— Капитан Антонов? — на пороге появился Кормильцев.

— Так точно.

— Завтра вы поедете в Москву с генералом Ледниковым.

— Так точно. Разрешите вопрос? — Владимир весьма удивился этому известию.

— Давай уже, герой.

— А почему? В смысле, чего мне в Москве делать?

— Товарищ Сталин генерала Ледникова награждать будет. Лично. Ну и тебя заодно. Точнее награждать будет Калинин, а Сталин при сем будет присутствовать. Так что готовься. Сейчас врач придет, тебя выписывать. Удачно съездить, капитан.

24-й танковый корпус был полностью уничтожен. Подходящие из глубины советской территории войска и полная невозможность прорыва к своим не оставили немцам иного выбора кроме как сдаться.

Остатки 47-ого танкового корпуса еще сопротивлялись, но это была уже агония.

10-ая танковая дивизия, потеряв более семидесяти процентов личного состава, процентов шестьдесят техники и практически всю артиллерию, была вынуждена оставить Кобрин.

2-ая танковая группа перестала существовать.

На Восточном фронте перед Вермахтом явственно замаячила катастрофа.

Николай Балаков уже двадцать три дня сражался в Бресте, с первого дня осаждаемого ордами немецких солдат. Несмотря на тяжелейшие потери, понесенные Вермахтом в первые же дни войны, атаки на советскую крепость не прекращались ни на секунду.

Николай первое время надеялся на скорую помощь советских войск, но ее все не было и не было. Через неделю он продолжал сражаться уже просто из упрямства, чтобы утянуть побольше немцев за собой. Слышимая очень часто далекая канонада поддерживала в нем надежду, что раньше или позже Красная Армия перемелет фашистские полчища.

Пару дней назад он вдруг понял, что канонада звучит уже не так и далеко. А потом она вдруг стала постоянно приближаться. У Николая неожиданно появилась надежда, что он выживет. Но когда он увидел советские войска, сил у него хватило лишь чтобы прошептать:

— Наши! — после чего он сполз по грязной стене и заплакал.

Вечером в Москве был дан первый салют.

«Война для нашего 20-го мотоциклетного полка 205-й дивизии началась ранним утром 21 июня. Утром полк подняли по тревоге и отправили пешим порядком в Ружаны, по слухам, ходившим в нашем батальоне — ловить появившуюся в Беловежской пуще белогвардейскую банду. На полпути же нас вдруг развернули и направили в помощь пограничникам ловить диверсантов в красноармейской форме. Это были уже не слухи. В последний мирный день наш полк понёс первые боевые потери…

Ночь мы встретили разбросанными поротно и повзводно вдоль шоссе на Брест. Командиры предупреждали о бдительности и о том, что немцы могут устроить большую провокацию, как бы не больше, чем на Халхин-Голе. Помнится, ездовые полевых кухонь рассказывали, что в Брестской крепости диверсанты подожгли склад с боеприпасами и теперь оттуда вывозят и выводят всё, что можно.

Всю ночь бойцы окапывались и маскировались. Из Бреста тянулись колонны подвод и машин. Навстречу колючей змеей прополз стрелковый полк. Мой друг, сержант Егоров из второго батальона, заметил знакомого, перематывавшего портянки на обочине, и спросил: «Куда идёте?». Тот ответил: «Пожар тушить», — и со значением похлопал по подсумку.

Утро началось с гула моторов над головами и далёкого грохота. Немцы обстреливали военные городки и лагеря в Пинске, Берёзе и других близлежащих селениях. Помню, мы видели, как наши истребители перехватили немецкую эскадрилью и в коротком бою сбили несколько самолётов, но и сами понесли потери. Одна из рот, прочесывая лес, подобрала трёх наших лётчиков и выловила двух немецких, выпрыгнувших с парашютами.

Три дня наш полк обеспечивал тылы 4-й армии. Тогда было очень тяжело, но все сражались изо всех сил, и не жаловались. А на четвёртый день перегруппировавшиеся немцы прорвались на стыке с 10-й армией и рванули к Слониму. В Кобрине и Берёзе отбивались сводные отряды из тыловых частей, маршевых рот, выздоравливающих из госпиталей. Но удержать город не смогли и откатились. Фон Клюге рванул за отступающими советскими войсками, надеясь не дать им закрепиться на других рубежах. Ему оставалось меньше пятидесяти километров до танковой группы Гота, когда утром 1 июля начался контрудар Особой армии.

Ещё до войны ходили слухи о том, что в лесах белостокского выступа в глубокой тайне развёртываются корпуса с новейшими танками и артиллерией. С первых дней войны их реактивные минометы и тяжелые орудия наносили удары по фашистским войскам, но их основная сила никак не проявляла себя, спрятавшись от немецкой авиации под раскидистыми беловежскими дубами. Но теперь, пропустив мимо себя бронированное остриё немецкого наступления, они ударили в мягкое подбрюшье, перерезая кровеносные жилы снабжения и связи.