Шрифт:
— Я знаю эту ферму, я видел ее мимоходом, — отвечал камердинер.
— А ее обитателей?
— Мне о них не приходилось справляться.
— В какой срок ты можешь исполнить мое поручение?
— Я думаю, что в течение нескольких дней.
— Хорошо.
— Не будет ли от вашего сиятельства еще каких-либо приказаний?
— Нет. Впрочем, я должен тебя предупредить — действуй осторожно и умно. Чтобы мое имя не было упомянуто. Чтобы не могли догадаться, что ты действуешь по моему поручению.
— Ваше сиятельство может на меня положиться.
— Я особенно этого требую. Эта девочка воспитывается в одном пансионе с моей дочерью. Они знают друг друга. Не нужно, чтобы княжна Юлия что-нибудь узнала. Если Ирена вернется после каникул в пансион, я возьму оттуда мою дочь. Не следует ей иметь подобных подруг, и я удивляюсь, как этот пансион, пользующийся такой прекрасной репутацией, допускает, чтобы благородные девицы находились в таком смешанном обществе.
— О, нечего бояться ее возвращения в пансион после каникул, если вашему сиятельству благоугодно будет вмешаться в ее судьбу, — заметил Степан.
— Это еще неизвестно, — сказал князь, внутренне польщенный комплиментом, заключавшимся в этом ответе слуги. — Мне не двадцать лет, я уже немолодой человек! Эта молодая девушка очень мила и, вероятно, мечтает о каком-нибудь юном Адонисе, подходящем ей по возрасту.
— Я позволю себе заметить, что никому не известен возраст вашего сиятельства… и что женщины всегда предпочитали вашу блестящую, неотразимую, вполне созревшую красоту фатовству и неопытной смелости или же глупой застенчивости молодых людей, и в борьбе с ними ваше сиятельство всегда оставались победителем.
— Да, да, я еще не совсем состарился и, признаюсь охотно будущей зимой появлюсь снова в петербургском свете, где меня стали забывать за последние два-три года, — пробормотал князь.
Лицо Степана озарилось довольной улыбкой.
— Давно пора, ваше сиятельство! — почтительно про изнес он.
— Я немного устал, мне все надоело… Все одно и то же… Те же успехи, те же создания, которые знаешь наизусть прежде, нежели успеешь к ним присмотреться… Здесь же это что-то другое, что-то новое… если я не ошибаюсь, соединение невинности с необыкновенной красотой…
Князь встал с кресла. Глаза его блестели, лицо как будто помолодело. Он казался совершенным юношей.
— Действуй, Степан, действуй, и как можно скорее! — весело сказал он своему камердинеру.
Тот почтительно поклонился и вышел. Оставшись один, князь на минуту задумался.
— Черт возьми! Неужели я промахнусь?
Он раза два прошелся по своему обширному кабинету.
— Право, — продолжал он, — это было бы прелестно. Не только то, что Ирена очаровательна, но мне еще удалось бы воспрепятствовать планам ее матери, какие бы они ни были, и, кроме того, отомстить ей… Это должно быть так! Это так и будет.
XIV
БАЛ В ОБЛОНСКОМ
Ввечеру в Облонском собралось множество гостей.
Дом достаточно обширен, чтобы оказать гостеприимство многочисленным московским друзьям князя Сергея Сергеевича.
Громкая фамилия Облонских, все еще громадное состояние, несмотря на то, что значительная часть его была истрачена на женщин, лошадей и карты, служили причиной того, что вся московская аристократия считала своим долгом и даже честью присутствовать на деревенских праздниках, в устройстве которых князь Облонский выказывал столько роскоши и вкуса.
Уже начиная с сумерек к подъезду дома стали вереницей подъезжать изящные экипажи, привозившие целые семьи — мужчин во фраках, дам и девиц в бальных нарядах.
Ровно в девять часов открылся бал в огромной зале, уставленной массой цветов и тропических растений.
Если бал имеет важное значение для всякой женщины, не отказавшейся еще от надежды нравиться, то он настоящее поле сражения для любимой и любящей женщины, для той, которая спрашивает себя в волнении перед зеркалом:
— Останусь ли я в его глазах самой красивой? Не заменит ли меня другая в его сердце, хотя бы на минуту?
Всякая молодая женщина, если только она откровенна и не захочет перед вами пококетничать, скажет, что бал играет важную роль в ее жизни.
Отсюда становится вполне понятным волнение княжны Юлии в ту минуту, когда она, стоя перед зеркалом, бросила на себя последний взгляд и обратилась к своей горничной с последним приказанием.
Мы обязаны добавить, что для нее это был первый большой бал — она должна была первый раз появиться в свете; в первый раз приходилось ей показывать свою обнаженные плечи, в первый раз надевать строго обдуманный наряд, в котором женщина должна быть уже совсем некрасивой, неуклюжей, чтобы показаться неинтересной.