Особую ненависть уносил он к Ивану Прозоровскому.

Незадолго перед уходом казаков на Дон воевода призвал к себе Разина.

— Даю вам в провожатые до Царицына дворянина Левонтия Плохого. А с Царицына до Паншина городка с тобой пойдет сотник астраханский с пятьюдесятью стрельцами.

Разин пробовал опять отшутиться:

— Зачем же такая забота, князь, сами доберемся. Но Прозоровский не принял атамановой шутки, отвечал строго, коротко:

— Посылаем с вами охрану по указу царя нашего и самодержца, чтоб никакого дурна ты, атаман, не учинил на Волге.

Стиснул зубы Разин, но согласился, не мог он сейчас идти на открытый разрыв с воеводой, сила была на стороне Прозоровского.

— Пусть будет по-твоему, князь, — и не удержался: — Только смотри, как бы не заскучали с нами твои стрельцы, ведь мы, казаки, к твоим людям неласковы.

Не ответил воевода атаману, повернулся спиной, потом, отпуская Разина, на виду у людей все ему выговорил и память в дорогу дал: «Чтобы казаки из Астрахани, Волгою идучи, нигде никаких людей с собой на Дон не подговаривали. А которые люди и без их подговору учнут к ним приставать, и они б их не принимали и за то от великого государя опалы на себя не наводили».

Все стерпел Разин: и последние воеводские речи, и память — только хмурился, зыркал страшно глазами на Прозоровского.

Выгребли казаки напротив Астрахани, ударили на прощание из пушечки, с крепостной стены им ответили, и понеслись легкие струги вверх по Волге, а следом на легких же речных стругах помчались стрельцы с Леонтием Плохим.

А через несколько дней, 1 сентября, тайно, ночным временем астраханские стрельцы вывели из тюрем колодников — яицких казаков и стрельцов, захваченных Львовым на Кулалинском острове. Их погрузили на насады, забили в трюмы, и караван с колодниками отправился на Москву для розыску над ворами и наказания.

Едва отчалил Разин от Астрахани, как сразу переменился атаман. Долой все воеводские наказы из памяти! Пей-гуляй, казацкая вольница! Бей начальных людей — воеводских прихвостней, шарпай богатин на Волжском раздолье! И загуляло на Волге лихое казацкое войско, и не воровское и опальное, а прикрытое царской милости вой грамотой, под охраной стрелецкого отряда.

Что мог сделать Леонтий Плохой со своими пятьюдесятью стрельцами против тысячи с лишним разинских молодцов! Смеются над ним, воеводским посланцем, казаки, кажут ему носы со стругов ушедшие с Разиным пятнадцать человек служилых астраханцев, да два человека дьяка Романа Табунцова, и ничего-то он, Леонтий, не может с ними сделать — не дает Стенька.

Под Черным Яром казаки встретили московских стрельцов, шедших в Астрахань. В это время Степан пировал в своем струге. Приказал он своим есаулам:

— Поезжайте к стрельцам и прикажите, чтобы явились ко мне их начальники немедля.

Пришли есаулы к стрельцам с большим невежеством и останавливали и приказывали быть у атамана неведомо для чего. А потом притащили к Разину в струг сотника Степана Кривицкого, стали подговаривать стрельцов перейти в казачество и подговорили кое-кого. А Степана Кривицкого Разин не грабил и не ругал, только сказал, чтоб отдал ему своих людей.

— Не могу я, атаман, мы люди подневольные, служилые. Выполним мы твой указ, в Москве с нас голову снимут, тебе не покоримся — ты нас в воду прикажешь посадить. Делай как знаешь, твоя воля.

Понравился ответ сотника атаману, налил он ему чарку водки из бочонка, что подарили ему перед уходом из Астрахани немецкие торговые люди. Выпил и сам. Сделал сотник знак, и люди его с соседнего струга притащили атаману еще бочечку вина ведра в три. Посмотрел Ранни на сотника.

— Хороший ты человек, сотник, и я тебя милую, на, выпей, — и он протянул Кривицкому полную кружку водки. Сотник с готовностью выпил ее за здоровье Степана Тимофеевича.

Разин неуверенной рукой пошарил под лавкой, протянул Кривицкому сафьяну и киндяк, [23] потрепал по плечу.

— Жалую тебя, а теперь поди прочь с глаз моих, помни атамана Степана Разина.

Не прошло и дня, как новая весть пошла к воеводам но городам, а оттуда в Москву. Выше Черного Яра повстречал Разин казанских стрельцов. Везли они из Казани в Астрахань государев хлебный запас. Разин приказал каравану встать на якоря, призвал к себе стрелецкого начальника, а стрельцам объявил волю: кто хочет к нему, атаману, переходить, пусть идет.

Приехал голова казанских стрельцов к Разину, привез с собой бочку вина в шесть ведер, отдал по запросу атамана струг большой есаульный, и отпустил его Разин с миром. Только перешло в те два дня, что держал Разин на якорях государев караван, в казаки одиннадцать казанских стрельцов.

Укоряли Разина Леонтий Плохой и астраханский сотник Федор Алексеев за подговор стрельцов и за прием беглых.

— Побойся бога, атаман, — говорил Леонтий, — скоро же ты забываешь милость к тебе великого государя, верни беглых сотнику.