Шрифт:
А дядя Феликс улыбался и украдкой гладил ее по колену. Надя сидела справа, и ему неудобно было гладить ее левой рукой. Но у него была только одна рука.
Во дворе шепотом передавали, что во время оккупации Надя гуляла с немцами. Никто этого не видел, но говорили, что она очень хитрая.
И однажды Серега спросил ее об этом. Она отпрянула, будто он ударил ее кулаком в лицо, затрясла головой и заплакала. Потом обняла акацию, повисла на ней, будто ее не держали ноги. Она так плакала и такие у нее были глаза, что Серега засомневался. Мало ли о чем нашепчут эти бабки.
Но все равно ему не хотелось, чтобы Надя прижималась к его герою. Дядя Феликс пришел к нему. Это был его день рождения. И Сереге было неприятно. Но он не знал, как сделать, чтобы она не прижималась.
За столом все уже подхватили песню. Один Серега не пел да Игорь Полуянович. Он все время кривился и теребил свой нос.
И вдруг дядя Феликс отпрянул от Нади, поднял руку. Песня оборвалась. Стало тихо-тихо. Серега с ужасом уставился на дядю Феликса: неужто он и вправду знает все, о чем думают вокруг?!
И тут раздался голос, при звуке которого стихал тогда любой шум.
Говорил Левитан.
«От Советского Информбюро...»
У Серегиной мамы глаза стали в пол-лица и такие напряженные, что всем сделалось страшно. Почему-то она всегда ждала, что скажут об отце. Но о нем не сказали.
Было 25 августа 1944 года. В этот день Румыния стала нашим союзником. Она объявила Германии войну.
За столом снова зашумели, и Игорь Полуянович сказал:
— Ишь, союзнички! Небось, раньше не объявляли. Раньше в нас стреляли. А как приперло, так сразу...
А радио уже выплескивало веселую, чуть диковинную музыку. Заливались, вскрикивали скрипки. Серега узнал эту мелодию. Дядя Феликс прислушался, потом повернулся к Игорю Полуяновичу:
— Стреляли, говорите? Точно, стреляли... А иной раз и не стреляли.
Он рассмеялся, видно, вспомнил какую-то веселую историю и покрутил головой.
— Ох, вояки... Не любят они это дело. Они петь любят и еще солнышко.
Он снова погладил Надю, а она совсем уж нахально навалилась на него грудью и стала похожа на кошку — вот-вот замурлычет. Но дяде Феликсу это, видно, очень нравилось. Он улыбался.
Все это Серега уже видел будто издалека, а потом и совсем перестал видеть.
Неожиданно и стол и гости отодвинулись куда-то далеко-далеко, и он остался один.
И вновь с самого начала увидел и пережил ту историю с румыном.
— О чем задумался, новорожденный?
Серега вздрогнул и очнулся. Вокруг шумели раскрасневшиеся гости.
— О чем думаешь, спрашиваю? — Дядя Феликс сидел в обнимку с Надей, и лицо у него было тугое и счастливое.
— Секретные мысли? Не желаешь рассказывать?
Серега рассказал.
Он говорил не очень долго. Только самое главное. Но шум постепенно утих, и улыбок больше не стало.
Когда он кончил, все долго молчали. Тонко шелестела акация.
Дядя Феликс отодвинулся от Нади и сидел прямой и строгий.
Потом Игорь Полуянович сказал:
— Собакам собачья смерть. Что одному, что другому — все едино. Захватчики проклятые! И в плену грызутся. А уничтожить захватчика святое де...
Дядя Феликс полоснул его таким бешеным взглядом, что Игорь Полуянович осекся и перепуганно втянул голову в плечи.
— Остервенелый. Встречал и я таких. Им волю дать — на земле одни кресты останутся. Зато стоять будут аккуратно — рядком. Только пуля таких и останавливает. Останавливал и я.
Дядя Феликс усмехнулся. Глаза у него были узкие и безжалостные, а лицо белое.
А Игорь Полуянович еще глубже втянул голову и все теребил, теребил свой нос, будто хотел оторвать его напрочь.
ГЛАВА VII
Звонок дребезжал неуверенно, но настойчиво. Даша подняла голову, нащупала будильник, вгляделась в фосфоресцирующие цифры — четыре часа утра.
— Сань, что-то случилось... Вставай, Саня, — прошептала она.
Заворочался Митька, пробормотал во сне, зачмокал губами.
Опять тренькнул в прихожей звонок.
— О, черт бы их побрал, — пробормотал Балашов и поднялся.
Голова была тяжелой, будто туда дроби насыпали.
Санька натянул штаны, выпил, глотая гулко, как конь, стакан воды и зашлепал босыми ногами в прихожую.
На площадке стоял Травкин. Он смущенно мял свою пушистую заячью шапку-ушанку и бормотал: