украинские элементы выделялись в несколько специально намеченных корпусов (6-й, 17-й Шиллинга, 34-й Скоропадского и др.) и выдвигались на фронт вдоль украинской территориальной границы, в предположении, что свою территорию местные украинцы будут более упорно и активно отстаивать, чем общая армейская масса, начавшая к этому времени уже весьма заметно разлагаться.

Две трети личного сотава частей корпуса было уже пополнено украинцами, когда внезапно в ставке решили приостановить украинизацию и некоторые корпуса, в том числе и 6-й, об»явлены были дезукраинизированными. Между тем, в августе месяце в Киеве стало на более или менее твердую почву украинское национальное движение. Пользуясь слабостью временного правительства и пассивностью военного командования в отношении всего, объявывшего себя идущим под флагом революции, киевский украинский центр и, в частности, “секретарь вийсковых справ” С.В.Петлюра установил непосредственную связь с украинизированными частями фронта и их радами, созданными в параллель комитетам русских частей еще в период украинизации. Подогревамое постоянно из Киева и без того горячее украинское настроение частей, о создании какового настроения только что во всю хлопотало само военного начальство, столкнулось с новым веянием дезукраинизации и приказами снова обратиться в русские части, заменить рады комитетами и войти в общую линию русских войск. Противодействие украинских элементов этому обрусению выявилось еще тем острее, что сформированные в корпусе русские комитеты сплошь оказались большевистскими, до корпусного комитета включительно, где председательствовал определенный большевик прап. Карахан.

Одна из дивизий корпуса была украинизирована целиком, до начальника дивизии и штаба включительно. В другой только некоторые части были окончательно украинизированы, а другие не вполне; начальник дивизии и штаб были русские. При украинизированной дивизии сосредоточилась и корпусная рада, а при не-украинском штабе другой дивизии — корпусный комитет. В момент моего прибытия шла как раз чрезвычайно обострившаяся борьба между корпусной радой и комитетом. Последний на основании приказа о дезукраинизации пропагандировал в частях роспуск рад и сдачу всего имущества в руки неукраинских элементов. Рады, опираясь на приказ Петлюры, отстаивали свое фактическое положение и даже требовали уничтожения комитетов, как представителей меньшинства, и передачи неукраинских остатков частей корпуса в украинские руки для окончательной украинизации. Если принять во внимание бессилие строевого начальства в отношении введенных временным правительством комитетских (радянских) организаций и полное нежелание корпусного большевистского комитета считаться с тем, что, как никак, корпус находился на фронте и должен был нести боевую службу, легко себе представить, что должен был чувстовать командир корпуса и его штаб.

Попытки генерала Нотбека примирить обе враждующие стороны не привели ни к каким результатам, так как украинская сторона не доверяла ему, обвиняя его в содействии дезукраинизации корпуса; фактически этого совершенно не было, но начальник украинизированной дивизии мечтал сделаться командиром украинизированного корпуса и под рукой интриговал против своего командира корпуса и настраивал против него украинизированные части, а комитеты, будучи большевистскими, принципиально подчеркивали свое игнорирование всяких начальств. Болезнь командира корпуса лишила его возможности продолжать и эти попытки, в временный его заместитель, инстпектор артиллерии корпуса, человек старого закала и очень прямой и резкий в обращении, уже абсолютно не мог претендовать на авторитет в глазах борющихся организаций.

На мою долю выпала задача так или иначе создать внутренний порядок в корпусе и более или менее сохранить его боеспособность. В отношении меня большим плюсом было то, что я явился абсолютно новым человеком, не скомпрометированным ни содействием, ни противодействием украинизации и дезукраинизации. Исходя из начал здравого смысла, мне представлялось совершенно ясным, что операция дезукраинизации частей, где личный состав украинцев был от ста до пятидесяти процентов, при той слабости командного элемента, которая в это время уже вполне ясно определилась, в лучшем случае могла лишь заставить корпус бросить фронт, побить неукраинские малочисленные элементы и отправиться в Киев к Петлюре. Кроме того, корпусная рада была абсолбютно враждебна большевикам и верна боевым традициям корпуса. Наконец, нравственное право было на стороне рады, так как фактически корпус был сделн украинским самим начальством и в момент, когда в Киеве временное правительство допустило существование местной украинской власти, нельзя было украинцам на фронте приказать объявить себя не украинцами.

В силу этого я в основание внутреннего порядка корпуса положил признание status quo данного момента. Командир корпуса согласился донести в армию, что такое положение неизбежно и не может быть изменено без опасности для фронта. Корпус оставался украинским, и голове рады предоставлено было право сноситься с Киевом, но не вмешиваться в боевые распоряжения штаба. Этот modus был принят.

Оставалось убедить голову рады, Петра Трохименко, человека крайне горячего, в необходимости для пользы дела признания права существования комитетов для неукраинских частей корпуса и создать, так сказать, демаркационную линию между обоими организациями. Здесь потребовалась очень упорная и долгая работа, но в конце концов, главным образом путем личных собеседований втроем (я, Трохименко и Карахан) удалось установить вооруженное перемирие. Лишь подавляющее превосходство в численности украинских элементов заставило большевиков, скрепя сердце, считаться с ними.