Шрифт:
– …всех против всех, – закончила Присцилла.
– Если бы! Это война одного против всех. Война против толпы бесчувственных и безжалостных сволочей… Такая толпа и меня пыталась ассимилировать, растворить в себе. Раздавить. Нет, от меня никто ничего не требовал: кому взбредет в башку требовать то, что разумеется само собой? Общаться с теми, с кем мне не о чем разговаривать, пить с ними, помогать им раздевать девчонок на переменах, драться на их стороне и, если понадобится, подохнуть с ними за компанию. А если бы я попробовал объяснить, что мне отвратительны и они сами, и то, что они мне навязывают, мне бы обеспечили стопроцентную смерть. Я ведь вправду не такой, как они, и не мог это скрывать.
– Что же ты сделал?
– Стал клоуном. Точнее, кем-то вроде юродивого. Кривлялся на уроках, передразнивал учителей, на переменах исполнял песни, изображал сценки из фильмов так, что все ржали…
– Да, это до сих пор заметно. Я часто не понимаю, когда ты серьезно говоришь, а когда шутишь…
– Никто не понимает. Я и сам не всегда понимаю… Вообще-то у меня было выгодное положение, как ни странно это звучит. С одной стороны, меня не принимали в общую компанию – вернее, избавляли от нее. С другой – никаких проблем. Кто же захочет мараться об дурака?
– Но ведь марались же! Ты рассказывал про Матроса…
– Это было не худшее из того, что могло быть. Посмотри на меня сейчас: цел и на здоровье не жалуюсь! Я всегда знал: доживу до выпускного – буду свободен раз и навсегда!
– Плакса, а те, кто не дожил до выпускного? В Химике столько подростков умирает! Что происходит с их душами, после того как город их заглатывает?
– Они томятся в плену у города, питают его собой. Чем больше душ получает Нефтехимик, тем прожорливее он делается. Есть одна легенда… В Химике имеется одно местечко – знаешь, наверно, комбинат «Бензолюкс»? Позади него – несколько заброшенных складских построек. Между ними и стеной комбината есть абсолютно квадратный дворик. Туда можно попасть только сквозь единственный просвет между двумя бараками шириной в полметра или чуть поменьше… словом, не очень толстый человек пролезет бочком. И в сторону этого дворика не смотрит ни одно окно: все стены слепые. Говорят, что в звездную ночь, если небо абсолютно чистое и нет ветра, в полночь на этом дворике собираются души всех, кто умер в Нефтехимике, не дожив до восемнадцати. Представляешь, они выходят прямо из земли в виде золотистых силуэтов и кружатся в сумасшедшем слепящем смерче, что взметается к небу, будто пытается вырваться прочь. Но силы неравны, смерч опадает, души уходят обратно под землю. Говорят еще, что все, кто видел этот смерч вблизи, тут же начинали дряхлеть со страшной скоростью и умирали к утру высушенными седыми стариками. Этот дворик называется Спальня Душ…
…Домой я забегал не больше чем на десять минут. Как-то папаша, когда был во вменяемом состоянии, сообщил мне между прочим, что Кристина звонит по десять раз на дню, а иногда приходит и подолгу стоит на лестничной площадке, поджидая меня.
11 [вторичный период развития болезни]
На стене заброшенного кирпичного барака, мимо которого мы с Присциллой шагали, обнявшись, бился в конвульсиях нарисованный яркими красками проповедник в фиолетовом пиджаке с двумя рогатыми бычачьими головами. На обеих мордах горели кровавые глаза без зрачков, обе пасти были распахнуты в безумном вопле. Одно копыто проповедник воздевал к небесам, другим держал толстенную телефонную книгу. Сбоку от граффити шла надпись: «ОСТОРОЖНО, СЕКТА!»
Дело было в ночь с субботы на воскресенье. До нашего концерта оставалась еще целая неделя.
– Плакса, а тебе не кажется, что Аня тебя хочет? – Вопрос сопровождался искренней и непосредственной улыбкой.
Я громко закашлялся – сперва от неожиданности, потом от смеха.
– Аня – меня? С чего ты взяла?
– Как – «с чего взяла»? Это же видно невооруженным глазом!
– Ты из-за того, что она на тебя огрызается постоянно? На мой взгляд, тут немножко не то. Понимаешь, милая, я всегда был ее единственным другом. А сейчас она чувствует, что теряет меня…
– Не только из-за этого. Заметь: какую бы идею ты ни предложил, она всегда на твоей стороне…
– …Так же как и ты, и Хорек, и Фома, – завершил я.
– Это из другой оперы, Плакса. Хорек и Фома подчиняются, потому что признают в тебе вожака, лидера. Особенно Хорек: вон как старается перед тобой выслужиться. А женщины по-другому устроены. Аня – очень сильный человек. От такой, как она, добиться собачьей преданности просто невозможно. Но тебе это почти удалось…
– А ты? – спросил я мягко, чтобы, чего доброго, не обидеть мою кошечку. – Тебя что держит возле меня двадцать четыре часа в сутки? Ведь и ты независимый человек!
Девочка-тайна ответила улыбкой, нежной и загадочной.
– Это ты должен решить сам для себя. Если я тебе все разжую и в рот положу, будет неинтересно!
– Все может быть… – С Присциллой бесполезно говорить о ней самой: как воды в рот набирает!
– А что до Ани, Плакса… Может, тебе не мучить ее?
– Чтобы не мучить ее, придется от кого-то из вас, двоих красавиц, отказаться. Выгнать из «Аденомы» с концами…
– Почему же? Вовсе нет. Как-нибудь останься с ней наедине и поддайся!
Не веря своим ушам, я внимательно посмотрел Присцилле в лицо. Подобные предложения мне приходилось получать и от Кристины, она не раз сообщала о том, что я нравлюсь кому-нибудь из параллельной группы, и тут же спрашивала: «Может, тебе любовницу завести? Я разрешаю». Взгляд ее при этом говорил: «Только попробуй – порву, как Шарик фуфайку». Присцилла же ждала моего ответа с прежней улыбкой. Что это: очередной тест на верность? Хорошо, если да…
– Зачем мне это нужно? – спросил я довольно резко.