Именно в это беспокойное время, отправив парламент на каникулы, Карл начал вырабатывать новые основы своей политики. Наконец-то он преисполнился решимости по-настоящему возглавить страну, и отныне все его усилия будут направлены на увеличение авторитета королевской власти, для чего необходимо было избавиться от опеки англиканской церкви и парламента. Осторожность, политика компромисса и консенсуса так и не привели к появлению сильной, европейского масштаба политической фигуры, а Карл явно хотел таковой стать. Если с чем и можно было сравнить его энергию и решимость, то лишь с хитроумием и глубиной политического маневра.

Этот маневр был связан с огромным личным риском. Карл рассчитывал освободиться от англиканской сельской знати и заручиться поддержкой католиков и нонконформистов, предложив им политику терпимости. Он хотел попытаться усилить свое международное положение, одновременно укрепив тыл, на основе тайного альянса с Францией. И последнее по счету, но ни в коей мере не по значению: он вновь пойдет войной на Голландию. Успех в битве поможет превозмочь чувство национального унижения. Сила, которую в результате обретет Карл, а также уважение к нему со стороны европейских монархов позволят ему возвести на голландский трон своего племянника, юного Вильгельма Оранского, в лице которого он обретет мощного союзника. Главное же — победа на море принесет деньги, качественно увеличит объем морской торговли и позволит поднять пошлинные сборы, что, в свою очередь, освободит Карла от унизительной в его глазах финансовой зависимости от парламента.

Из всего этого сложилась первая часть так называемого «Грандиозного замысла». Во второй учитывались его друзья и враги. Чтобы получше разобраться с теми и другими, Карл раскрыл Людовику содержание секретной статьи Тройственного протестантского альянса, по которой его участники должны договориться об объединении против Франции в случае, если Людовик нарушит обещания, данные Испании. Таким образом Карл давал понять французскому королю, в чем состоят его подлинные интересы. Он отнюдь не является монархом-протестантом, он — надежный друг, которым не стоит пренебрегать. Переговоры начались в апреле 1668 года, но Карл оказался так неуступчив, что их пришлось прервать. Именно на это он и рассчитывал. Международные соглашения такого масштаба — не дипломатов дело. Король английский лично хотел заняться этим, и Людовик охотно его в этом поддержал. В самом деле, что терять наиболее искушенному из европейских монархов в прямом общении с самым неопытным и самым ленивым?

Стороны согласились, что идеальным посредником в их секретных контактах будет Генриетта Анна. Для Людовика такое посредничество означало, помимо всего прочего («это наша естественная связующая нить»), что министры Карла не будут автоматически посвящаться во все европейские тайны. Что же касается Карла, то любимая его сестра, с которой он делился самыми интимными подробностями своей супружеской жизни, становилась инструментом достижения его политических целей. Он неустанно повторял, что рассчитывает на ее щепетильность. «Еще раз заклинаю, — писал он, — все должно остаться в полной тайне, иначе нам никогда не добиться своего». Со своей стороны и Генриетта Анна охотно согласилась с назначенной ей ролью — таким образом можно было отвлечься от рутины несчастливо сложившегося брака и в то же время поспособствовать росту престижа обожаемого брата. «Этот замысел и на пользу тебе, и во славу, — писала она, имея в виду надвигающуюся войну с Голландией. — В самом деле, что может быть лучше, чем расширить заморские владения королевства и преуспеть в торговле, чего так хочет твой народ и на что вряд ли можно рассчитывать, пока существует Голландская республика». Если не все, то многое тут сходится: новые территории, отеческая забота короля о своем народе, презрение к демократии, семейные узы. А вот голая алчность себя не обнаруживает.

Между тем именно она подталкивала к войне обоих — и Карла, и Людовика. Голландия было баснословно богата, доход на душу населения там был выше, чем в стране у любого из них. Мировое золото буквально стекалось в Амстердам и оседало в крупнейшем из банков Европы, активы которого к 1670 году достигли пяти миллионов флоринов. На городской бирже царила лихорадочная активность, и завистливым наблюдателям оставалось лишь ворчать себе под нос: голландцы, мол, «наложили лапу почти на всю мировую торговлю, оставляя другим одни лишь крохи». В этом-то и состояла суть дела. Экономисты того времени считали, что мировое богатство — это слитки золота, что существуют они в более или менее определенном количестве и что единственный способ увеличить долю того или иного народа — задействовать государственную машину и захватить золото силой. Крайняя мера — война. Даже Людовик при всех своих неустанных и отнюдь не бесплодных усилиях, направленных на рост французской индустрии, готов был с этим согласиться и как раз собирался отхватить немалый кусок голландского пирога, используя для этого гигантский флот и невиданную по своей мощи армию — 119 тысяч солдат и офицеров. В подготовке ее немалую роль сыграл некий полковник Мартине.

Преимущества, которые Карл извлекал из союза со столь могущественным властителем, превосходили в его глазах риск, хотя вообще-то игру он затеял исключительно опасную. Когда тайное станет явным, союз этот большинству его подданных покажется делом богопротивным, а мотивы, которыми он руководствовался: беспардонное расширение своих полномочий за счет церкви и парламента, — слишком живо воскрешают в памяти годы единоличного правления его отца. Достаточно сильной и преданной королю лично армии, чтобы защитить его от гнева собственного народа, у него не было, как не было и никаких гарантий, что такой коварный и несентиментальный политик, как Людовик, не отбросит короля Англии за ненадобностью, едва тот отыграет свою роль. Следовало, таким образом, найти какой-то способ обезопасить себя от самого могущественного человека в Европе; именно эта тяжелая задача и заставила Карла пойти на совершенно экстраординарный шаг: было решено, что в обмен на французские субсидии и обязательство предоставить военную помощь он в тот момент, какой сам сочтет удобным, объявит о своем переходе в католичество.

Предположить, будто все это делалось с чистым сердцем, значит явно преувеличить простодушие Карла. Да, в Англии его окружало немало открытых и тайных католиков, но он отлично отдавал себе отчет в том, что в целом общественное мнение не приемлет этой веры. Быть может (хотя источник сведений ненадежный), правда и то, что во время празднеств, связанных с обращением св. Павла в христианство, Карл в слезах признался брату и нескольким его друзьям, как тяжело скрывать веру, которой истинно предан. Однако шотландская коронация показала ему, как важно в таких ситуациях быть актером, и с тех пор прошло немало времени, чтобы усовершенствовать свое сценическое мастерство. Ясно, Людовику Карл не продался — предоставленная субсидия была слишком незначительна. Точно так же он вовсе не рассматривал католическую церковь как незаменимую опору сильной монархии. В конце концов, король Швеции — протестант. Остается только одно объяснение: Карлу нравилось поиграть в шантаж. Если дела в Англии пойдут совсем скверно, что ж, тогда он заявит о своем переходе в католичество, и король Людовик — le roi tres chretien [5] — вынужден будет прийти к нему на помощь ради чести и спокойствия всей католической Европы. Это вопрос выживания. В общем, Карл, внук Генриха IV, понимал, что Англия ничуть не в меньшей степени, чем Париж, стоит мессы.

К маю 1670 года сложные, с таким трудом давшиеся переговоры о создании Большого альянса подошли к концу. Осталось только поставить подпись. Можно ли придумать лучшее прикрытие для такой тайной сделки, как эта, нежели пышный государственный визит Генриетты Анны? Карл не виделся с ней целых девять лет, поддерживая отношения лишь в переписке, и ему явно не терпелось обнять сестру. Поначалу было решено, что венценосные особы встретятся в Дувре, но Карл приехал туда слишком рано. Пришлось возвращаться в Лондон, где он сел на корабль, рассчитывая на сей раз встретиться с Генриеттой Анной на море. Но ветер оказался противником Карла, и он вновь направился в Дувр. Тут-то, на королевском боте, король и приветствовал сестру.