— Письмо у вас? — спросил Дэлглиш.

— Нет. Я опять поступил глупо. Я взял его с собой, когда отправился в путь, и, приехав на парковку, воспользовался автомобильной зажигалкой и сжег письмо. Думаю, я был не в себе с того момента, как получил ее первое письмо.

— Так вы с ней увиделись?

— Да, увиделись. У Камней, как она просила. Я к ней не прикасался, даже за руку не поздоровался. Да она вроде бы и не ждала этого. Она вызывала у меня отвращение. Я предложил вернуться к машине, где нам будет более удобно, и мы сели в машине рядом. Она сказала, что, даже когда я был до безумия влюблен в Люси — это ее выражение, — она меня любила. Она убила Люси из ревности, но теперь она уже отсидела свой срок. Это означает, что она свободна любить меня. Она хочет выйти за меня замуж и родить от меня детей. Все это было сказано очень спокойно, почти без эмоций, но со страшной решимостью. Она пристально смотрела прямо перед собой: не думаю, что хоть раз взглянула на меня, пока говорила. Я как можно мягче объяснил ей, что я женат, что у меня ребенок и что между нами никогда ничего быть не может. Я даже дружбу ей не предложил. Как бы я мог? Моим единственным желанием было никогда больше ее не видеть. Все это было так невероятно, так ужасно!.. Когда я сказал, что женат, она ответила, что это не может помешать нам быть вместе. Я ведь могу получить развод. У нас будут общие дети, а она может воспитывать сына, который у меня уже есть.

Все то время, что он говорил, он не поднимал глаз. Его руки, лежавшие на столе, были плотно сжаты. Теперь он поднял взгляд на Дэлглиша, и они увидели в его глазах ужас и беспредельное отчаяние.

— Воспитывать моего сына! Одна мысль о ее присутствии в доме, рядом с моей семьей, вызывает у меня отвращение и ужас. Мне опять не хватило воображения. Мне следовало почувствовать, понять, в чем она так нуждается. Но все, что я тогда чувствовал, был ужас, непреодолимое стремление оказаться подальше от нее, выиграть время. И я добился этого ложью. Сказал, что поговорю с женой, но что ей не следует ни на что надеяться, так как надежды нет. Это я, во всяком случае, дал ей ясно понять. И тут она сказала «всего хорошего», снова ко мне даже не прикоснувшись, и ушла. Я сидел, глядя, как она скрывается во тьме, следуя за едва заметным лучом фонарика.

— А вы в какое-то время заходили в Манор? — спросил Дэлглиш.

— Нет.

— Она просила вас зайти туда?

— Нет.

— Пока вы находились в припаркованной машине, может быть, вы видели или слышали присутствие кого-то еще?

— Нет, никого. Я уехал, как только Шерли ушла. Я никого не видел.

— В ту ночь в Маноре была убита одна из пациенток. Не сказала ли вам Шерли Бил что-то такое, что могло бы навести вас на мысль о ее ответственности за это?

— Ничего.

— Имя пациентки — Рода Грэдвин. Не упоминала ли Шерли Бил это имя, не рассказывала ли вам о ней или о Маноре?

— Она ничего не говорила, кроме того, что там работает.

— В тот раз вы впервые услышали о Маноре?

— Да, впервые. Видимо, в новостях о нем ничего не было, а в воскресных газетах уж точно ничего. Я бы этого не пропустил.

— Пока — ничего, но завтра утром, вероятно, появится. Вы уже говорили с женой о Шерли Бил?

— Еще нет. Думаю, я был не в себе, надеясь — на самом деле, безнадежно надеясь, — что, может быть, ничего больше не услышу от Шерли, что мне удалось убедить ее, что у нас нет и быть не может совместного будущего. Весь этот инцидент совершенно фантастичный, нереальный, просто кошмарный сон. Как вы уже знаете, я одалживал машину для этой поездки у Майкла Кёртиса, и я решил, что, если Шерли снова мне напишет, я откроюсь ему. Я испытывал неодолимую потребность довериться кому-то, и я знал, что ему хватит мудрости, доброты и рассудительности и он сможет хотя бы посоветовать, как мне поступать. Только после этого я поговорю с женой. Я, разумеется, понимаю, что, если Шерли сделает мое прошлое достоянием публики, это может погубить не только мое настоящее, но и будущее.

Теперь снова заговорила Кейт.

— Только не в том случае, если выяснится истина, — сказала она. — Ведь вы проявили доброту и привязанность к одинокому ребенку, который явно в этом нуждался. А вам в то время было только двадцать два года. Вы никоим образом не могли знать, что ваша дружба с Люси приведет к ее гибели. Вы не виноваты в ее смерти. Никто не виноват, кроме Шерли Бил. Она тоже была одинока и заброшена, но в том, что она несчастлива, не было вашей вины.

— Но я виноват! Не прямо и не желая зла. Если бы Люси не встретилась со мной, она сейчас была бы жива.

Тон у Кейт был настойчивый, голос прямо-таки повелительный:

— Разве? Разве не возникли бы иные причины для ревности? Особенно когда они обе достигли бы подросткового возраста и у Люси появились бы мальчики, ухаживание, любовь? Невозможно сказать, что тогда случилось бы. Нельзя возлагать на нас вину за долгосрочные результаты всех наших действий.

Кейт замолчала. Лицо ее раскраснелось. Она посмотрела на Дэлглиша, сидевшего за столом напротив нее, прекрасно зная, что он сейчас думает. Она говорила так потому, что чувствовала жалость и возмущение, но, выдав эти свои чувства, поступила непрофессионально. Ни одному подозреваемому в деле об убийстве нельзя дать понять, что полицейские расследователи на его стороне.

Теперь к Коллинзби обратился Дэлглиш:

— Мне хотелось бы, чтобы вы записали свои показания, изложив факты так, как вы их нам рассказали. Скорее всего нам придется снова поговорить с вами после того, как мы опросим Шарон Бейтман. Пока что она ничего нам не сообщила, даже своего настоящего имени. А если она свободно прожила в обществе менее четырех лет после выхода из заключения, она должна быть все еще под надзором. Пожалуйста, укажите в показаниях ваш домашний адрес, мы должны знать, как найти вас дома. — Потянувшись за портфелем, он достал оттуда официальный бланк и протянул его Коллинзби.