– Я… рассчитываю на ваше милосердие, мистер Галт, – начал Чик Моррисон, судорожно улыбаясь. – Вы правы. Я допускаю, что вы правы, и взываю только к вашему чувству сострадания. В глубине души я не могу смириться с мыслью, что вы отъявленный эгоист, не испытывающий жалости к людям. – Он указал на множество листов бумаги, которые разложил на столе: – Вот письмо, подписанное десятью тысячами школьников, умоляющих вас присоединиться к нам и спасти их. Вот обращение из дома инвалидов. Вот петиция священнослужителей двухсот различных вероисповеданий. Вот мольба матерей нашей страны. Прочтите это.

Это приказ?

Нет! – воскликнул мистер Томпсон. – Это не приказ! Галт не пошевелился и не потянулся за бумагами.

Это обычные, простые люди, мистер Галт, – сказал Чик Моррисон голосом, предназначенным передать жалоб ное смирение. – Они не могут посоветовать вам, как по ступить. Они не знают. Они просто умоляют вас. Возможно, они слабы, беспомощны, безрассудны, невежественны. Но вы такой смелый и умный, неужели вы не можете пожалеть их? Не можете помочь им?

Забыть о своем интеллекте и стать таким же невеже ственным?

Возможно, они и не правы, но на большее они не спо собны!

И я, который способен, должен подчиниться им?

Я не хочу спорить, мистер Галт. Я только умоляю вас о снисхождении. Они страдают. Я призываю вас пожалеть тех, кто страдает. Я… Мистер Галт, – спросил он, заметив, что Галт смотрит в пространство и глаза его стали непри миримыми, – что случилось? О чем вы думаете?

О Хэнке Реардэне.

О… Почему?

А они пожалели Хэнка Реардэна?

Но… это ведь совсем другое дело! Он…

Замолчите, – ровным голосом произнес Галт.

Я только…

Замолчите! – рявкнул мистер Томпсон. – Не обра щайте на него внимания, мистер Галт. Он не спал двое су ток. Он до смерти напуган.

На следующий день доктор Феррис не выказывал никакого испуга – но все шло еще хуже, думал мистер Томпсон. Он заметил, что Галт молчал и совсем не отвечал Феррису.

– Это вопрос моральной ответственности, с чем вы, по– видимому, незнакомы в достаточной степени, мистер

Галт, – говорил Феррис, манерно растягивая слова и натужно подражая тону светской беседы. – В своем выступлении по радио вы говорили главным образом о грехах деяния. Но надо помнить и о грехах недеяния. Отказываться от спасения человеческих жизней столь же аморально, как и совершить убийство. Результат один и тот же – мы судим о делах по их результатам, это относится и к моральной ответственности… Например, в связи с катастрофической нехваткой продуктов высказано предположение, что, возможно, возникнет необходимость в указе, согласно которому каждый третий ребенок младше десяти лет и все старше шестидесяти, должны быть уничтожены, чтобы выжили остальные. Вы бы не хотели, чтобы это случилось, а? Вы можете предотвратить это. Одно ваше слово может все изменить. Если вы откажетесь и все эти люди будут преданы смерти, это будет ваша вина и ваша моральная ответственность!

Вы с ума сошли! – пронзительно закричал мистер Томпсон, оправившись от шока и вскакивая со стула. – Никто никогда не высказывал ничего подобного! Никто никогда не делал таких предположений! Послушайте, мистер Галт! Не верьте ему! Он ничего такого не имел в виду!

Имел, – ответил Галт. – Скажите этому мерзавцу, чтобы он посмотрел на меня, а затем в зеркало и спросил себя, может ли мне прийти в голову мысль, что мои мораль ные качества зависят от его действий.

Убирайтесь отсюда! – закричал мистер Томпсон, рывком заставив Ферриса встать. – Убирайтесь! И чтобы я больше не слышал от вас ни единого писка. – Он распах нул дверь и вышвырнул Ферриса вон на глазах у перепу ганного охранника.

Повернувшись к Галту, он развел руками и опустил их в жесте полной беспомощности.

Лицо Галта ничего не выражало.

Послушайте, – умоляюще произнес мистер Томпсон, – есть ли кто-нибудь, кто может поговорить с вами?

Разговаривать не о чем.

Мы должны. Должны убедить вас. Есть ли кто– нибудь, с кем бы вы хотели поговорить?

Нет.

Я подумал, может быть… потому что она говорит… говорила, как вы, иногда… может быть, если я попрошу мисс Таггарт сказать вам…

Эта? Конечно, она обычно говорила, как я. В ней од ной я ошибся. Мне казалось, что она из тех, кто на моей стороне. Но она обманывала меня, чтобы сохранить свою железную дорогу. Она душу продаст за эту дорогу. Приве дите ее, если хотите, чтобы я дал ей пощечину.

Нет, нет, нет! Вы вовсе не обязаны встречаться с ней, если вы так к ней относитесь. Мне бы больше не хотелось терять время на людей, которые гладят вас против шерсти… Только… только если не мисс Таггарт, то даже не представ ляю кто… если… если бы я смог найти кого-нибудь, с кем бы вы могли обсудить или…

Я передумал, – сказал Галт. – Есть человек, с кото рым я хотел бы поговорить.

Кто он? – нетерпеливо вскричал мистер Томпсон.

Доктор Роберт Стадлер.

Мистер Томпсон издал протяжный свист и опасливо покачал головой.

Этот человек вам не друг, – сказал он тоном, в кото ром звучало честное предупреждение.

Именно с ним я хочу встретиться.

Хорошо, если вам угодно. Если вы просите. Все, что пожелаете. Я приведу его завтра же утром.

В тот вечер во время обеда в своих личных апартаментах с Висли Маучем мистер Томпсон с ненавистью посмотрел на стоявший перед ним стакан с томатным соком.

Что? А грейпфрутового нет? – рявкнул он; его док тор предписал ему грейпфрутовый сок для профилактики простуды.