Что-то черное, медленно движущееся она увидела еще издали. Зрение пока не подводило зверя, и рысь быстро вжалась в траву, потом, забирая вправо, поползла...

Болезнь сжигала Креста. Сказались студеные осенние ночи, ночевки на стылой земле. Покраснели глаза, губы подернуло коркой проступившей простуды. Из озноба его бросало в жар, казалось, что болел каждый сустав, и он думал о глотке спирта, чтобы наполнить тело теплой истомой, прогнать изнутри болезнь.

Иногда он на ходу срывал кисти темно-красной костянки, выплевывал белые дробинки-косточки. Попадались дымчато-голубые поляны черники. Крест посиневшими ладонями сдаивал с кустиков сморщенную переспелую ягоду, горстями бросал в рот, но сытость не наступала. От резей в желудке рождалась боль в голове. Боялся одного — упасть в забытьи и не подняться, ладонями крепко сжимал ремни рюкзака, не забывал про дорогую ношу. Только рюкзак и давал ему силы, гнал и гнал вперед, на поиски злополучного, находящегося где-то в этих местах кордона.

Сосна-вековуха, усеявшая беломшистый пригорок шишкой-падалицей, сразу же привлекла его внимание, едва он выбрался из соснового подроста на затравеневшую старую порубку. Стояла она в метрах тридцати на отшибе от темной стены леса, где в случае нужды можно было скрыться.

Добрую четверть часа Крест шел вырубом, обходя огромные срезы пней и рыжие кучи сучьев, с трудом выдирая ноги из цепкого разнотравья. Солнце уверенно скатывалось в закатную сторону, наливая легким золотистым жаром перышки облаков, ощутимо наступала прохлада, влажнела пересохшая днем трава. Не примечал Крест броской красоты увядающей осени, серая пелена застилала ярко-сочные краски, окружающее теряло свою реальность.

Наконец, сосна оказалась рядом. Разношенными туфлями он расчистил от шишек небольшую площадку, устало припал на колени и сдернул с плеч рюкзак. Ему казалось, что он никогда не найдет этот чертов кордон. И ни у кого не спросишь без риска. Зло на всех людей без разбора калило его, он давно приблизился к той черте, за которой не существует запретов, нет никакой морали, а есть лишь одна его безрассудная воля. Леха с ненавистью смотрел на брезентовый мешок. Там лежали деньги, много денег, которые прошли через десятки рук, пока их в последний раз не спеленала плотная банковская обертка. В этих пачках скрывалась беззаботная жизнь Креста, мягкий шум морского прибоя, шелест пальм, прекрасные вина и фрукты, бесконечная нега. Как часто в тайге он мечтал об этом. И вот сейчас кусок этой «райской» жизни был заключен в обтрепавшийся мешок. Может, и будет время, когда он вспомнит или совсем позабудет свои скитания...

С легким шорохом упала на землю опустошенная шишка. Крест невольно вскинул голову, стремясь уловить в густой игольчатой кроне пламень беличьего хвоста, и внезапно на высоте нескольких метров, на толстом суку, увидел приготовившуюся к прыжку огромную кошку. Яростным зеленым огнем светились ее глаза, седые кисточки ушей медленно приближались к взъерошенной шерсти.

Спазмы в горле Лехи погасили уже почти родившийся крик. Будто под гипнозом этих огненных глаз затих, затаился Крест, потом резко кинул руку за отворот фуфайки, где покоился пистолет. В тот же миг пушистый палевый ком стремительно упал на него, и в первые мгновения Крест видел лишь ослепительно красную разверзнутую пасть, подбитые нездоровой желтизной клыки.

А зверь пьянел от крови, его длинные когти легко полосовали одежду, а вместе с нею податливое человеческое тело. Шелестел листвой безучастный лес, и лишь поодаль испуганно стрекотали сороки, потревоженные разыгравшейся трагедией.

Алексей глянул на запястье: электронные часы показывали двадцать один час три минуты. Усталость подкралась незаметно. И последний не то вопрос, не то утверждение он произнес по инерции, без особого внутреннего смысла.

— А ты боишься Креста?!

И по тому, как дрогнули у Юсупа брови и ладони поползли к коленям, Коротков отчетливо понял: попал в больное место. Интересовала непонятная дружба Юсупа с Крестом, было в ней нечто большее, чем пресловутая воровская этика. И это предстоит еще понять. Крест пока где-то скитается, время торопит, и любой ценой надо узнать, где он.

Почти незаметное замешательство Рахметжанова оживило Алексея, как будто выпил он бодрящего крепкого чая. Нет, нельзя отправлять Юсупа в камеру, дарить ему ночь на раздумья, никак нельзя.

Коротков нажал одну из клавиш телефонного аппарата, отключив его на время. Сейчас нельзя отвлекаться, любая передышка пойдет на пользу Юсупу. И, бросив ему в лицо столь неожиданную фразу, догадался: вот оно, зацепил. Впустую бьется с ним второй день, вроде бы все продумал, а вот поправку на характер Рахметжанова не сделал, как бы не учел вовсе. Самолюбивый, обидчивый Юсуп, видимо, не признавал чьего-либо приоритета. А если и признавал, то к тому должны быть очень веские причины. Без сомнения, Крест — часть его биографии, одна из линий жизни.

Юсуп же пытался понять, через кого вышли на него работники уголовного розыска. В Кресте он был беспредельно уверен, остальные соучастники его не знали. И он решился заговорить, взять частично инициативу на себя, чтобы прощупать сидевшего за столом человека, по всем статьям не простого оперативника.

— А что, Крест? Он ведь на зоне, приветец шлет или еще что?

— Да ты что, Рахметжанов, девица красная, чтобы перед тобой Леха Крест в любезностях рассыпался. Обойдешься и без того. А вот встреча вас ожидает и очень скоро. Только до той минуты требуется подумать, так с собой посоветоваться, чтоб без запинки один серьезный вопрос высветить. До того серьезный, что может он жизнь твою с ног на голову поставить.