– А не стрельнете?

– Хорошее предложение, – согласился Кольцов. – Беги, а я подумаю.

Петухов изо всех сил бросился догонять своих товарищей. Едва не натолкнулся на пулеметное «гнездо», в котором все еще находился Бобров. Отскочил. Побежал дальше. Настиг своих.

Провожая бегущих по степи бандитов, Бобров медленно поворачивал за ними ствол пулемета и смотрел на них сквозь прорезь в щитке.

Когда бандиты оказались на вершине косогора и скученно побежали по нему ровной цепочкой, удобной для короткой пулеметной очереди, Бобров обернулся к Кольцову, крикнул:

– Павел Андреевич, а может, я их… того?

– Не смейте! – испуганно закричал Кольцов, боясь, что Бобров не утерпит и выдаст очередь, не дождавшись его ответа. – Не надо!

– Пожалели? – с осуждением спросил Бушкин.

– Пожалел, – откровенно сказал Кольцов и задумчиво добавил: – А кто потом, Тимофей, хлеб будет растить? После войны?

– Они – не сеятели. Бандиты.

– Может, одумаются?

– Не верится.

– А других все равно нету. Других бабы не скоро нарожают.

Поезд задержался здесь, в степи, больше чем на час. Но теперь уже не по вине бандитов.

Кольцов со своей командой решили забрать с собой отобранных у бандитов коней. Они были ухоженные, хорошо откормленные и приученные к верховой езде. Хотя брать их было некуда. Больше половины теплушки занимало вооружение и боеприпасы. Но они потеснились, торопливо переместили в теплушке все свои ящики и коробки, едва ли не один на один сложили пулеметы – и освободили для лошадей одну половину. Прикинули, что до Буртов уже не так и далеко, доедут и в тесноте.

Но кони никак не хотели заходить в теплушку. Широких сходней во всем поезде не оказалось, а по узкой кладке они идти отказывались, шарахались в стороны, испуганно ржали и вставали на дыбы.

Отчаявшись, понимая, что тратит драгоценное время, Кольцов хотел уже оставить их в степи. Но тут, на его счастье, из Кременчуга прибыл давно ожидаемый ими паровоз с ремонтниками. Вернулся с ними и кочегар, его прихватили по пути, из Галещино, и он сразу же сменил добровольца у паровозной топки.

Выяснив, что путь уже исправен, ремонтники помогли отряду Кольцова. Из своих материалов они наскоро сколотили прочные сходни. Лошади без страха поднялись в теплушку и тут же принялись хрустеть еще не до конца подсохшим сеном.

Вскоре поезд тронулся. В теплушке стало тепло и уютно. И даже весело.

В Кременчуге теплушку загнали в какой-то тупик, и паровоз тут же скрылся. Они оказались среди пассажирских и товарных вагонов, теплушек, платформ, груженных и пустых – и все они ожидали своей очереди, чтобы отправиться в путь.

Кольцов нервничал. Он предполагал, что в Буртах их уже наверняка ожидают чоновцы. А время утекает, как вода в Днепре. И может так случиться, что они не сумеют опередить Первую конную, и на нее внезапно обрушится врангелевская засада. Этого никак нельзя было допустить.

Кольцов бросился к начальнику станции. Он заготовил для него гневную речь о беспорядках на вверенной ему станции, граничащих с саботажем, решил припугнуть его законами военного времени и своими документами комиссара-чекиста, а, возможно, даже постучать револьвером по столу. Он знал: иногда в трудные минуты это помогало.

Но ссориться с начальником станции не пришлось. Едва Кольцов заговорил о прибытии из Харькова его спецотряда, как тот, порывшись среди кипы бумаг, хаотично наваленных на столе, радостно спросил:

– Товарищ Кольцов?

– Да, я – Кольцов. А вы, как я понимаю, начальник станции?

– Что, не похож? Я тоже этому удивляюсь, – пожал плечами человек, показавшийся Кольцову несколько странным. – Маргулис! Будем знакомы! И, пожалуйста, больше ничего мне не говорите. Я обо всем предупрежден, все знаю и все предпринимаю.

Маргулис и в самом деле был полной противоположностью тем начальникам больших узловых станций, с которыми Кольцову доводилось встречаться. Те были молодые, высокие, подтянутые, громкоголосые и решительные. Изо всех, кто оказывался причастным к железнодорожному транспорту, война отбирала на эту хлопотную должность только таких. Это был естественный отбор. Иные на этой должности долго не выдерживали.

Маргулис же был очень не молод, с лысой яйцеобразной головой, и весь его вид был какой-то неубедительный, застенчивый, домашний. Особенно Кольцова удивили его толстые бифокальные очки и жилетка. Эдакий провинциальный портной, которого крутая волна революции и Гражданской войны подняла на эту высокую должность.

– Что вы предпринимаете? – спросил Кольцов и пояснил: – Я тороплюсь, у меня совершенно нет времени.

– А у кого, скажите, в наше время есть время? Я только на чтение ваших телеграмм потратил уйму времени. Вы, конечно, не обижайтесь. Их слали мне не вы. Но только подумать! Всего одна теплушка, а шуму столько, будто целый воинский эшелон, – разглядывая Кольцова сквозь свои толстые очки, говорил Маргулис. – Четыре телеграммы из Харькова, семь звонков из Буртов. Если вы такой большой начальник, зачем же столько шуму? Тихонько надо, чтобы никто ничего не подумал. Сейчас многие взяли манеру носить наганы и даже стрелять из них. Вы меня понимаете?