— Хорошее издание, — кивает дама. — Кстати, Анджей читал лекции в вашем университете, но это было уже давно, в пятидесятых. NowogrСd — очень красивый город.

Шутить на тему того, что меня тогда еще и на свет не произвели, определенно, не стоит. Вслух высказывать сожаление о том, что этих лекций я не застал, как и самого уже покойного дедушку супруги — наверное, тоже.

Супруга гоняет по тарелке картошину, смотрит в основном в ту же тарелку, но — расслабилась и вполне довольна. Уже неплохо. Здесь, кажется, не принято перебивать друг друга, а когда говорит старшее поколение, младшее молча жует. Прямо как в Унежме у родителей. Патриархальные нравы анфас и в профиль, но это удобно, не боишься оттоптать слишком много мозолей и традиций.

— Надеюсь, вы не курите? — вопрошает дотошная бабушка.

— Нет… — Интересно, а кто после такой формулировки сказал бы «да»?

— Это правильно. Катажина раньше курила. — Какие драматические подробности…

— Бабушка! — стенает супруга.

— Хорошо, что тебе стыдно.

Занавес, думает Максим. Опустите кто-нибудь завесу жалости над этой сценой, пожалуйста… а то я все-таки расхохочусь во весь голос, а этого благородное семейство не переживет в полном составе. Поскольку их сдует, а они — из лучшего хрусталя и должны храниться в контейнерах с инертным газом.

Катажину с супругом изгоняют из-за стола в направлении пляжа: погулять после обеда, искупаться и вообще отдохнуть. Камила собирает тарелки, загружает в посудомоечную машину, салфетки и скатерть — в стиральную. Вечером придет из поселка Марыся, помощница по хозяйству — перегладит, расставит все по местам.

Молодой человек завоевал бабушку и наполовину завоевал отца. Если он еще и умеет играть в шахматы — завоюет целиком. Мама удовлетворилась результатами расспросов и смирилась с фактом: у Катажины теперь есть муж, вот такой вот муж, по крайней мере, образованный, достаточно состоятельный и относительно воспитанный. Умеет вести себя за столом и не позволяет себе ничего лишнего. Ну, конечно, ремонтный комбайн — но что взять с деревенского мальчика? Он, наверное, в жизни двух часов без дела не просидел. С точки зрения Марыси отдых — чистить вишню для пирогов, потому что сидишь.

Одним словом, родители довольны. В умеренной степени, потому что все это свалилось как снег на голову, без ухаживаний, знакомства с семьей, свадьбы и прочих совершенно необходимых вещей. Да он еще и не католик. В общем, все в лучшем стиле Катажины, которая с трех лет слушалась только деда и всегда все делала по-своему. Но результат не так уж и страшен. За двумя исключениями: он на семь лет младше Катажины и он работает у Сфорца.

Ну и черт бы с ними, пора вспомнить про отчет. Закрыть дверь поплотнее и уединиться с недоработанной пробиркой. Все сначала, все заново. Разница сходу бросается в глаза: теперь ни жасмина, ни жимолости просто нет. Работать все-таки нужно с утра, пока еще тихо, свежо и спросонок все ощущается совсем иначе, ярче. Теперь в голове гнездятся все впечатления, начиная с дороги в аэропорт, заканчивая маминым несуразным замечанием. Кажется, он не обратил внимания и не заинтересовался. Хотя по мальчику так сходу и не поймешь, не так уж он и прост. Ну вот, опять вытеснил из мыслей работу.

Разогреть. Капнуть на другую руку. Пожалуй, лучше две капли. Флердоранж, флердоранж и флердоранж. Грубый и дешевый, что для нероли-бигараде даже удивительно, а тем более удивительно для вполне, вполне уважаемой мастерской, откуда выползло это чудовище. Такой творческий замысел? Или попросту полное, тотальное, безоговорочное несварение у одной конкретной обозревательницы? Впрочем, мастерская назвала это творение Jasmin total. Так что едва ли дело в замысле и обозревательнице.

Достать из глубины ящика тонкие сигареты-спички, покоситься на дверь, прислушаться — нет, бабушка спит, мама читает за домом в шезлонге, отцу все равно, точнее, он знает, что у Камилы есть маленький тайник, а в нем сигареты, только для работы, и где-то раз в месяц даже поднимается именно с целью разжиться запретным. Закурить, не набирая дым в легкие, осторожно выдохнуть на руку. Затушить сигарету — в сотый раз удивиться, как мерзко она пахнет в притушенном виде.

Масло впитывает дым, молекулы укладываются на руке вперемешку, толкаются, переговариваются.

Вот теперь стало хорошо; впрочем, это — плагиат, жасмин и сигареты уже были, теперь флердоранж и сигареты, неплохие сигареты с ментолом, уловка разума, чтобы избавиться от унылой тоски, в которую погружает этот образец. Обзор доброжелательным не выйдет. Но — прикрыть глаза, вдохнуть табачную смесь, задержать руку у лица, пропустить через себя все эти шероховатости, углы, занозы, вульгарную ненасытную требовательность, громкоголосую скрипучесть и выпирающую, пошлую чувственность — принять и смириться с тем, что оно — такое — существует само по себе, и имеет право на собственный голос.

Где-нибудь еще.

Смыть, смыть детским мылом с его наивным ромашковым запахом — и забыть вместе с табачным привкусом на губах, вместе с примешавшейся к воздуху душной ноткой дыма. Вычистить зубы и язык. Сесть за отчет, пока не вернулись гости.

Море действительно очень близко — но из дома его не слышно и не видно, мешает небольшой перелесок по берегам ручья, пробивающегося через песчаные дюны к тому же морю. Вода теплая — по здешним меркам непривычно теплая: +24, о чем, как о великом событии, проинформировала гостей пани Ванда. Не каждый год такое бывает даже и в августе. Вы просто обязаны искупаться. Не объяснять же, что для нас это событие с совершенно противоположным смыслом: какое холодное море!

Зато оно чистое. Чистое и замечательно пустое. На горизонте видны корабли, но ни звука, кроме шелеста волн и скрежета чаек, не доносится. Мелкий светлый песок без следов ног или шин, только водоросли, мореные деревяшки, раковины и прочие дары моря. Если вооружиться ситом и тщательно просеивать его, можно намыть мелкого, как гречневая крупа, янтаря. Можно попросту окунуться, обнаружить, что вода прохладная, но теплее, чем хочется, встать по пояс в этой непрозрачной, тяжелой серо-зеленоватой солоно пахнущей воде.