— Неужели? — радостно воскликнула она.

— Как я обещал… через несколько часов.

Он загадочно улыбнулся.

— Тебе нечего будет больше скрывать… и не придется больше лгать.

— О, тем лучше! — ответила она. — Я знаю, что моя мать покровительствует нашей любви, как я угадала сразу, и что ты именно тот, кому она меня предназначила, но лгать моей бедной няне даже для того, чтобы доставить тебе удовольствие… мне тяжело. Во лжи вообще есть что-то ужасно неприятное, чтобы лгать, нужно презирать или того, кому лжешь, или себя самое. Когда я вижу, что Ядвига верит тому, что я ей говорю, я чувствую, что мне стыдно за ее доверие. Иногда я себя спрашиваю, не принесет ли мне это несчастье?

— Что за вздор!

Ирена задумчиво продолжала:

— Я дрожу при мысли, что ты сам будешь меня меньше уважать и скажешь себе: "Кто солгал — тот солжет". Ты подумаешь, что когда-нибудь я солгу и тебе…

— Нет, этого-то я прошу не делать, — засмеялся он, — меня, впрочем, и не так легко провести, как Ядвигу.

— Не такого ответа я ожидала! — нежно сказала она, и в тоне ее голоса прозвучала грустная нотка.

— Вот как! Какого же ответа?

— Надо было ответить: "Мне ты никогда не солжешь, потому что ты меня любишь всем сердцем и истинно любить нельзя того, кого обманываешь…"

— Ты меня поражаешь, — проговорил князь с неопределенною улыбкой. — Я не знаю, где ты черпаешь все то, что говоришь?

— В моей любви! Разве ты не в любви почерпнул все то, что говорил мне в течение этих двух месяцев?

— Без сомнения!

На минутку он потупил глаза под взглядом молодой девушки.

— Пойдем, — поспешно сказал он ей, — я тебе обещал сюрприз.

— Куда мы пойдем?

— Дай мне руку. Я тебя поведу.

Она взяла князя под руку и со счастливою, довольною улыбкою последовала за ним.

Разве она могла ему не доверять?

Они шли около получаса, разговаривая, смеясь, как истинные влюбленные, счастливые возможностью быть вместе, вдали от посторонних взоров, идти по мягкой траве, вдыхать благоухание леса, смотреть друг другу в глаза, слушать друг друга, делиться впечатлениями или даже просто молчать, что при любви бывает подчас красноречивее слов.

Ирена не обращала внимания на путь, однако, в конце концов, она заметила, что находится в совершенно незнакомой ей части леса.

— Куда же мы идем? — спросила она с некоторым удивлением, но без малейшего страха.

Разве женщина чего-нибудь боится, когда идет с любимым человеком?

— Мы уже пришли! — отвечал князь.

Они действительно подошли к концу просеки, выходящей на большую дорогу.

Их, видимо, ожидала тут дорожная карета, запряженная четверкой прекрасных лошадей.

Кучер, одетый по-ямщицки, в шляпе с павлиньими перьями, сидел на козлах.

Около экипажа медленно прохаживался камердинер князя Степан.

— Все готово? — спросил князь, подходя вместе с Иреной к карете.

— Все, ваше сиятельство! — отвечал Степан.

Молодая девушка остановилась в нерешительности.

— Что с тобой? — нежно спросил Сергей Сергеевич. — Разве ты мне не доверяешь?

— Нет, — взволнованно отвечала она, — я тебе верю, я верю, что ты увозишь меня по поручению моей матери, с которой я сегодня же увижусь. Ведь правда, увижусь?

Она из-под широких полей своей шляпы умоляющим взглядом посмотрела на него.

— Ведь я же обещал! — нетерпеливо и уклончиво произнес князь.

Он открыл дверцы.

— Садись! — сказал он и, подняв ее на руки, усадил в карету и сам сел рядом.

— Пошел! Живо! — крикнул Степан кучеру и, ловко вскочив на козлы, занял свое место рядом с ним.

Карета быстро покатила по московскому шоссе. Успокоенная перспективой близкого свидания со своею матерью, Ирена весело болтала со своим спутником, с удовольствием нежась в мягких подушках роскошного экипажа.

Время летело незаметно, карета уже катила по улицам Белокаменной и остановилась у широкого подъезда одной из лучших московских гостиниц.

Швейцар широко распахнул двери, а, видимо, ожидавший приезда князя лакей с почтительными поклонами провел его и Ирену в лучшее отделение отеля.

— Ах, как здесь хорошо! — наивно воскликнула молодая девушка, пораженная роскошью меблировки комнат, в которые они вошли.

Отделение состояло из четырех комнат и небольшой передней. Они были убраны действительно роскошно и со вкусом.

Во второй комнате стоял стол, покрытый скатертью ослепительной белизны. На нем блестели серебро и хрусталь двух приборов, стояли вазы с фруктами и конфетами, бутылки и графины всевозможных форм.