Брови Брайана поднялись еще выше.

— Вывел из себя? Тебя?

— Не надо. Я сама не знала, что я такая скверная. Всегда думала, что я человек спокойный. Но этот Джейк Дейр… Такое впечатление, что он постоянно гладит меня против шерсти.

— А, — повторил Брайан.

Эш прищурившись смотрела на серебряную ленту дороги, освещенную фарами.

— У меня такое чувство, что у него какой-то план. Не знаю, какой. Знаю только, что он страшно разозлился, когда я отказалась продать землю, но ведь с этим он ничего поделать не может. И вообще, все выглядит так, будто дело вовсе не в бизнесе. Такое впечатление… Ну, я просто не знаю. — Она откинула назад спутавшиеся волосы и нахмурилась. — Я никогда раньше так постоянно не дергалась. — Она повернулась к Брайану. — Знаю, это звучит глупо, но я чувствую себя так, будто за мной наблюдает какой-то иностранный агент. — Голос ее дрожал.

Расти зарычал, почувствовав ее волнение. Эш повернулась и положила руку на его шелковистую спину, успокаивая.

— Никто раньше не мог довести меня до такого состояния. — Она даже не отдавала себе отчета, насколько изумленным был ее тон.

— Новые впечатления никогда не вредят, — смущенно заметил Брайан.

— Формируют характер, ты это хочешь сказать? — сухо спросила Эш. — Не уверена, насколько мне нравятся те изменения, которые происходят во мне под влиянием Джейка Дейра.

Брайан рассмеялся. Но, высадив Эш у кухонной двери особняка, он задумался. И на вечеринке у Тима Паджетта он был несколько рассеян для консультанта.

— Что случилось? — спросила жена, когда они вышли из-за стола и направились в гостиную, куда подали кофе.

— Я уже жалею о своем решении, — рассеянно сказал Брайан. — Поначалу мне понравилась эта идея, но теперь мне кажется, я не все принял во внимание.

Жена забеспокоилась.

— Ты говоришь о пациенте?

Брайан вздрогнул и вернулся к реальности.

— Нет. Ничего такого. Не обращай на меня внимания. — Он взял ее за руку; — Пойдем и послушаем, что Тим скажет насчет стоимости недвижимости в деревне.

Эш осторожно вошла в кухню. Над плитой горел свет, но в остальном все было на месте. Джейка Дейра не видно. Она облегченно вздохнула.

Эш налила воды Расти и смыла грязь и мусор со своих рук. Хотя ей до смерти этого не хотелось, совесть подсказывала ей, что следует сказать ему, что ужин готов. Как бы ей ни хотелось, чтобы он находился где-то в другом месте, он все еще гость в ее доме.

Быстро взглянула на часы. Уже одиннадцатый час. Летом так поздно темнеет. Возможно, он решил не дожидаться ужина. Возможно, уже лег спать, с надеждой подумала она. Распрямив плечи, она отправилась проверить.

Разумеется, он не спал. Из-под двери кабинета пробивался свет. Он слушал музыку. Подойдя поближе, Эш расслышала соло скрипки и какого-то духового инструмента, мечтательно переговаривающихся друг с другом. Она узнала мелодию и удивилась. Одна из ее самых любимых вещей, концерт для кларнета восемнадцатого века, от которого дух захватывало.

Внезапно ее переполнила необъяснимая ярость. Как он смеет? Нет, как он смеет? Он въехал в ее дом, нарушил ее обычный распорядок, а теперь пользуется ее музыкальным центром, будто желанный гость в доме!

С грохотом распахнув дверь, Эш влетела в комнату. Увидев открывшуюся картину, она застыла на месте.

Джейк Дейр вытянулся в одном из кресел восемнадцатого века, подаренных им дедом к свадьбе. Они давно хранились в семье, и дед их обожал. С точки зрения Эш, это был, пожалуй, его единственный сентиментальный жест. В то время он растрогал ее до слез. Позже, разумеется, она сообразила, что он определял лишь степень решимости ее деда сделать этот брак удачным.

Питер утверждал, что кресла неудобные. Он настоял, чтобы их поставили в его кабинете. Но он никогда в них не садился, разве что в присутствии деда.

Эш же всегда нравилось сворачиваться в них калачиком, даже еще ребенком. Она забивалась в парчевый угол с любимой книжкой, чувствуя себя в безопасности. Пока она там сидела, ей казалось, что никто не может причинить ей боль. Иногда, когда Питер уезжал, она решалась пробраться в кабинет и снова забивалась в любимое кресло, стараясь припомнить, как хорошо ей было там в детстве.

Один или два раза ее заставал там Питер, неожиданно вернувшийся из Лондона. Он ужасно злился. К концу их брака это стало лишь одной из многих вещей, которые его бесили. Он никогда ничего не говорил, но Эш все равно знала. В конце концов, она вообще перестала заходить в кабинет.

Теперь, увидев, как чужой человек сделал то, что ей самой запрещали делать, Эш показалось, что ее ударили прямиком в сердце. Она приложила руку к груди. На одно ужасное мгновение ей показалось, что она не может дышать.