— Пока я еще могу, я не буду позорно бит в лицо ботинками, — сцепив зубы, пробормотал он и встал с кровати.

Резкая перемена позы заставила его схватиться за спину, но Алекс быстро овладел собой и разжал пальцы.

До кровавой пелены в глазах он отжимался от пола на здоровой руке, пока действительно не свалился лицом в мягкий ворс ковра практически без сознания. Зато через полчаса в голове совсем прояснилось.

Хорошо, пусть Марго пока считает, что Мэри жива. Он скажет, что отправил ее в Лондон. Да, так, пожалуй, будет правильно — лишь бы Роза не позвонила и не поломала легенду. Но и это можно предусмотреть, позвонить тетке и попросить ее не общаться пока с Марго. А самому найти способ убрать этого урода Костю. Да, вот так — раз в жизни убрать кого-то не по заказу, а ради спокойствия собственной души. Это будет правильно. И уж потом думать, как преподнести новость Марго. Но тут хотя бы у него будет прекрасный козырь в виде мертвого Кости.

Как будто это сможет оправдать бездействие и смерть Мэри…

С этими мыслями Алекс, так и не повидав Марго, вернулся в Бильбао, поселившись в отеле совсем неподалеку от той улицы, где жил Костя.

Путем изнуряющих упражнений Алекс сумел за пару недель привести себя в почти отличную физическую форму. Плечо совершенно перестало болеть, а рана на груди затянулась с поразительной скоростью. Рассматривая ее в зеркале после душа, Алекс однажды усмехнулся про себя: «Надо же, Мэри была права — я на самом деле киборг, пожалуй».

Он часто видел ее во сне — в белой блузке и узких черных джинсах, с приколотой под воротником винтажной камеей. Алекс не помнил, была ли такая вещь у Мэри, не любившей побрякушки, но почему-то всякий раз камея виделась все отчетливее, пока, наконец, он не рассмотрел белый профиль — профиль самой Мэри. Получалось, что она носила на шее собственное изображение — бред какой-то.

Еще его настораживало, что в душе он не ощущает того, что Мэри мертва. Это было странное и непонятное чувство — обычно Алекс четко мог сказать — да, этот человек мертв, а тут… Он списывал новое ощущение на факт, что трупа все же не видел, следовательно, образ мертвой у него не отложился. И потому, возможно, она являлась ему во сне, садилась в кресло, забросив ноги на подлокотник, брала мундштук и привычно вставляла в него сигарету, щелкала зажигалкой и мгновенно окутывала себя, как вуалью, облаком ментолового дыма. Алексу порой казалось, что он на самом деле чувствует запах ментола в комнате утром.

Звонила Марго, плакала и просила разрешения уехать в Москву, однако тут Алекс уперся — ни в какую. Он считал, что тихий пригород Цюриха как раз то самое место, в котором Марго ничего не угрожает.

Одновременно он собирал сведения о передвижениях Кавалерьянца. Тот, судя по всему, не изменил привычного образа жизни, много ездил, много встречался с какими-то людьми. Алекс с трудом сдерживался, чтобы не влепить ему пару пуль, но понимал, что это безумный, ненужный риск — Костя, как чувствовал, всегда ходил с охраной.

«Ничего, будет праздник и на моей улице», — угрюмо думал Алекс, грызя костяшку указательного пальца и провожая в очередной раз глазами невредимого Кавалерьянца до машины.

Он периодически звонил в Лондон и разговаривал с дочкой. Она со смешной серьезностью рассказывала о занятиях музыкой, о прогулках в парке и спрашивала, когда он приедет навестить ее или хотя бы пришлет к ней Марго-старшую.

— Она занята, детка, — мягко объяснял Алекс, с замиранием сердца слушая голосок девочки. — И папа тоже пока занят. Но скоро мы приедем, я обещаю тебе.

Эти разговоры оставляли двойственное ощущение — вроде как на душе становилось легче, но в то же время он начинал остро чувствовать свое одиночество. Хотелось тепла, домашнего уюта, сонно сопящей на коленях Маргоши, накручивающей на палец непослушную прядку волос у левого виска. Странно, но такая же прядь была и у Марго-старшей — только совершенно седая. По его вине…

«Ничего, сделаю то, что должен, и уеду».

Мэри с показным увлечением собирала свои вещи в чемодан. На самом деле ей было абсолютно безразлично, что сбрасывать в распятое чрево огромного кожаного монстра — она прекрасно знала, что ничего ей не пригодится. Но приходилось поддерживать легенду и соблюдать осторожность.

— Ты не берешь красное платье? — удивленно поинтересовался Костя, полулежавший на кровати в спальне и расслабленно наблюдавший за сборами жены.

— Зачем? — Мэри только что решительно задвинула красное вечернее платье с глубоким декольте подальше в шкаф.

— Я хотел бы появиться с тобой в опере, например. Ты не можешь пойти туда в джинсах.

Разумеется, она не собиралась в оперу в джинсах — она вообще туда не собиралась. Сразу по приезде в отель Мэри планировала воспользоваться тем, что Костя плохо переносил перелеты и принимал пару таблеток снотворного, запивая коньяком, чтобы снять стресс и поспать. Именно в этом промежутке она и рассчитывала улизнуть. Другого шанса у нее не будет, потому что Костя не выпустит из виду ни на секунду, не отдаст паспорт, а телефона у нее и так нет. Нужно сразу, сразу — как бы она ни устала с дороги, как бы ни клонило ее, отвратительно переносившую любые переезды, в сон. Нужно собрать всю волю в кулак, напрячься — и уйти. Только так она сможет спасти себя.

Спорить по поводу красного платья Мэри не стала, послушно вытащила и уложила в чемодан. «Можешь потом сам его в оперу нацепить — вдруг тебе пойдет?», — подумала злорадно.

Костя не замечал опасного блеска в глазах жены, ее лихорадочного румянца, как не заметил и прикушенную до боли губу в попытке скрыть радость в тот момент, когда пару дней назад небрежно кинул на клавиатуру ее ноутбука два билета до Цюриха.

— Я умею платить по счетам. И возвращать долги — тоже, — сказал он ей тогда, обнимая за плечи и заглядывая в лицо.