Тут завод, Филипп, а не казино.

Что?

Здесь работают, а не рассчитывают на шанс.

Я ведь и прошу дать мне работу!

Почему я должен дать ее тебе?

Потому что я в ней нуждаюсь!

Реардэн показал на красные языки пламени, которые вырывались из черного тела домны – воплощенного в жизнь замысла из стали, глины и пара, – поднимаясь на высоту четырехсот футов.

– Я нуждался в этой домне. Но получил ее не потому, что нуждался в ней.

На лице Филиппа было такое выражение, как будто он не слышал.

Официально ты не имеешь права брать на работу, но это формальность, если ты меня примешь, мои друзья не станут придираться, одобрят без проблем и… – Что-то в лице Реардэна заставило его замолкнуть, а потом серди то спросить: – В чем дело? Что я сказал не так?

Дело в том, что ты не сказал.

Извини, не понимаю.

В том, что ты избегаешь сказать.

В чем же?

В том, что от тебя мне нет никакой пользы.

Так для тебя это… – начал было Филипп с видом попранной добродетели.

– Да, – сказал, улыбаясь, Реардэн, – для меня это главное.

Глаза Филиппа забегали; когда он снова заговорил, голос его звучал так, будто он неуверенно шарил вокруг, выхватывая случайные фразы:

Каждый имеет право на обеспеченную жизнь… Как же я ее получу, если никто не даст мне шанс?

А как я ее получил?

Я же не получил в наследство сталелитейный завод.

А я получил?

Я смогу делать все, что ты… если ты меня научишь.

А кто научил меня?

Почему ты все время твердишь одно? Ведь я не говорю о тебе.

А я говорю.

Через минуту Филипп пробормотал:

– Тебе-то хорошо, ни о чем не надо беспокоиться. Это мне приходится думать о средствах к существованию.

Реардэн показал на группу людей, работавших в зареве горна:

Ты можешь делать то, что делают они?

Не пойму, к чему ты клонишь?

Что случится, если я поставлю тебя горновым, а ты мне запорешь плавку?

Что важнее, твоя плавка или мой пустой желудок?

Как ты предлагаешь набить желудок, не сварив стали?

Филипп изобразил на лице упрек.

Сейчас я не в состоянии спорить с тобой, ведь у тебя в руках все козыри.

Тогда не спорь.

Что?

Закрой рот и двигай отсюда.

– Но я хотел… – Он осекся. Реардэн насмешливо улыбнулся:

Ты хотел сказать, что это я должен придержать язык, потому что сила на моей стороне, что я должен уступить тебе, потому что у тебя ничего нет за душой.

Что за странная, грубая манера формулировать этические нормы!

Но ведь именно в этом суть твоей этики?

О нравственности нельзя рассуждать в категориях материальных понятий.

Но мы рассуждаем о работе на сталелитейном заводе, и уж позволь, что может быть более материальным?

При этих словах Филипп как-то сжался, глаза еще больше потускнели и словно подернулись пленкой, как будто такое место, как литейный цех, его пугало, было ему настолько неприятно, что он отказывал ему в праве на существование. Он тихо, упрямым тоном, будто декламируя шаманское заклинание, произнес:

В наши дни и в наше время всеми признано как нравственный императив, что каждый человек имеет право на труд. – Он возвысил голос: – Я имею право работать!

Вот как? Так иди и возьми свое право.

Что?

Возьми свою работу. Сорви с куста, на котором она, по твоему мнению, растет.

Я хочу сказать, что…

Ты хочешь сказать, что она не растет на кусте? Хочешь сказать, что нуждаешься в рабочем месте, но не можешь создать его? Хочешь сказать, что имеешь право на рабочее место, которое должен создать для тебя я?

– Да!

– А если я его не создам?

Секунды шли, молчание затягивалось, Филипп не находил ответа. Наконец он сказал:

Я тебя не понимаю. – Он произнес это сердитым тоном человека, который играет опробованную роль, оперирует проверенными формулами, но, к своему изумлению, получает в ответ неожиданные реплики. – Не могу понять, почему с тобой стало невозможно разговаривать. Никак не пойму, какую теорию ты развиваешь и…

Понимаешь, прекрасно понимаешь.

В полной уверенности, что формулы и клише в конечном счете не могут подвести, Филипп выпалил:

С каких это пор ты увлекся абстрактной философией? Ты ведь не философ, а промышленник и не способен решать принципиальные вопросы, оставь это экспертам, которые уже давно признали, что…