Он содрогнулся, представив эту картину. Тем более что пророчество ее имело все шансы сбыться.

— …вот тогда ты станешь умолять меня о помощи, — заключила она, глядя на него с довольным видом.

— Ну разумеется, — сказал он, одарив ее отеческим взглядом, чего, как он знал, она терпеть не могла. — И когда это произойдет, обещаю должным образом пасть ниц у твоих ног, раздавленный сожалениями, раскаянием, стыдом и прочими малоприятными чувствами, какие только ты предпишешь мне испытывать.

И тут она засмеялась, отчего на сердце у него сразу потеплело. Вот всегда он знал, как ее рассмешить.

Она повернулась к нему, улыбнулась и похлопала его по руке.

— Хорошо, что ты вернулся.

— Хорошо, что я вернулся, — отозвался он. Он произнес эти слова механически и сразу же с удивлением понял, что и в самом деле ему хорошо. Трудно, но хорошо. Да и на трудности жаловаться вряд ли стоило. Трудности были все прежние, а он был человек привычный.

Они уже успели значительно углубиться в Гайд-парк, и народу вокруг теперь было значительно больше. На деревьях еще только-только начали набухать почки, да и холодновато было, так что гуляющая публика и не думала искать тени деревьев.

— Надо было мне взять хлеба для птиц, — пробормотала Франческа.

— Ты хочешь пойти на пруд, на Серпентайн? — изумился Майкл. Когда они раньше гуляли с Франческой в Гайд-парке, то всегда избегали берегов Серпентайна как чумы. Там было полным-полно нянек с детьми и стоял жуткий шум и крик (причем няньки порой вопили похлеще, чем их питомцы), и Майкл лично был знаком с человеком, который получил на берегах Серпентайна батоном по голове.

Очевидно, никто не удосужился объяснить малышу, который обещал стать в будущем недурным крикетистом, что хлеб, прежде чем бросать, следует разломить на куски помельче, чтобы птицам было удобнее, а прохожим безопаснее.

— Мне нравится бросать хлеб птицам, — сказала Франческа, словно оправдываясь. — Кроме того, там сегодня будет не так уж много детей. Еще слишком холодно.

— Нас с Джоном холод никогда не останавливал, — мужественно подыграл Майкл.

—Да, это потому, что вы шотландцы, — парировала она. — У вас кровь и полузамерзшая бойко бежит. Он ухмыльнулся:

— Уж такие мы, шотландцы!

Собственно, это было шуткой. Из-за многочисленных браков семью можно было считать английской в той же, если не в большей, степени, что и шотландской, но, учитывая, что поместья Килмартинов были расположены в приграничных графствах, Стерлинги цеплялись за свое шотландское происхождение, считая его символом благородства.

Майкл с Франческой нашли скамейку недалеко от Серпентайна и сидели, бездумно глядя на уток, скользивших по поверхности воды.

— А ведь могли бы эти утки подыскать себе место и потеплее, — заметил Майкл. — Где-нибудь во Франции, например.

— И отказаться от всей той еды, которую бросают им дети? — ухмыльнулась Франческа. — Не такие утки глупые.

Он только плечами передернул. Никогда он не считал себя знатоком поведения пернатых.

— А как тебе показался климат Индии? — спросила Франческа. — Там действительно так жарко, как рассказывают?

— Даже жарче, — ответил он. — А может, и не жарче. Не знаю. Полагаю, имеющиеся описания вполне достойны доверия. Проблема в том, что ни один англичанин не в состоянии по-настоящему понять смысл этих описаний, пока сам не окажется там.

Она посмотрела на него вопросительно.

— Там жарче, чем можно себе представить, — пояснил он.

— Это звучит… впрочем, не знаю я, как это звучит, — призналась она.

— Трудно не столько из-за жары, сколько из-за насекомых.

— Это звучит ужасно, — решила Франческа.

— Тебе там вряд ли понравилось бы. Жить продолжительное время, во всяком случае.

— Вообще-то мне хотелось бы попутешествовать, — негромко сказала она. — Я всегда об этом думала.

Она умолкла и кивнула с рассеянным видом — раз, другой, третий, — так что он уже решил, что она делает это неосознанно, когда сообразил, что взгляд ее прикован к какому-то предмету вдали. Она не могла отвести глаз от чего-то, и он просто терялся в догадках, что бы это могло быть. Вид, открывавшийся перед ними, оживляла одна только озябшая нянька с детской коляской.

— На что ты смотришь? — спросил он наконец.

Она ничего не ответила, только продолжала все так же смотреть вдаль.

— Франческа?

Она повернулась к нему:

— Я хочу ребенка.