— Все?

— Теперь все. Надеюсь, ты сейчас же можешь выехать? Препятствий нет?

— Препятствий? Что вы, monsieur Андрэ! Какие могут быть у меня препятствия? Я вольная птица.

— Пожалуйте кушать, господа, — объявила, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская "одна прислуга".

— Сейчас идем, madame Леруа. Бедняжка! Для нее будет потрясением, когда она узнает о моем отъезде. Впрочем, я обеспечу ее на все время своего отсутствия. Она будет меня дожидаться здесь в компании с моим скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.

На другой день утром Фрикэ, все в том же костюме, пешком прошел от своего дома до Монмартрского предместья и повернул на улицу Лафайета.

Было девять часов. Молодой человек шел с обычной развязностью парижского фланера, совершенно не думая о том, что предстоит вечером отъезд в Брест.

Оглядывая трамваи, глазея на витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице Лафайета, наслаждаясь водоворотом толпы, который так по душе всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.

Но Фрикэ не праздный гуляка. У него цель. Он идет навестить друга.

Знакомых у Фрикэ в Париже много, но друзей только двое: Андрэ и еще один человек, живущий в самом конце улицы Лафайета, почти в Пантене. Фрикэ идет попрощаться с ним перед отъездом.

Всякий другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрикэ даже в голову это не пришло. Ему напоследок хотелось пройтись пешком по парижскому асфальту, пробежаться по всем улицам, надышаться родным воздухом.

Поравнявшись с табачно-винной лавочкой, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидящей у конторки, и собирался уже пройти в комнату за лавкой, как вдруг, услыхав за дверью крики и брань, остановился.

— Неудачно я попал, — прошептал он. — У madame Барбантон расходились нервы, а когда это случается, то для моего бедного друга настает сущий ад. Такой, что самому Вельзевулу сделалось бы тошно. Но все-таки я зайду и пожму ему руку.

Он стукнул в дверь и вошел, не дождавшись даже традиционного "войдите".

— Честь имею кланяться, сударыня! — произнес он с особенной учтивостью. — Здравствуйте, дружище Барбантон!

На эти слова к нему быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке из трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.

— Ах, Фрикэ! Я очень несчастлив, дитя мое!

Дама, в ответ на приветствие Фрикэ, бросила на него косой взгляд и ответила, точно хлыстом ударила:

— Здравствуйте, сударь!

Ледяной, чтобы не сказать более, прием, однако, не смутил Фрикэ. Он видал всякое. И поэтому решил храбро выдержать бурю и своей позиции не сдавать.

— Что случилось, мой милый вояка? Что у вас тут?

— Да то, что я доведен до бешенства. Взгляните на меня. Еще немного — и случится большой грех.

— Боже мой, да у вас все лицо исцарапано в кровь! — воскликнул Фрикэ, невольно рассмеявшись. — Вы, должно быть, дрались с полдюжиной кошек.

— Нет, это все madame Барбантон. Вот уже целый час она пробует на мне свои когти. И, кроме того, осыпает меня оскорблениями. Позорит честь солдата, беспорочно прослужившего отечеству двадцать пять лет.

— Ну, что там… Может быть, вы и сами немного вспылили, — заметил Фрикэ, зная, что заведомо говорит вздор.

— Если я и вспылил, то ведь ничего же себе не позволил, — возразил исцарапанный муж. — А между тем я бы мог…

Женщина разразилась злым, противным хохотом, от которого передернуло бы самого невозмутимого человека.

— Что бы ты мог? Ну-ка, скажи! Тон был агрессивный, вызывающий.

— Несчастная! Хорошо, что я с бабами не связываюсь, считаю это для себя позором, а то ведь я мог бы убить тебя одним ударом кулака!

— Это ты-то?

— Да, я. Но я не для того прослужил двадцать пять лет в жандармах, чтобы самому усесться на скамью подсудимых.

— Постой же, вот я тебе покажу.

Она наступала на него, он отодвигался. Вытянув вперед руку, она схватила его за седую бородку и стала дергать ее изо всех сил, крича и приговаривая:

— Да где тебе, ты такой трус и подлец!

Фрикэ был изумлен. Он уже не знал, во сне все это или наяву. При всей своей находчивости, он совершенно растерялся.

— Сударыня, — нерешительно заговорил он, — до сих пор я думал, что наоборот — подлец и трус тот, кто бьет женщину, даже если он в столкновении совершенно прав.

Madame Барбантон нельзя было ничем урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося от нее мужа за бороду, она ответила глупо и грубо:

— Еще и вы тут с вашими рассуждениями! Очень они мне нужны! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда… С улицы первый встречный…