Предшественники Шекспира

Предлагаемое вниманію читателей сочиненіе вытекло изъ желанія уяснить самому себ ходъ развитія англійской драмы до появленія Шекспира. Почтенные труды Колльера, Ульрици, Гервинуса и др., хотя и пролили много свта на исторію стариннаго англійскаго театра, но далеко не разршили всхъ связанныхъ съ этимъ предметомъ вопросовъ. Трудъ Колльера, изумляющій богатствомъ матеріала, едва-ли можетъ принести много пользы не спеціалисту, потому что представляетъ собой не боле какъ груду фактовъ, лишенныхъ общей руководящей идеи и связанныхъ между собой чисто вншнимъ хронологическимъ образомъ. Сочиненія Ульрици и Гервинуса страдаютъ совершенно противоположнымъ недостаткомъ — страстью систематизировать не строго провренныя данныя, пригоняя ихъ къ заране составленному воззрнію. Какимъ стройнымъ и логическимъ представляется по теоріи Ульрици развитіе основныхъ моментовъ англійской драмы, совершающееся въ силу присущаго ей внутренняго закона, а на самомъ дл какъ оно было запутано и неорганично! Вредная сторона этихъ искусственныхъ построеній состоитъ въ томъ, что они своей логической стройностью усыпляютъ энергію изслдователя, пріучаютъ его успокоиваться на разъ добытыхъ результатахъ и въ конц концовъ порождаютъ самодовольный ученый квіетизмъ. Намъ казалось, что при такомъ положеніи дла, когда даже богатая западная литература, обладающая множествомъ спеціальныхъ работъ посвященныхъ различнымъ сторонамъ вопроса насъ занимающаго, не въ состояніи представить ни одного вполн надежнаго руководства для изученія дошекспировской драмы, всякій трудъ, излагающій безъ предвзятой мысли фактическую сторону предмета, частью провряющій прежнія положенія, частью пополняющій существующіе проблы новыми фактическими данными, будетъ не совсмъ безполезенъ для молодой русской науки, только что начинающей критически относиться къ произведеніямъ западныхъ ученыхъ. Предоставляя критик опредлить отношеніе моего труда къ работамъ другихъ изслдователей, я считаю нужнымъ сказать нсколько словъ объ его план.

Все сочиненіе расчитано на два тома. Первый, теперь выходящій, заключаетъ въ себ очеркъ развитія англійской драмы до той поры, когда она наконецъ получаетъ подъ рукой Марло художественную организацію. Второй, который я надюсь издать въ непродолжительномъ времени, будетъ посвященъ обзору произведеній второстепенныхъ драматурговъ, развившихся подъ вліяніемъ Марло и служащихъ, такъ сказать, связующей нитью между нимъ и Шекспиромъ. Здсь я обращу особенное вниманіе на технику дошекспировской драмы и на отношеніе ея къ техник произведеній Шекспира и на основаніи данныхъ, добытыхъ сравненіемъ, попытаюсь выдлить въ драматическомъ стил Шекспира то, что принадлежитъ лично ему, изъ того что по всей справедливости должно быть признано безспорнымъ достояніемъ его предшественниковъ.

Въ раннемъ историческомъ возраст народной жизни всякое идеальное стремленіе, всякое проявленіе высшихъ потребностей духа находится въ тсной связи съ религіознымъ міросозерцаніемъ народа. Нигд впрочемъ эта связь не раскрывается съ такой полнотой и очевидностью, какъ въ сфер искусства и поэзіи. Относительно послдней можно, пожалуй, подумать, что на первой ступени своего развитія она не только состоитъ на служб у религіи, но что религіозное чувство создало ее исключительно для своихъ цлей. Древнйшимъ памятникомъ лирической поэзіи считаются веддійскіе гимны; первенецъ эпической поэзіи есть миъ или поэтическое сказаніе о богахъ; наконецъ начатковъ драматическаго искусства нужно искать въ вакхическихъ хорахъ, сопровождавшихъ священныя процессіи въ честь Діониса, которыя въ древней Греціи составляли принадлежность самаго религіознаго культа. Подобно драм греческой и средневковая драма развилась изъ языческой и христіанской обрядности среднихъ вковъ. Наивная фантазія древнихъ насельниковъ Европы, полная вры въ демоническія силы природы, видла въ каждомъ ея феномен, въ каждомъ ея неизмнномъ процесс, проявленіе личной воли и сознательнаго могущества. Упорная вра въ божественную личность стихійныхъ силъ въ связи съ надленіемъ ихъ человческими свойствами составляетъ характеристическую черту религіознаго сознанія первобытнаго человка. Подъ вліяніемъ этой вры возникли уже въ глубокой древности сказанія о лт и зим, какъ о двухъ братьяхъ 1), а періодически-повторяющаяся смна одного времени другимъ подала поводъ къ олицетворенію ихъ въ образ двухъ соперниковъ, борющихся между собой за право господства надъ землей. Описывая различныя празднества и игры, которыми у древнихъ германцевъ сопровождалось чествованіе наступающей весны, Яковъ Гриммъ упоминаетъ о спор лта съ зимой, обряд весьма распространенномъ въ средніе вка въ Германіи — и видитъ въ переряживаньи двухъ соперниковъ, въ ихъ вроятномъ обмн рчами въ присутствіи хора поселянъ, — первые грубые задатки сценическаго искусства 2).

Въ спор лта съ зимой, описанномъ Гриммомъ, перевсъ остается на сторон лта, и сельская молодежь торжествуетъ его побду радостными восклицаніями и насмшками надъ зимой. Въ нкоторыхъ мстностяхъ Европы, преимущественно въ славянскихъ земляхъ, соломенное чучело, изображающее зиму или смерть, съ пснями носятъ по селу, а потомъ сжигаютъ или бросаютъ въ воду 3). Вслдъ за изгнаніемъ зимы въ Швеціи, Даніи и на остров Готланд происходилъ торжественный въздъ лта (Mairitt), составлявшій, такъ сказать, второй актъ народной обрядовой драмы. Сельская молодежь избирала изъ среды себя распорядителя празднества, который носилъ титулъ майскаго графа (Maigraf). Подъ его предводительствомъ двигалась изъ лсу многочисленная, увнчанная цвтами, процессія, символически изображавшая наступленіе лта. При възд въ селеніе ее встрчалъ съ веселыми пснями хоръ двушекъ; изъ числа ихъ графъ выбиралъ себ подругу (majinde) и въ знакъ ея новаго достоинства надвалъ на нее внокъ; затмъ поздъ двигался дале, всюду сопровождаемый восторженными кликами, пніемъ и звономъ колоколовъ 4).

Изслдователи, не признающіе за подобными обрядами драматическаго характера, упускаютъ изъ виду историческую точку зрнія и разсматриваютъ драматическій элементъ, какъ нчто обособившееся, совершенно выдлившееся изъ общаго религіозно-эпическаго содержанія средневковой обрядности. Конечно, ничего подобнаго мы не найдемъ на первой ступени драмы, когда драматическій элементъ находится еще въ смшанномъ вид съ эпическимъ и лирическимъ, а миическое содержаніе, набрасывая на все свой величаво-сумрачный колоритъ, сковываетъ собою первые, еще робкіе, шаги новорожденнаго драматическаго искусства. Все что можно найти въ данномъ случа — это разв начатки драматической формы въ традиціонномъ обмн рчей между лтомъ и зимой, въ припвахъ хора, и зародышъ сценическаго искусства въ костюмированіи лта и зимы, въ торжественной обстановк майской процессіи и т. п., но и это немногое иметъ въ глазахъ историка литературы большую цну, потому что позволяетъ ему наблюдать любопытный процессъ зарожденія драматическихъ формъ изъ чисто народныхъ элементовъ. Въ рождественскихъ обрядахъ Франціи, въ обиход славянской свадьбы, въ германскомъ старинномъ обыча переряживанья на масляницу, наконецъ въ дтскихъ играхъ нмцевъ и славянъ 5) скрывается много матеріаловъ для начальнаго періода европейской драмы. Къ сожалнію подробное изученіе это-то вопроса — какъ оно само по себ ни заманчиво — лежитъ вн предловъ нашей задачи, и мы принуждены будемъ ограничиться немногими указаніями на присутствіе драматиіческаго элемента въ обрядахъ, играхъ и народныхъ празднествахъ Англіи.

Въ Англіи не сохранилось преданій о борьб лта съ зимой, а потому вс народные обряды, связанные съ чествованіемъ возрождающейся природы, группируются главнымъ образомъ вокругъ възда майскаго короля. Цлый кругъ игръ и обрядовъ, относящихся къ этому событію, носитъ названіе майскихъ игръ (Maygames или Mayings). Въ старину майскія игры были вполн національнымъ праздникомъ; въ нихъ принимали участіе вс англичане безъ различія сословій: богачи и бдняки, раздленные предразсудками рожденія и богатства, чувствовали себя въ это время членами одной народной семьи и соединялись въ живомъ чувств природы, въ свжемъ восхищеніи прелестью весенняго дня 6). На зар перваго мая молодые люди обоего пола отправлялись въ близь лежащій лсъ, ломали зеленыя втви, рвали только что распустившіеся цвты, плели изъ нихъ внки и при первыхъ лучахъ восходящаго солнца возвращались изъ лсу съ майскимъ деревомъ (May-pole), которое везли за ними нсколько паръ воловъ. Съ пснями и музыкой веселая толпа водружала майское дерево среди селенія или на городской площади, и вокругъ него начинались игры и танцы. Въ распорядители праздника здсь — какъ и въ Германіи — избирался молодой человкъ, котораго величали майскимъ королемъ (King of the May) или майскимъ лордомъ (Lord of the May). Въ подруги ему избиралась молодыми людьми красивйшая двушка въ деревн, носившая титулъ майской царицы (Queen of the May). Быть хоть разъ избранной въ майскія царицы было завтной мечтой всякой двушки, и воспоминаніе объ этой счастливой пор она сохраняла всю свою жизнь 7). Торжественный обиходъ майскихъ празднествъ въ Англіи имлъ въ себ много сценическаго, а раннее введеніе въ нихъ полумиическаго, полуисторическаго Робинъ-Гуда съ его неизмнными спутниками — двицей Маріанъ, монахомъ Тукомъ и трехъ-аршиннымъ верзилой Малюткой-Джономъ (Little John) сообщило имъ ршительно драматическій характеръ. Сохранилась до сихъ поръ, конечно въ грубой форм, народная драма о Робинъ-Гуд, которая называлась королевской игрой (King game), вроятно потому, что Робинъ-Гудъ замнилъ собою прежняго майскаго короля, и въ старину исполнялась во время майскихъ празднествъ нердко въ самихъ церквяхъ 8). О древности ея можно судить изъ того, что уже въ XIII в. на Винчестерскомъ собор (1240 г.) духовенству было строго запрещено допускать представленіе этой пьесы въ церквяхъ 9), но надо полагать, что запрещеніе осталось мертвой буквой, такъ какъ само духовенство не меньше народа было заражено языческимъ суевріемъ и охотно отворяло церковныя двери для чествованія любимаго національнаго героя Англіи. Въ извстной аллегорической поэм Vision of Piers Ploughman, написанной во второй половин XIV столтія (около 1360 г.), выведенъ невжественный сельскій священникъ — очевидно типическій представитель современнаго автору сельскаго духовенства — который не можетъ проговорить безъ ошибки Отче нашъ, но за то отлично знаетъ баллады о Робинъ-Гуд и граф Рандольф 10). Въ 16 в. майскія игры, съ Робинъ-Гудомъ во глав, сдлались такъ популярны, что народъ праздновалъ ихъ не только весь май, но и большую часть іюня, и въ теченіи всего этого времени драма изъ жизни Робинъ-Гуда по прежнему игралась въ церквяхъ, не смотря на вопли пуританскихъ проповдниковъ 11). Епископъ Латимеръ, въ одной изъ своихъ проповдей, произнесенныхъ въ присутствіи Эдуарда VI, разсказываетъ слдующій случай, свидтельствующій о сильной привязанности англичанъ къ майскимъ играмъ, ради которыхъ они всегда готовы были пожертвовать религіознымъ назиданіемъ. Однажды — говоритъ онъ — прозжая изъ Лондона къ себ въ Лейстерширъ, я далъ знать въ одинъ изъ лежавшихъ по дорог городовъ, что на слдующій день, но случаю праздника, я намренъ сказать проповдь. Я расчитывалъ, что по обыкновенію найду въ церкви много народу; подъзжаю и вижу, что даже двери церковныя заперты. Пришлось подождать добрыхъ полчаса и боле пока ихъ наконецъ не отперли, и я могъ войти въ церковь. Но тутъ подошелъ ко мн одинъ изъ прихожанъ и сказалъ: "Извините, сегодня мы въ большихъ хлопотахъ, и не можемъ васъ слушать: сегодня мы празднуемъ память Робинъ-Гуда, и весь народъ отправился въ лсъ за Робинъ-Гудомъ". Я думалъ, что мое епископское облаченіе произведетъ какое нибудь дйствіе; не тутъ то было — и я принужденъ былъ уступить мое мсто Робинъ-Гуду и его свит 12). Непремнную принадлежность майскихъ игръ составляла, такъ называемая, мавританская пляска (morris dance), родъ драматической пантомимы, по преданію вывезенной изъ Испаніи извстнымъ покровителемъ Чосера, Джономъ Гаунтомъ. Кром Робинъ-Гуда и его веселой свиты сюда подъ вліяніемъ преданій животнаго эпоса были введены маски, изображающія животныхъ, — обезьяну (Babian) и лошадь (Hobby-horse). Это были лица комическія, имвшія способность своими смшными тлодвиженіями возбуждать веселость зрителей 13). Къ майскимъ играмъ примыкали лтнія празднества (Summerings), происходившія наканун Иванова дня, праздникъ стрижки овецъ (Sheep-shearing Feast), въ распорядители котораго избирался всякій разъ особый пастушескій король (Shepherd-king), дале — праздники, связанные съ началомъ жатвы (Harvest-home), своимъ демократическимъ характеромъ напоминавшія римскія сатурналіи и т. н. 14).

Вс эти обрядовыя торжества, разнообразившія собою монотонный обиходъ средневковой жизни, сопровождались процессіями, пснями, танцами, переряживаньемъ, пантомимами и другими затями. Обрядовая сторона нкоторыхъ изъ нихъ носитъ на себ слды глубокой древности; нердко символическая оболочка обряда указываетъ на его отдаленный миическій источникъ. Таковъ напр. обычай зажиганія костровъ наканун Иванова дня, общій германскимъ и славянскимъ племенамъ и связанный съ врованіемъ въ благодтельную силу священнаго огня 15). Не такъ давно къ нкоторыхъ мстностяхъ сверной Англіи, преимущественно въ Іоркшир, переряженные поселяне каждую осень исполняли мимическую пляску, которую они называли пляской исполиновъ. Въ числ дйствующихъ лицъ ея мы встрчаемъ боговъ сверной миологіи — Водана и его супругу Фриггу, а содержаніе пантомимы, вроятно основанное на какомъ нибудь миическомъ преданіи, состоитъ въ томъ, что два человка, танцуя, машутъ обнаженными мечами вокругъ шеи стоящаго посреди ихъ мальчика и стараются его не задть 16). Нердко передъ началомъ пляски между противниками происходилъ стихотворный обмнъ рчей, какъ это видно изъ одного отрывка, изданнаго Ритсономъ по рукописи британскаго музея 17). Вообще пляска съ мечами ведетъ свое начало съ глубокой древности и составляетъ принадлежность почти каждаго обрядоваго торжества германскихъ народовъ 18). Въ первый понедльникъ, слдующій за Крещеніемъ (Plough-Monday), по англійскимъ деревнямъ еще въ начал ныншняго столтія можно было видть любопытную обрядовую процессію: поселяне въ своихъ праздничныхъ блузахъ, украшенныхъ разноцвтными лентами, стройными рядами проходили по улицамъ, при звукахъ музыки, таща за собой эмблему своихъ занятій — плугъ. Процессія эта, устроиваемая ежегодно передъ началомъ полевыхъ работъ, оканчивалась пляской мечей, которая постоянно собирала вокругъ себя толпы любопытныхъ. Обязанность длать сборъ съ глазющей публики возлагалась на двухъ разбитныхъ малыхъ, изъ которыхъ одинъ былъ наряженъ старухой, а другой, одтый въ звриную шкуру шерстью вверхъ, въ косматой шапк и съ громаднымъ хвостомъ, волочившимся по земл, изображалъ изъ себя не то дьявола, не то шута 19). Гораздо боле драматическаго можно найти въ такихъ народныхъ играхъ, въ основ которыхъ лежитъ какое нибудь историческое событіе, сильно поразившее народное воображеніе. Таково было народное представленіе, встарину ежегодно разыгрываемое поселянами Ковентри въ память истребленія Датчанъ при корол Этельред. Деревенскіе актеры-любители раздлялись на дв партіи — Англичанъ и Датчанъ, при чемъ враждующія стороны не только жестикулировали, изображая сраженіе, но и перебрасывались между собой стихами 20).