Потом Игорь Николаевич заплатил за входной билет.

Почему он вдруг согласился отдать деньги за какой-то загадочный билет, я не поняла. Как-то его, видать, уболтали. А он, затюканный и заклеванный своим садистом, не посмел сопротивляться.

Деньги за билет принял и бумажку с вертикальными рядами иероглифов вручил какой-то дедок, сидевший на полу, поджав ноги.

Потом Игоря Николаевича вели по каким-то коридорам, и ему казалось, будто ведут в баню. Я заподозрила было во всем этом логику сна: пока спишь, все связно и понятно, проснешься — связи исчезают и остается быстро тающее недоумение. Игорь Николаевич сказал на это, что дома у него хранится тот самый билет и завтра может быть предъявлен.

Потом через подкову, как в аэропорту, и раздвижную дверь они вышли во двор, который непостижимым образом был на уровне второго этажа — то есть спускаться не пришлось. Пересекли его по выложенной плитками узкой дорожке. Сопровождавший Игоря Николаевича юноша открыл калитку, и они оказались на улице. Улица опять же была знакома.

Город, где мы живем, имеет странную особенность — он только притворяется городом. Он отрастил себе три десятка широких и красивых улиц, пересекающихся строго под прямым углом, покрыл их асфальтом и обтыкал получившиеся кварталы по периметру пятиэтажными и шестиэтажными зданиями, которые явно прикупил по дешевке на каком-то межгородском благотворительном аукционе — они, невзирая на лепнину и балкончики, имеют очень уж трухлявый вид. Но в середке каждого квартала сохранились нетронутые деревенские пейзажи. И в двух шагах от асфальта есть улицы, где ходишь просто по убитой земле. Красивые, кстати, улицы — там сквозь заборы и ограды лезет наружу дикая и мощная зелень; там сирень безумствует пудовыми гроздьями; там осенью вспыхивают кисти красных ягод, о которых даже старики не могут сказать точно, съедобные или нет; там есть прекрасные каменные лесенки в три-четыре ступеньки, ведущие к узорным чугунными калиткам под округлыми каменными арками; там растут фантастической яркости клены. По такой улице юноша повел Игоря Николаевича, и тому не казалось странным, что вот он, взрослый человек, шлепает среди бела дня по городу в восточных сандалиях и едва прикрывающей голые коленки юкате.

Прохожие, впрочем, совершенно не обращали на них внимания. Да и было их немного, человека три в юкатах и двое — в европейской одежде, да женщина, сидящая у лотка с лакомствами.

Потом они свернули в переулок, оказавшийся умеренно крутым спуском к реке.

Вот тут Игоря Николаевича охватило сомнение — по его расчету выходило, что юноша привел к городскому каналу, однако это никак не мог быть канал. Именно реку он увидел, а в чем заключается мгновенно установленное различие — объяснить не смог.

Вернее, так — увидел, но не сразу. Сперва, поскольку они спускались к берегу, он обратил внимание, что на той стороне уж больно много людей. Сперва решил — рыболовы. Потом обнаружил отсутствие, удочек и спиннингов. А когда спустился к воде, понял: и на этом берегу точно так же сидят люди, и не просто сидят — а на театральных креслах, которые кто-то выкорчевал из зала прямо рядами и расставил цепочкой вдоль реки.

Все эти зрители были, как и он сам, в сандалиях и юкатах. Мужчины и женщины, все сидели молча или очень тихо переговариваясь с соседом, все глядели на ровную, как полированный металл, воду. Кое-кто держал в руках цветные журналы, которые пролистывал, то и дело вскидывая глаза на реку или на большой, в восемь квадратных метров, экран сбоку от кресел. На экране сменялись заставки и клипы какой-то неведомой Игорю Николаевичу рекламы: туалетная вода «Встречай меня» для джентльменов и дам, пицца «Жданка» с ветчиной и грибами, шесть компактов с сериалом «Жди меня»…

Меж рядов прохаживались тихие разносчики прессы, мороженого, прохладительных напитков, чипсов.

Юноша отыскал свободное кресло и шепотом предложил садиться.

— Очень хорошее место, отсюда как раз виден поворот, из-за которого он появится, — сказал юноша. — Там, выше по течению, заводь, они теряют скорость и потому выплывают довольно медленно. Потом вон там их уже подхватывает течение. Но вы успеете как следует разглядеть своего.

— Кого — своего?

— Врага. Это гарантировано.

— Что гарантировано? — никак не понимал Игорь Николаевич.

— Что рано или поздно мимо вас проплывет труп вашего врага.

— Вон оно что… Но!..

— Тише. Вы мешаете другим ждать.

Игорь Николаевич отвел юношу повыше и заговорил. Он хотел понять — всякий человек ест, спит и ходит в туалет, и какая может быть гарантия, что труп не проплывет в то самое время, когда он, Игорь Николаевич, будет оторван от созерцания.

— Я же сказал — там, выше, есть заводь, работают профессионалы. У них стоит электронное табло, и они знают, кто из ожидающих на месте, а кто временно отсутствует. Если появится ваш, его подцепят багром и загонят в камыши. А когда вы придете, вытащат и пустят по течению. Хотите — пойдем посмотрим. У нас секретов нет.

Они поднялись по реке (тут Игорь Николаевич окончательно убедился, что это не городской канал, заводей он у нас не имеет) и увидели все, что было обещано благовоспитанным юношей. И табло на двух железных ногах, представляющее собой план обоих берегов с местами занятыми и свободными, с фамилиями в колоночку, и босоногих мужчин в соломенных шляпах и с длинными баграми, то и дело забредающих в воду, и уточек, проплывающих попарно, и камыши, из которых торчали чьи-то печальные лиловые пятки.

— Вам повезло — не придется долго ждать процедуры прощания. Вот, вот, смотрите, — юноша показал на медленно плывущего вверх лицом и мирно скрестившего руки покойника. Плыл он, как полагается, ногами вперед, в черном костюме, а на груди имел маленькую табличку, приколотую к лацкану, самый натуральный бейджик. Мужик с багром подтянул его поближе, прочитал имя-фамилию, сверился с электронным блокнотом, который в кожаном футляре висел у него на шее, и подтолкнул тело. Оно, как показалось Игорю Николаевичу, кивнуло и поплыло дальше.