Вернемся теперь опять на лесную поляну, где охотник Андрэ бегает вокруг дерева, спасаясь от медведя.

Положение молодого траппера было не из приятных; несмотря на приход Жюльена и старшего Перро, зверь ожесточенно преследовал его.

Жозефу Перро хотелось лишь одного — чтобы медведь повернулся к нему мордой. Мы уже знаем, как решил привлечь к себе внимание зверя Жюльен.

Заручившись одобрением канадца, француз прицелился из своего штуцера и выстрелил в медведя. Пуля попала в круп.

Зверь зарычал и повернулся, Жюльен тем временем успел вновь зарядить ружье.

Свирепая, безобразная морда с оскаленными зубами была обращена теперь прямо к Жюльену и стоявшему рядом с ним Жозефу Перро. Диверсия удалась.

— А, гадина, ты дорого поплатишься за мучения, причиненные моему брату! — сквозь зубы проворчал канадец.

Грянул короткий, резкий выстрел, отрывисто просвистела пуля и ударилась обо что-то твердое.

Медведь приподнялся на задние лапы, а передними судорожно ухатился за голову, словно желая вытащить из нее засевшую пулю.

— Так, — произнес со смехом Жозеф, — служи. Мишка, служи, только за это ты не получишь конфет.

Медведь не в силах был двинуться с места. Постояв с минуту на задних лапах, он покачнулся, захрипел и тяжело рухнул на землю.

Жюльен захлопал в ладоши.

— Браво, друг! — обратился он к трапперу. — Мастерский выстрел.

Андрэ подошел к брату.

— Спасибо, — горячо проговорил он. — Ты спас мне жизнь…

— Очень может быть, друг мой. Надеюсь, однако же, что впредь ты будешь осторожнее, а теперь знай, что ружье надо заряжать тотчас же после выстрела.

И, обращаясь к Жюльену, Жозеф прибавил:

— Видите ли, сударь, я начинаю опасаться, что старые охотничьи традиции окончательно придут в упадок. Во времена моей молодости — мне теперь сорок девять лет — у нас, трапперов, были только ударные ружья. Теперешних, нарезных, с разными хитростями, мы знать не знали. Но это не мешало нам чудесно исполнять свое дело, и уж ни один из нас никогда бы не допустил такой непростительной неосторожности, как этот парень. Сойти с места, не перезарядив ружья! В мое время это было неслыханным делом… Теперь ружья заряжаются с казны, и молодые охотники то и дело попадают впросак. Уж одно то скверно, что теперешний охотник, пользуясь легкостью зарядки ружья, не дорожит выстрелами и не жалеет пускать пули куда попало. Он целится небрежно, торопится, теряет хладнокровие, предпочитает три плохих выстрела одному хорошему… Да вот вам пример. Прежде бобров всегда убивали выстрелом в голову. Причем обыкновенно целились в глаз, чтобы не портить шкуру. А теперь что? Я видел в Нулато бобров, простреленных насквозь поперек тела. С каждой стороны на шкуре оказывалось по большой дыре величиной в палец. Ведь это варварство, как хотите. Да что! Это еще ничего, а многие охотники поступают еще хуже: стреляют бобров крупной дробью, и шкурка бывает вся изрешечена выстрелами.

— Что же, разве это так плохо? — спросил удивленный Лопатин. — Неужели вы сами никогда не употребляете дроби?

Канадец рассмеялся.

— Нет, один раз в жизни и я стрелял дробью, но и то раскаиваюсь. Лучше было бы совсем не стрелять, потому что этот выстрел никого не убил, а между тем причинил зло многим людям.

— Как так? Расскажите, пожалуйста.

– А вот так. Это было возле форта Мумфорда. У меня несколько ночей подряд кто-то крал все, что я настреляю за день. Мне это надоело, и я задумал наказать вора, не нанося ему, впрочем, особенного вреда. Вечером я притаился в засаде, зарядив свое ружье крупной дробью. Вор подкрался и — цап великолепного бобра. Я пригляделся при лунном свете, прицелился и выстрелил. Вор закричал и пустился бежать со всех ног… Все бы хорошо, да дело в том, что этим вором оказался страшный колдун индейского племени чиликотов, или как его величали Отец Медицины. Лакомка и лентяй, он никогда сам не охотился, а только крал у других настрелянную дичь. За мой выстрел он возненавидел всех белых той кровожадною ненавистью, на какую способен только дикарь. Благодаря своему влиянию на соплеменников, ему удалось уговорить их и объявить нам войну. Война завязалась кровавая, истребительная. Много индейцев погибло, а остальные, теснимые нашими, вынуждены были отступить на юг. Видите, господа, как опрометчиво я поступил, стреляя дробью. Лучше бы было пустить пулю и убить вора наповал. Но, однако, довольно болтать. Жаркое поспело, закусим хорошенько, а завтра чуть свет снова в путь, чтобы поскорее добраться до деревни племени атнасов на берегу Медной реки.

— Атнасы? Это что же такое за племя?

— Это племя живет по другую сторону гор. Из рассказов встреченных индейцев, которых мне доводилось расспрашивать, я понял, что шар опустился где-то в той стороне.

— Я думаю то же самое, — согласился Жюльен. — Вершины Аляскинских гор, по всей вероятности, отразили воздушное течение, и Жак, попав в более спокойную атмосферу, получил возможность опуститься на землю.

Вскоре наши путешественники действительно получили сведения о Жаке, но сведения неутешительные.

Перевалив на санях через Аляскинские горы, они с риском для жизни спустились в долину и явились к атнасам, которых нашли в смущении и ярости.

Сын луны скрылся так же внезапно, как и явился. На него пришли смотреть жители отдаленнейших местностей, а он отнесся к ним с крайним неуважением и улетел, не удовлетворив их любопытства.

Как ни спешили наши путники, они опоздали на два часа.

Пришлось сейчас же ехать дальше, не зная наверняка, какого направления следует держаться. Индейцы-атнасы либо не хотели, либо не умели объяснить, в какую сторону улетел монгольфьер, уносивший Жака Арно.