Клаус заверил его, что гостям пана Мирослава, конечно же, ничто не угрожает, но умолчал о единственной опасности — умереть от скуки.

Вечер был длинный и унылый. Ни Мирослав, ни Феррара не появлялись, а с Клаусом общаться было не интересно. В тоскливом одиночестве Конрад смотрел в окно. Небо над Влтавой и Старым Городом постепенно приобрело золотистый оттенок, затем выцвело почти добела и стало наливаться свинцово-синей тьмой. Он молился о том, чтобы снова приехал Дингер, но улица была пуста.

Клаус зажёг свечи. Слуги принесли ужин: всё-таки какое никакое, но развлечение. О Мирославе Конрад не спрашивал, боясь услышать, что тот опять куда-нибудь уехал. В действительности хозяин был дома и в это время решал судьбу своего младшего гостя. Конрад посчитал бы себя униженным, если бы узнал, о чём говорил пан Мирослав с Феррарой, но ему не суждено было присутствовать при их беседе. Неприятным откровением для него стало недоверие Мирослава, которому Клаус сообщил о его одинокой прогулке. Хозяин дома приказал запереть на ночь двери в покоях Конрада.

— Если я понадоблюсь вашей светлости, — сказал Клаус, — вы можете позвать меня. Я буду неподалёку.

Мирослав сидел в библиотеке. Ряды книг в кожаных, бархатных, сафьяновых переплётах, теснённых золотом, украшенных причудливыми виньетками, вздымались до потолка, свидетельствуя о богатстве и образованности своего хозяина. Чего стоит учёность, от которой нет пользы? Ни университетское образование, ни оккультные науки не сделали его счастливее. Если бы в своё время он не натворил глупостей, ему не пришлось бы теперь ломать голову над тем, как обмануть судьбу.

Отец Мирослава пан Густав был суров, упрям и старомоден. В юности он много путешествовал. Возвратившись домой после десяти лет странствий, он заявил родителям и друзьям, что, хотя свет Божий велик и полон чудес, самым лучшим уголком на земле, бесспорно, является Моравия. Он поселился в своём имении и безвыездно прожил там до самой смерти. Политические и религиозные распри не интересовали его. Он терпеть не мог иезуитов, был убеждённым кальвинистом, но не поддержал восстания против императора, считая, что всякая власть от Бога и бунт против неё — святотатство. Многие его знакомые погибли, были казнены или навсегда покинули родину. Это еще больше утвердило его во мнении, что мятеж навлёк на чехов гнев Божий. Пан Густав глубоко презирал новую аристократию, получившую конфискованные земли и замки участников восстания, но считал ниже своего достоинства подчёркивать разницу между собой и этими "выскочками". Она была слишком очевидна.

Своего единственного сына Мирослава он воспитывал в строгости, дал ему хорошее образование и нашёл невесту из старинного чешского рода. К несчастью, пан Густав вбил себе в голову, что юный наследник должен повидать мир, и отправил его учиться в Амстердам.

В начале пятидесятых годов император, обеспокоенный тем, что количество еретиков-протестантов в чешских землях не уменьшается, решил раз и навсегда положить конец религиозному свободомыслию в своих владениях, и католическая вера стала насаждаться самыми жестокими методами. Тогда-то и уехал в Голландию вместе с семьёй давний друг Густава пан Вилем Шлик, родственники которого в своё время поддержали восстание и воевали на стороне Протестантской унии.

Скучая по родине, Вилем вёл переписку с Густавом и, конечно, не отказался принять его сына.

Красота северных широт не манила Мирослава. Будь у него выбор, он предпочёл бы скучному и холодному Амстердаму Рим или Флоренцию, но пан Густав и слышать не желал об этом. В протестантской Голландии было спокойнее и безопаснее, чем в странах, где хозяйничали иезуиты.

Поступив в Амстердамский университет, Мирослав скоро перестал жалеть о том, что уехал так далеко от дома. В этом городе он нашёл всё, чего желал. В умных и весёлых знакомых и красивых подружках не было недостатка. Известная веротерпимость голландцев сделала их страну настоящей землёй обетованной для беженцев из разных стран. Сын Вилема Шлика Вацлав изучал медицину и ювелирное дело под руководством некоего венецианца.

— Феррара чертовски богат, — хвастался Вацлав Мирославу. — Денег у него столько, что он мог бы купить целую провинцию. А всё потому, что он нашёл секрет изготовления золота. Надеюсь, что со временем он откроет его мне.

Мирослав заинтересовался. Тайные науки давно привлекали его. Вацлав представил его венецианцу.

Альберто Феррара был добродушным весельчаком и не пренебрегал земными радостями, несмотря на увлечение магией, о котором он говорил легко и свободно, как о самой естественной вещи. Он не скрывал, что разбогател благодаря своим опытам. Мирослава удивляла такая откровенность. В Голландию Феррара прибыл по торговым делам и остался в Амстердаме, "очарованный этим замечательным городом". Однако у Мирослава создалось впечатление, что венецианец не в ладах с католической церковью и потому не спешит возвращаться домой.

Другим источником богатства Феррары была торговля. Ему принадлежал корабль, совершавший регулярные рейсы в Левант.

В просторном, роскошно обставленном доме Шлика Феррара чувствовал себя очень уютно и больше походил на хозяина, чем на гостя. Вальяжно развалившись в широком кресле, инкрустированном позолоченной резьбой, он рассказывал о своих путешествиях. Заметив, что Мирослав ещё не успел достаточно освоить голландский язык, чтобы вести на нём непринуждённую беседу, венецианец перешёл на верхненемецкий.