О возвращении он не думал, до возвращения еще целая вечность. А думал он о победе. Время, конечно, позднее, но возле зала обязательно найдется кто-нибудь, кому нужны компакты — и появятся деньги на первые жетоны. Победа будет — Юрка так давно не садился к автоматам, что перехитрил судьбу, и теперь она видит в нем новичка, а новичкам всегда везет.

Но в зал его не пустили.

— Приперся! — воскликнул охранник. — Настя, гляди, кто приперся!

Кассирша высунулась из будочки.

— Гнать поганой метлой! — закричала она. — Ишь, умный! Мало нам тут неприятностей?!

— Это все вранье! — возразил Юрка. — Они сами виноваты — теряют деньги, а потом на меня валят!

Он так часто повторял эти слова, что они сделались непререкаемой истиной. Он, зайдя с бабкиным поручением к знакомым, не видел стопку банкнот, полуприкрытую газетой, он не мог ее видеть — его дальше прихожей не пустили. А что деньги пропали, он только потом узнал. Про двое суток в игровых залах он вообще впервые услышал от следователя. Не мог он столько времени просидеть за автоматами без еды и питья. Когда охрана и кассирши трех залов опознали его, он искренне удивился: тут какая-то ошибка! Жетоны стоят сущие копейки — как же нужно постараться, чтобы проиграть две с половиной тысячи долларов?

Вся беда была в том, что бабка ему поверила и отбивалась от нападок с совершенно звериной яростью. Потому и не удалось договориться миром и возместить ущерб втихомолку. Дело дошло до суда. Суд (издержки возмещает виновная сторона, да еще адвоката взяли хорошего) обошелся в итоге примерно во столько же.

— Игроман — это диагноз, — сказал деду адвокат. — Это хуже воровства. Вор способен мыслить логически, игроман — нет. У него связи нарушены. Один адреналин в голове.

— Я из него этот диагноз выбью, — пообещал дед. — Если бы не моя дура…

Бабка Юрку жалела и защищала до последнего.

— Ну, так, — произнес охранник. — Тут тебе делать нечего. Свободен!

— Я имею право за свои деньги играть столько, сколько захочу! — выкрикнул Юрка.

— Нет у тебя никаких своих денег. Пошел в задницу.

Юрка, разумеется, никуда не пошел, а с полчаса отирался у входа. Наконец он увидел, как из зала выходит парень примерно его возраста, чуть постарше, и стал предлагать ему компакты. Отдавал за гроши — пятьдесят рублей диск. Парень послал его подальше.

Там, в зале, сидели счастливые люди и выигрывали деньги. Юрка расслышал тот прекрасный шум, какой производят жетоны, ссыпаясь из щели в блестящий лоток, и ощутил самую настоящую боль в сердце. Тот человек сорвал выигрыш, что был предназначен судьбой ему, Юрке!

Надо было проскочить внутрь и попросить у счастливчика пару жетонов на удачу. Он бы не отказал. И начать игру! Но охранник следил за Юркой, предвидел этот рывок в приоткрывшуюся дверь и выпихнул мальчишку даже не самым крепким тычком — взрослый бы устоял, Юрка сел на асфальт.

Впору было заплакать.

Двое мужчин, проходя, видели его позор. Один, помоложе, обратился к охраннику:

— За что это ты его?

— Хозяин запретил пускать. Он деньги ворует и здесь проигрывает, а малолетка — посадить вроде нельзя. Нам еще ворья тут не хватало, — охотно ответил охранник.

— Понятно.

Мужчина шагнул к Юрке.

— А что, заработать не можешь, обязательно тырить? — спросил он.

— Заработать? А где?

Юрка был готов к тому, что его пошлют вкалывать на ближайшую автомойку, и собирался послать благодетеля — пусть сам там за гроши корячится. Но мужчина (одет, между прочим, дорого, один плащ из тонкой кожи чего стоит) усмехнулся особой усмешкой знающего всякие тайные возможности человека.

— Старик один есть, художник, он натурщикам хорошо платит. Три тысячи рублей в день — но жить у него, два-три сеанса в день. Ну, конечно, кормит.

— Знаю я этих добрых дедушек! — отрубил Юрка и встал с асфальта.

— Ему натурщики нужны, а не то, что ты подумал. Не хочешь — сиди тут и облизывайся. А живет он за городом, по Московскому шоссе сразу за Груицей, за мостом направо. Если автобусом ехать — скажи, чтобы на сорок пятом километре высадили.

Больше мужчина не сказал ничего — ни как деда зовут, ни от кого привет передавать. Просто нагнал своего спутника и ушел с ним вместе, не оборачиваясь.

Одиночество было абсолютным. В зал не пускают, улица пустынна. Вот разве что вывели из подворотни щенка на прогулку. Это был щенок восточно-европейской овчарки, полугодовалый, с крупными лапами, умной мордой. Он сунулся к Юрке, но хозяин, здоровый дядька, прикрикнул — и щенок, посмотрев на него, согласился безмолвно: что с незнакомцем связываться, когда впереди парк и прорва собачьих автографов на деревьях, дивные запахи и интригующие шорохи.

Они ушли — серьезный дядька и веселый щенок. Давняя зависть проснулась в душе. Юрка смертельно завидовал всем, кому родители разрешали держать живность. Дед бы, может, не возражал, а бабка трепетала за свой налаженный порядок.