В первую секунду Мэри чуть было не улыбнулась ему в ответ. По правде говоря, было довольно трудно не улыбнуться, глядя на дедушку, который своим круглым розовощеким лицом и круглыми голубыми глазами был очень похож на веселого, хотя и немолодого, младенца. Он был и лыс, как младенец, более лыс, во всяком случае, чем большинство из них, а макушка у него была такая гладкая и блестящая, будто тетя Элис ежедневно натирала ее воском, как натирала обеденный стол. Обычно от одного взгляда на дедушку у Мэри становилось теплее на душе — злость явно уменьшалась,— но сегодня, после первой секунды, ей стало не лучше, а хуже, она увидела, что голубые его глаза смотрят озадаченно и он растерянно теребит свое правое ухо, что делал только тогда, когда о чем-то напряженно задумывался или беспокоился. Мэри поняла, что он огорчен ее грубым поведением по отношению к тете Элис. Однако, несмотря на появившиеся в глубине души стыд и смущение, она все равно осталась злой-презлой.

— Но дети ведь не сами выбирают себе одежду, правда?—возразила она.— Им приходится носить то, что им покупают взрослые. Девочкам, например, противные колючие фуфайки и дурацкие юбки. И возразить нельзя, нужно делать то, что велят.

При этой мысли к горлу ее подкатил комок, и она сверкнула глазами на тетю Элис.

— Дети вообще не имеют права высказываться. Они должны носить, что велят, есть, что дают и... и жить, где поселят. Это... Это несправедливо.

Комок из горла, казалось, камнем лег в груди.

Тетя Элис издала какой-то смешной звук, нечто среднее между вдохом и выдохом.

— Мэри, раз ты, по-видимому, сыта, не будешь ли ты так любезна выйти из-за стола и некоторое время побыть наверху?—сказал дедушка.

Он говорил, как всегда, ласково и рассудительно. Словно Мэри не совершила и не сказала ничего дурного. Порой ей даже хотелось, чтобы он накричал на нее. А то чем лучше он с ней обращался, тем больше ее это злило.

Она слезла со стула и, не проронив ни слова, вышла из столовой, но затворив за собой дверь, тотчас остановилась послушать. Когда выходишь из комнаты, о тебе сейчас же начинают говорить, знала она.

— Я понимаю, папа, это все моя вина.

— Глупости, Элис!

— Нет, моя!—Тетя Элис говорила решительно, чуть даже возмущаясь. Она любила считать себя виновной, причем даже в таких вещах, какие никоим образом от нее не зависели, например, в плохой погоде или в том, что опаздывает поезд.— Я не в силах справиться с бедняжкой,—сказала она,— и виню в этом только себя.

— Я знаю. И совершенно напрасно.— Дедушка говорил непривычно резко.— Элис, дорогая, постарайся не волноваться. Помни, что, исходя из обстоятельств, Мэри никак не может быть легким ребенком. Но со временем она успокоится. В глубине души она очень хорошая девочка.

Скрипнув зубами, Мэри затопала вверх по лестнице. Хорошая девочка! Нет, плохая! Такая плохая, что ее ненавидят все, кроме дедушки, а он любит ее только потому, что устроен не так, как другие люди, и не умеет ненавидеть.

Мэри вошла в спальню и гневно уставилась на себя в зеркало.

— Я тоже тебя ненавижу,— вслух сказала она.— Свинья! — Приложив кулаки к щекам, она надавила пальцем на кончик носа с такой силой, что остались видны только дырки ноздрей.— А теперь ты и выглядишь как свинья! Страшная, уродливая свинья!

— Я бы этого не сказала. Только когда ты гримасничаешь, тогда да.

Мэри обернулась и увидела миссис Карвер, которая утром по средам и пятницам приходила помогать тете Элис по хозяйству. Это была маленькая, худенькая женщина с тонким бледным лицом, которое казалось еще тоньше и бледнее под шапкой торчащих во все стороны рыжих кудряшек.

— В чужую комнату, не постучав, не входят,— ехидно заметила Мэри.— Это невежливо.

— Только тебе и рассуждать о вежливости,— усмехнулась миссис Карвер, показав большие квадратные зубы, которые были так же велики для ее лица, как и шапка волос.— Я собиралась застелить твою постель. Но раз уж ты здесь, может, ты мне поможешь?

— Еще чего? Это ваша работа, вам за нее платят! — возмутилась Мэри, но тут же прикусила язык. Вот это уж настоящая грубость, а рыжеволосые люди, как известно, большой терпимостью не отличаются.

Но миссис Карвер не рассердилась.

— Верно,— согласилась она и принялась стелить постель.

Несмотря на свою худобу и маленький рост, она была сильной и ловкой и, как терьер, носилась по комнате, хватая одеяла и подбирая разбросанную одежду. Мэри, стоя у окна, наблюдала за ней. Когда все было прибрано, миссис Карвер сказала:

— Твоя тетя хочет заново перекрасить эту комнату. Какой цвет тебе больше нравится?