— Весь поток грузов придется пустить тогда по этой вот дороге, — замечает капитан Трошин, проводя карандашом по карте. — А она в плохом состоянии. И я боюсь, что, как только мы переключим на нее грузы с главной магистрали, ее покрытие не выдержит.

— Но тут много и грунтовых дорог, — замечает Азаров, всматриваясь в карту.

— Да, много, — соглашается капитан. — Но ведь уже осень, а они не профилированы, и как только пойдут дожди…

— На грунтовые, конечно, плохая надежда, — подтверждает Бурсов. — Да и мосты, тут не для всех типов танков.

— А вы уверены, Азаров, — спрашивает майор Огинский, — что им важен не столько взрыв этого моста, сколько возможность проверить таким образом вашу благонадежность?

— Взрыв моста для них, конечно, немаловажен, — отвечает Азаров. — Это само собой, но главное, по-моему, окончательное испытание моих возможностей…

— Почему окончательное? — не понимает Огинский.

— Они пытались уже проверить меня, и я чуть было не загремел… В бумагах Куличева имелось письмо его племянника, и стоило им сличить почерк Стецюка с моим…

— Да, черт побери! Почерк подлинного Стецюка мог вас здорово подвести. Ну и как же вы вышли из положения?

— К счастью, письмо Стецюка попало ко мне раньше, чем к Вейцзеккеру, и я переписал его своей рукой. А конверт уничтожил.

— Ну, что я вам говорил об этом человеке! — обрадовался Огинский. — А Вейцзеккер, значит, обнаружив это письмо, решил проверить вас по почерку?

— Он обнаружил его вовсе не случайно, — уточняет Азаров. — Вейцзеккер знал о нем от начальника полиции, который читал это письмо до меня. К счастью, оно было написано такими же чернилами, какие были в моей авторучке, и на обычной бумаге. Да и почерк Стецюка не очень отличался от моего. Вот Дыбин и не заметил разницы, запомнил только содержание письма. А Вейцзеккер сличал мою заявку на взрывчатку уже с тем почерком, каким я переписал письмо Стецюка.

— Этот Вейцзеккер, видать, тип дотошный. И, вне всяких сомнений, послал он вас сюда не только с целью диверсии…

— Даже если у него не осталось больше сомнений, что я и Стецюк одно и то же лицо, ему, наверно, нужно проверить, чего я стою как подрывник и будущий руководитель школы диверсантов.

— Нужно, значит, сделать все возможное, чтобы убедить его в этом, — заключает Огинский, вставая из-за стола.

— А как? — пожимает плечами подполковник Бурсов. — Сами видите, какова ситуация.

А Огинский уже расхаживает по штабной комнате, отвергая идеи, слишком поспешно приходящие в голову: «Бурсов прав, конечно: такой мост за двое суток не восстановишь. Если же разрушить только один его пролет, немцам это покажется подозрительным… А что, если Азарову вернуться к Вейцзеккеру и сказать, что взорвать мост не было никакой возможности?… Нет, это тоже не годится! Во-первых, этим лишь усилишь его подозрительность, во-вторых, неизбежно снизишь цену Азарова как подрывника. Что же тогда еще?…»

— А какой дан вам срок для выполнения задания? — спрашивает он лейтенанта.

— Неделя. Но не больше. Это предел.

«Неделя… неделя, — торопливо думает Огинский. — Целых семь дней… Неужели так ничего и не придумаем за это время?»

— Ну ладно, товарищ Азаров, придумаем что-нибудь. А пока вам нужно познакомиться с офицерами разведотдела нашей армии и сообща с ними наметить объекты диверсий в немецком тылу. Если вам удастся зачислить в диверсионную школу кого-нибудь из партизан, вы многое сможете сделать.

— Если, например, взорвете железнодорожный мост через Бурную, ничего иного от вас и не потребуется, — уточняет подполковник Бурсов. — Очень бы содействовало это успеху наступательной операции, которую мы сейчас готовим. Взрыв этого моста отрезал бы отход главных сил противника, не дал бы возможности увести его бронепоезд и подвижной состав с военной техникой и награбленным имуществом.

А когда лейтенант Азаров в сопровождении связного ушел в разведотдел, капитан Трошин, с сомнением покачан головой, сказал:

— Трудно даже представить себе, как Азаров с этим справится. Мост через Бурную тщательно охраняется. Да и подступы к нему затруднены. Хоть вы, товарищ майор, и верите в вашего Азарова как в человека, которому все посильно, боюсь, что на сей раз едва ли ему это удастся. А если бы удалось, я лично считал бы это настоящим чудом.

— Ну, а я, в отличие от вас, — усмехнулся Огинский, — не верю ни в какие чудеса, но не сомневаюсь, однако, что Азаров совершит этот подвиг.