— Видишь ли, сыне, — снова начинает этот дурно пахнущий, грязный придурок, — все мы — суть есть дети божие. Но некоторые из нас — те, кому отверзлись врата…

— Постой, постой… Кто кому врезал?

— Не «врезал», сыне, а «отверзлись». Ну, открылись, если по мирскому. Те, кому открылись врата благодати господней…

— Так, понятно, — вот же ж свезло! Нашли, блин, чудика! Но закон пионеров гласит: «Пионер всегда готов помочь инвалиду, больному, ребенку, человеку преклонного возраста и женщине, готовящейся стать матерью». Даже если этот больной — больной на голову…

— Слушай, Леха, ты ж, наверное, голодный. Пойдем, покормим тебя. Да и санитарам тебя осмотреть, наверное, нужно… — вот как бы ему еще про гигиену сказать? — Только знаешь, что? Давай-ка, друг, мы сперва с тобой к ручейку пройдемся. Руки помоем и вообще…

Он кивает головой, произносит что-то непонятное, типа: «Благослови тя бог, сыне», и мы отправляемся к нашей стоянке. За нами топают все остальные, кроме часовых, которые снова занимают свой пост.

Я отчетливо слышу, как сзади жалостливо вздыхает Маринка Семенова:

— Жалко паренька. Такой молодой…

…Я иду следом за парнем, который вышел ко мне первым. Он уверенно и совершенно бесшумно шагает по лесу. Такой походкой ходят кошки. И рыси. Не оборачиваясь, он командует:

— Димка! Пошли кого-нибудь мыло нам принести. И полотенце. И зубную щетку с порошком. Марин, поможешь мне?

Сзади слышится девичий голос «Угу». Парень сворачивает и через несколько десятков шагов мы оказываемся на берегу небольшого ручейка.

Мой проводник Алексей оглядывает меня, затем снимает с себя куртку, тонкую облегающую тело фуфайку… Господи Боже! Сколько у него шрамов! Это не когти диких зверей рыкающих, это что-то другое…

— Сыне, а какие же звери столь страшно тебя уязвляли?

После небольшой паузы он усмехается:

— Двуногие, тезка, двуногие. Выродни, скандинавы, оленеводы… Да мало ли кто? Ты, это, давай свое шмотье тоже скидывай.

— Постойте! Что вы собираетесь делать?..

…Парень смотрит на нас испуганно… Да нет, не испуганно, а как-то настороженно, что ли…

— У меня нет ничего, любезные чада, что могло бы вас заинтересовать. Вот, — и он широким жестом протягивает нам с Маринкой свою сумку.

— Да ты не бойся, дурачок, — ласково воркует Семенова. — Тебе ж лучше станет, если отмоешься…

Она подходит к нему поближе и, крепко ухватив за рукава его балахона, пытается его стянуть.

— Отойди, греховодница! Изыди, сатана! — взвизгивает Алексей, пытаясь вырваться из цепких рук Маринки.

Но не тут-то было… Через секунду-другую наш шизик-найденыш уже разоблачен, разут и засунут в ручей по плечи. Примчался малек с мылом и прочими причиндалами для умывания. И закипела работа…

— Товарищ старший звеньевой, у него не одежда, а санаторий для вшей, — озабоченно сообщает Семенова. — Может, ему что из запасного отдать? Или из трофейного?

Молодец, Маринка! Я как-то об этом и не подумал. Вот что значит женский взгляд…

— Эй, Васек! — малек вытягивается в струнку. — Слушай, сбегай к Негуляеву, скажи ему, чтобы подобрал какие-нибудь шмотки для нашего гостя. И пулей со шмотьем сюда!

— Пусть Чайка и Лиза Маленькая подбирают, — добавляет Семенова. — Они его размеры лучше запомнили…

…Какой стыд! Боже мой, какой позор! Женщина, сосуд греха, разоблачила меня, а я даже не смог вырваться! Правда, приятно, что удалось помыться с мылом, но их нахальные руки, которые вертели меня, словно слепого кутенка!

А моя ряса?! Моя скуфья?! Я не успел даже глазом моргнуть, как они просто унесли их куда-то. Вытащенный из ручья, я снова оказался в немилосердных руках моих мучителей, растираемый грубым холстом. Затем меня облачили в мирское одеяние и девица спросила своего начальника:

— Товарищ старший звеньевой, может его еще и постричь?

Я не успел возразить, как Алексей Товарищ Старший Звеньевой, ответил:

— Не, Марин, не стоит. Вдруг в их племени волосы — символ чего-нибудь? Ща, керосинчиком смажем и порядок…

Через полчаса я сидел у костра, а вокруг меня толпилось уже человек двадцать-двадцать пять.

— Ты ешь, давай, ешь. Сколько дней-то не емши? — заботливо хлопочет около меня та самая огромная девица. — Может, еще мяска подложить?

— Благодарствую, дочь моя. Но мне скоромного вкушать сегодня не полагается, ибо пятница — постный день.