Тогда он решил действовать напролом. Пришел к воротам мастерских, стал ждать, не выйдет ли начальник. Порошин (так звали начальника мастерских) вышел лишь в конце дня. На просьбу Калинина ответил резким отказом и повернулся было уходить, но невольно задержал шаги: что-то в голосе этого ничем не приметного рабочего заставило его остановиться. Михаил Иванович, не веря себе, говорил, говорил, боясь, что тот уйдет. Однако Порошин слушал. Слушал о том, как важно этому парню с бородкой, в шляпе, сдвинутой на затылок, поступить именно в его, порошинские, мастерские, как здорово он умеет работать и что он, Порошин, не пожалеет, если возьмет такого опытного человека…

В конце концов махнул рукой и сказал:

— Скажи в конторе, что я распорядился…

Калинин жил в постоянном напряжении, каждую минуту ожидая нового ареста. Донимали бесконечные вызовы в ревельскую полицию, куда переслали его «тифлисское дело». Но запугать, остановить Калинина никакая полиция была не в силах. Короткие вечера, а главным образом воскресные дни он тратил на встречи с людьми, на сколачивание революционных кружков. Марксистские кружки на заводе «Вольта» уже работали. Быстро удалось создать кружок и в железнодорожных мастерских… В то время там проходили практику слушатели железнодорожного училища. С двумя из них — Тирвельтом и Калниным — Михаил Иванович особенно сдружился. Они и стали первыми членами кружка. Потом в него вошли конторщик Дешкин, инженер Бобровский, работавший на заводе «Вольта», студент-медик Блюмберг, несколько рабочих типографии и других предприятий.

Так в Ревеле была создана марксистская боевая группа. На одном из собраний члены ее договорились о правилах конспирации: партийных кличках, паролях, явках. Каждому члену давалось боевое поручение. Прежде всего нужно было достать гектограф, шрифт, мастику, бумагу для листовок.

С гектографом, за что очень боялся Калинин, дело оказалось проще всего: его доставил с одним из очередных рейсов из петербургской организации свой человек. Со шрифтом и мастикой пришлось помучиться. Выручили типографские работники. Они просто-напросто выкрали необходимое количество мастики и шрифта.

Все необходимые к гектографу принадлежности изготовили на заводах. Валик же принялись делать прямо на квартире у Калинина — он снимал в подвале две комнаты за пять рублей в месяц. Комнаты мгновенно заполнились едким и густым дымом. Калинин, протирая очки, усмехался:

— Ничего, ребята, не такое еще терпеть придется…

Когда мастику начали выливать в форму, раздался стук в дверь.

«Кто бы это?» Калинин огляделся. Быстро все принадлежности сунул под кровать, помощников вытолкнул в соседнюю комнату и только тогда открыл дверь.

На пороге стоял жандарм.

«Неужели провал в самом начале?»

Однако жандарм пришел с очередным извещением о вызове на допрос по «тифлисскому делу». Калинин, облегченно вздохнув, пожаловался на печку, которая неизвестно отчего дымит и воняет.

Жандарм посочувствовал, потоптался немного и ушел.

Через несколько дней свеженькие прокламации, напечатанные на эстонском языке, заполнили железнодорожные мастерские. В них говорилось о невыносимых условиях труда, о сверхурочных работах, за которые не платили ни гроша. Они призывали бороться за восьмичасовой рабочий день. Во всех бедствиях народных прокламации обвиняли царя и прогнивший строй России.

Гектограф пригодился и для распространения материалов «Искры». Как только приходил очередной номер, Калинин передавал его Тирвельту. Тирвельт тут же переводил на эстонский язык наиболее важные материалы и принимался размножать их на гектографе в виде листовок.

Если случалась задержка с присылкой газеты, Калинин писал Надежде Константиновне Крупской, работавшей секретарем редакции. Переписка с «Искрой» велась через Макса Блюмберга — свой адрес Михаил Иванович не указывал.

«Искра» была широко известна в Ревеле. Рабочие, несмотря на конспирацию, знали, что распространение этой газеты дело рук русского токаря и его товарищей — Тирвельта, Татьяны Словатинской и других.

Часто наезжали товарищи из Петербурга. Очередную посылку с литературой доставил Калинину Ванюшка Иванов — тот самый, с которым жили три года назад в Волынкиной под одной крышей. Друзья проговорили всю ночь. Калинин без конца расспрашивал о петербургских делах, знакомил с положением дел в Ревеле.

Как родному, обрадовался Николаю Янкельсону, вместе с которым памятным июлем 1898 года был первый раз арестован. От радости не спросил даже, почему это Николай вдруг оказался в Ревеле, не заметил, что в голосе его часто звучат какие-то фальшивые нотки.

Тяжелый урок получил Калинин из-за этой ошибки. Мог ли он подозревать, что еще три года назад Николай не выдержал угроз, струсил, поддался уговорам, польстился на полицейские денежки, выделенные для иуд, подобных ему! Не знал Михаил, что не друга уже привлекает он к делу, не товарищу доверяет тайны шифрованной переписки, а человеку, привыкшему в установленные сроки получать в полицейском управлении пакет с хрустящими бумажками. Янкельсон узнал многое, узнал даже, в каком кармане носит Михаил листовки.