Снова зазвучали могучие, сладкие голоса хора, нежа слух, трепетом наполняя сердца. Несется новая строфа того же, хвалебного гимна:

— Гель-аллия! — тысячегласным, громовым эхом отдается в стенах храма.

Звучат мольбы. Льется в широкие каменные желоба дымящаяся кровь быков, приносимых в жертву своему же, более счастливому собрату… И не умолкают ликования народа.

Ночью, во время таинственных игр Аписа в садах Сирапеума — это жертвенное мясо, вино и вкусный, теплый хлеб будут раздаваться всем верным.

Явился в пышном одеянии Фтамэзис, поддерживаемый двумя иерофантами. Он звучным голосом прочел краткую молитву Сирапису. Толпа смолкла.

— Слушайте, верные дети наших бессмертных богов. Радость великая у нас сегодня. Всемогущий бог найден и будет хранить свой Египет от бед. Но и мы сами должны оберегать себя и нашу землю. А чужие, пришлые люди, что ни год, все больше теснят нас. Как это было во дни жестоких поработителей — Гиксов. Будьте готовы. Не один десяток тысяч христианских иноков переполняет свои капища, улицы и площади Александрии. Мне боги открыли, что злое дело задумали христиане со своим главным жрецом, Феофилом. Боголюбец — означает это имя. Но мы хорошо знаем, что сребролюбец, блудолюбец он, а не жрец какого ни на есть бога. Только у злых духов могут быть такие иерофанты. Будьте же осторожны. Не затевайте ссор с изуверами-анахоретами Фиваиды… если бы даже вас вызывали! Не спорьте о вере с темными, слепыми, жалкими людьми, которых пресвитеры дурачат, отуманивая их сознание. Но будьте на все готовы. При малейшей тревоге зазвучат трубы храма. Загудят большие барабаны, которые гремят лишь во дни великих, тайных праздников, в ночи Сираписа и Баст-Афродиты. Я велю ударить в бронзовые доски, висящие на медных цепях под куполом храма. Тогда все спешите сюда, на защиту святыни. Оружие получите здесь. Навалим камней к воротам в стенах, окружающих святыню. Не дадим ее на поругание.

— Не дадим! — пронеслось по храму. Из тысячи грудей вылетел один мощный клик.

— И нельзя дать. Помните великое пророчество. Падет храм — падет Александрия. Песком занесет ваши очаги, как песком заносит столпы храмов в Фивах, в Абуде, в Танисе. Погибнете вы и дети ваши. Разверзнется земля, поглотит жилища и дворцы. Хлынет море, зальет поля и пашни, унесет скот и хлеб в море. С неба упадет огонь, пожрет то, что останется еще на земле. И голая пустыня расстелется вместо богатого города, красы мира… где мириады людей находят хлеб и счастье! Так не дадим же упасть О-Сирису-Апису… и повлечь за собою все и всех в пропасть забвения!

— Не дадим! Веди… веди нас! Говори, что делать, великий жрец, — опять прокатился гром голосов.

— Пока выжидать и быть наготове. Я уж сказал. И если будете покорны и готовы на борьбу — вы победите. И сказал мне бог: «Уйдут враги из земли Амона и Сираписа… Сорвется крест, поднятый на Голгофе… и в мире будет Египет проводить дни и годы!» Я сказал. Да будет!

— Да будет! — подхватили голоса жрецов, певцов храма.

— Да будет! — загремело в стенах храма, вырываясь на простор из этих могучих, обширных каменных стен.

Фтамэзис кончил. Оживление его угасло. Но он не принял снова укрепляющей воды… Не надо часто потрясать старое тело.

В полудреме сидит он, слушает, как очередные гимны поет сладкий хор жрецов-кастратов, славя плодородие Сираписа, мощный фаллос его.

И женщины приносят девочек-малюток, подают их жрецам, а те дают детям коснуться священного символа, висящего, звенящего на шее у Аписа. Радостно получают матери девочек обратно, слизывают с лица все дурное языком. Довольны матери: счастливы в замужестве и чадородны будут их дочери. А дети необходимы в рабочей семье. Это — бесплатные пособники в тяжелом повседневном труде и заботе…

Ликий и еще второй молодой жрец увели под руки Фтамэзиса. А служба еще долго тянулась в верхнем, светлом отделении Сирапеума…

— Слушай, Ликий, что я скажу тебе, — устало говорит, почти шепотом Фтамаэзис юному любимцу своему. — Пощады нам ждать от предателя Феофила нельзя. Он сумел даже здесь, в нашей святыне окружить нас своими соглядатаями. Да, да, не возмущайся, бедный мальчик! Я это верно знаю. Он сам сказал.

— Сам… сказал… тебе?.. Так… так, надо сейчас же уничтожить… запытать… по жилам растянуть предателя, отец!

— Надо раньше узнать его. Ты постарайся… Притворись, что ты хочешь для патриарха подкупить тех из наших, кто тебе покажется послабее духом. Словом, ты умен и предан. Постарайся… А уж казни и пытки? Я их придумал давно. Две ночи не спал — и думал!

Холодом потянуло по спине у Ликия от звука голоса Фтамэзиса. Но он сумел овладеть собою и почтительно сказал, с дрожью в голосе, со слезами на ресницах:

— Чем заплачу за доверие, за все милости отца моего?

— Люби и будь предан, как до сих пор. Старая душа устает от людской злобы и предательства. Чтобы не тянуло в небытие, надо кому-нибудь верить… кого-нибудь любить. Слушай дальше. Завалы, камень, бревна у ворот — готовы уже. Но стены невысоки. Враг легко ворвется. Только самый храм — наша лучшая защита. Стены крепки. Двери надежны. Огнем, кипятком, стрелами и каменьями встретим врагов. Их будет больше. Оружие у них лучше… но… им, думаю, нет охоты умирать. Им — хорошо живется. А наши бедняки — египтяне, нубийцы… наши аскеты? Они в огонь пойдут, как на пир! В этом наша сила. Врагам — труднее взять, чем нам защитить. Только измена может им помочь… Но мы примем меры! Ты мне поможешь, Ликий.

— До смерти готов служить отцу, аббуне моему…

— Знаю, верю. Слушай! Если уж все погибнет… Надо умереть так, чтобы содрогнулся даже враг. Его надо ужалить смертельно, в минуту собственной гибели. В адитоне — главные сокровища. Феофил это знает. Туда он направит главный удар. А там, за стеной, у которой стоит Сирапис, огромный запас греческого огня… особой силы. Вход туда — незаметен, камень надо сдвинуть в стене. Я покажу тебе. И, когда я скажу, — ты пойдешь… и зажжешь! Погибнет храм, вся лучшая часть его… Погибнем мы… и враги погибнут с нами! Готов ли ты на это, сын мой?