— Правильно, товарищ Брагин, — подтверждает капитан. — В области минно-подрывного дела русские военные инженеры всегда были новаторами. Кстати, подготовить этот взрыв помогли майору Черкасскому-Невельскому формулы русского военного инженера генерала Борескова, жившего еще в девятнадцатом веке. Его расчетами зарядов усиленного выброса и сейчас еще пользуются горные инженеры. А первые взрывы на выброс производились у нас в Советском Союзе еще в тридцатом году.

— Да-а! — восхищенно вздыхает Голиков. — Толково товарищ майор применил все это для переправы. Мы теперь, наверно, часто будем такими направленными взрывами пользоваться?

— Так часто, насколько обстановка и условия местности позволят. Ими можно ведь не только реки преграждать, но и болота «прессовать». А если не удастся больше применить их на фронте, то и в мирное время у них большое будущее. Ну, а теперь мне нужно к генералу. Спасибо вам за службу, товарищи! — прощается с саперами капитан Туманов.

А сражение разгорается все с большей силой. Начавшись с разведки боем передовых батальонов на широком фронте от озера Нещердо до реки Припяти, оно выливается в сокрушительное наступление Первого Прибалтийского и трех Белорусских фронтов.

Август 1964 г.

Возвращаясь с совещания, состоявшегося в управлении генерала Привалова, майор Булавин добрался пассажирским поездом только до станции Низовье. Дальше, до Воеводино, где находилось отделение Булавина, местные поезда ходили через день, и нужно было ждать около суток.

В Низовье кончался участок, который обслуживало паровозное депо станции Воеводино. Его локомотивы доставляли сюда порожняк, забирая на обратном пути груженые поезда, направлявшиеся в сторону фронта. С одним из таких поездов Булавин и намеревался добраться до своего отделения.

Пасмурный осенний день был на исходе. Грязно-серые рваные облака, похожие на дым далеких пожарищ, медленно плыли вдоль горизонта. Заметно посвежело. Тонкой пленкой льда подернулись лужицы в выбоинах асфальта.

Майор Булавин, заходивший в служебное помещение вокзала и не заставший там дежурного по станции, прохаживался теперь по станционной платформе. Высокий, подтянутый, неторопливо шагающий по влажно поблескивающему асфальту, со стороны казался он ничем не озабоченным, бравым воякой. Было спокойно и продолговатое, с крупными чертами его лицо. А между тем на душе у Булавина было далеко не так безмятежно, как это могло показаться по внешнему его виду.

Да и обстановка вокруг не располагала к спокойствию. Почти все станционные пути Низовья были забиты составами, груженными военной техникой, фуражом и продовольствием. Не требовалось большого воображения, чтобы представить себе, что будет с грузами, если только прорвутся сюда немецкие самолеты.

Хотя этот участок дороги и находился сравнительно далеко от фронта, авиация противника часто его бомбила. Следы недавних налетов виднелись тут почти на каждом шагу. Вот несколько обгоревших большегрузных вагонов с дырами в обшивке, сквозь которые видны обуглившиеся стойки и раскосы их остовов. А рядом длинное, потерявшее свою форму от пятен камуфляжа тело цистерны, насквозь прошитое пулеметной очередью. В стороне от пути опрокинута на землю исковерканная взрывом тяжелая сварная рама пятидесятитонной платформы. Многие стекла в окнах вокзального здания выбиты и заделаны фанерой. Осколками бомб, как оспой, изрыты стены. Сильно изуродован угол не работающей теперь багажной кассы. В конце станционной платформы наспех засыпана песком и прикрыта досками свежая воронка. А два дня назад, когда Булавин уезжал из Низовья, ее еще не было.

С болью в сердце смотрел майор на все эти разрушения. Даже новые заботы, всю дорогу занимавшие его мысли, не могли заглушить в нем тягостного впечатления от этой мрачной картины. Булавин и без того давно уже не знал спокойной жизни; теперь же, после вызова к генералу Привалову, ему предстояло решить нелегкую задачу. И от того, как скоро он сделает это, будет зависеть многое. Может быть, даже исход намечающейся наступательной операции, о которой сообщил ему генерал Привалов.

Нужно было еще раз зайти к дежурному или к самому начальнику станции, спросить, скоро ли пойдет на Воеводино какой-нибудь поезд, а майор все прохаживался по платформе — десять шагов в одну и столько же в другую сторону. Давно уже потухла папироса, но он все еще крепко держал ее во рту.

Булавин и сам догадывался, что скоро начнется подготовка к наступлению. Разве только масштаб ее был неясен. Перехваченная радиограмма гитлеровской разведки, о которой сообщил ему сегодня помощник Привалова полковник Муратов, тоже не была для него неожиданностью. Немцы не могли не проявлять интереса к работе прифронтовой железной дороги. Почему, однако, полковник Муратов так уверен, что именно в Воеводино хорошо замаскировался и успешно действует какой-то вражеский агент?

Мимо станционной платформы прошел маневровый паровоз. Короткий, пронзительный свисток его заставил Булавина вздрогнуть. Майор остановился, выплюнул потухшую папиросу и торопливо закурил новую. Взглянув на небо, он заметил просветы в сплошном фронте облаков. Они шли теперь в два яруса: нижние большими грязными хлопьями быстро плыли на юг, верхние, казалось, двигались в обратную сторону.