Посему я оставил без внимания большинство замечаний и советов мистера Джона Уилли, бывшего служащего государственного департамента Индии, и стал следовать велениям Музы. Английский антураж романа я создавал, опираясь на свои воспоминания об Йоркширском побережье. За историческими фактами (основное действие романа начиналось в 1848 году) я по-прежнему обращался к превосходной библиотеке «Атенеума». Из всех сведений, полученных от мистера Уилли, я воспользовался лишь информацией о глухой провинции Катьявар: поскольку мало кто из белых людей бывал там и вернулся живым, чтобы рассказать о ней, я решил просто выдумать географию и топографию Катьявара, а равно течения и культы индуизма, якобы там распространенные.

Я работал над «Лунным камнем» каждый день, несмотря на страшную занятость, связанную с переделкой повести «Проезд закрыт» для театра.

Слухи о нашей новой пьесе каким-то образом достигли Соединенных Штатов еще до прибытия туда соавтора произведения, положенного в ее основу. Диккенс прислал мне письмо, где сообщал, что сразу по его приезде в Нью-Йорк к нему явились театральные импресарио, явно уверенные, что текст инсценировки лежит у него в кармане. Он попросил меня высылать один за другим акты по мере завершения работы над ними и добавил: «Я не сомневаюсь, дорогой Уилки, что из нашей повести выйдет отличная пьеса».

В ходе последовавшего обмена корреспонденцией Диккенс сообщил, что он спешно ищет какого-нибудь американского подданного, которому мы могли бы продать право постановки драмы в Америке, оставив за собой право на долю прибыли. Под Рождество Диккенс получил от меня окончательный текст инсценировки и прислал мне из Бостона следующий ответ: «Пьеса написана с большим старанием и мастерством, но боюсь, она слишком длинная. Ее судьба будет решена прежде, чем вы получите это послание, но я сильно сомневаюсь в ее успехе…» Ниже он выражал опасения по поводу неизбежного в Америке нарушения авторских прав и самовольных постановок какой-нибудь версии нашей пьесы, но, честно говоря, дальше слов «…я сильно сомневаюсь в ее успехе» я не стал читать.

Несмотря на нехватку времени и сил, в середине декабря я соблаговолил откликнуться на письменную просьбу инспектора Филда о встрече на мосту Ватерлоо. Я догадывался, о чем он хочет поговорить со мной, и не ошибся в своем предположении.

Старый сыщик выглядел чрезвычайно довольным собой, что сначала показалось мне странным — ведь после десятого июня, когда я доложил, что накануне ночью ничего дурного в моем доме не произошло, след Друда совсем потерялся. Однако почти сразу, пока мы шли с поднятыми воротниками против ветра со снегом по мосту Ватерлоо, инспектор Филд, похожий на летучую мышь в своем развевающемся за спиной шерстяном плаще, сообщил мне, что Столичная полиция арестовала некоего малайца, подозреваемого в убийстве. Малаец этот, как выяснилось, являлся одним из ближайших помощников Друда, и в настоящий момент его допрашивали с пристрастием в тюремной камере. Показания, полученные от него в начале допроса, заставляли предположить, что Друд покинул Подземный город и сейчас скрывается в трущобных кварталах Лондона. Инспектор Филд доверительно сказал мне, что теперь, рано или поздно, они всяко получат в руки ниточку, ведущую прямиком к египетскому убийце, — самую надежную из всех, какие оказывались у них в руках в течение двадцати лет бесплодных усилий.

— Значит, полицейские делятся с вами информацией, — сказал я.

Инспектор Филд обнажил в улыбке крупные желтые зубы.

— Допрос проводят мои люди и я, мистер Коллинз. В полиции у меня осталось много близких друзей, пусть даже комиссар и высшие чины относятся ко мне с меньшим уважением, чем я заслуживаю.

— А нынешний начальник сыскного отдела знает об аресте одного из помощников Друда? — спросил я.

— Пока — нет, — ответил Филд, прикладывая толстый палец к носу сбоку. — Верно, вы гадаете, зачем я вызвал вас на встречу в столь морозный день, мистер Коллинз.

— Да, — солгал я.

— Так вот, сэр, с сожалением вынужден сообщить вам, что наше длительное деловое сотрудничество закончено, мистер Коллинз. Мне печально расставаться с вами, но мои возможности ограниченны — как вы сами наверняка понимаете, сэр, — и отныне я хочу направить все имеющиеся в моем распоряжении силы и средства на разыгрывание эндшпиля против чудовища Друда.

— Я… удивлен, инспектор, — сказал я, подтягивая свой красный шарф к самому носу, чтобы скрыть улыбку. Именно этого я и ожидал. — Означает ли это, что рядом с моим домом на Глостер-плейс больше не будет дежурить мальчишка-связной?

— Увы, именно так, мистер Коллинз. Что заставляет вспомнить о прискорбной участи бедного юного Гузберри. — К великому моему изумлению, старик вытащил из кармана огромный платок и долго сморкал в него свой красный нос.

— Ну, если наше сотрудничество необходимо прекратить… — начал я с притворно огорченным видом.

— Боюсь, у нас нет выбора, мистер Коллинз. И я полагаю, сэр, что Друд более не нуждается в услугах нашего общего друга мистера Чарльза Диккенса.

— Неужели? — спросил я. — Почему вы пришли к такому заключению, инспектор?

— В первую очередь, сэр, я исхожу из того факта, что Друд не предпринял никаких попыток встретиться с мистером Диккенсом в годовщину их знакомства под Стейплхерстом.

— Безусловно, вы лишили Друда всякой возможности повидаться с ним, выставив у моего дома кордон из опытных агентов. — Мы дошли до конца моста, повернулись спиной к ветру и зашагали в противоположном направлении.

Инспектор Филд издал кудахтающий смешок.

— Это совершенно исключено, сэр. Если Друду угодно явиться куда-нибудь, он туда является. И пятьсот отборных полицейских не помешали бы ему встретиться с Диккенсом той ночью прямо в вашем доме при необходимости, сэр, — когда бы он хотел этого. Такова уж дьявольская природа нашего чужеземного монстра. Но в том, что мистер Диккенс больше не нужен Друду, меня окончательно и бесповоротно убедил тот простой факт, что упомянутый писатель в настоящее время находится в Америке.