— Барон уже говорил мне об этой, тем более странной для молодой женщины фантазии, что ведь она сама пережила там большое горе.

— Знаете, мне кажется, что несмотря на замужество, она не забыла Вадима Викторовича. Когда я выразила удивление по поводу ее намерения жить в Зельденбурге, она с грустью сказала: «Это место очень дорого мне: я провела в нем лучшие дни моей жизни».

Наступившее время было блаженным спокойствием для Лили, и наоборот, отмечено неустанной работой для князя с приятелем.

Доктор собирался приступить к лечению при помощи герметической медицины. А Елецкий, со своей стороны, деятельно готовил издание сочинения, которое привез в рукописи. Тем не менее, он нисколько не заблуждался относительно трудности распространить книгу, содержание которой шло вразрез с укоренившимися воззрениями, проповедуя людям новую идеологию и открывая совершенно неведомый кругозор.

Однажды в доме у барона князь читал перед довольно многочисленной аудиторией программу своего сочинения, касавшегося, между прочим, следующих вопросов: разнообразие краски излучаемых мыслей и сила мозгового излучения или, иными словами, мышления, доказанная, например, способностью произвольного понижения или повышения ртути в термометре под влиянием флюидической силы экспериментатора. Не менее интересны были опыты оживления астральными токами драгоценных камней, омертвелого жемчуга, увядших цветов, насекомых и маленьких больных рыбок, и, наконец, эстериоризация астрального тела и объявление войны смерти.

Это чтение возбудило среди слушателей, принадлежавших к «близким» общества, большой интерес, а так как между ними было много любопытных относительно оккультизма и несколько больных, то все они явились первыми кандидатами на герметическое лечение у «интересного» индуса Равана-Веда.

Когда приятели остались одни, доктор лукаво заметил, что князь уже приобрел первых читателей.

— А ты первых пациентов. Барон пел тебе неумолчные гимны, к тому же, ты весьма любопытный врач, который лечит даром. Разве это не сокровище, особенно для дам? — возразил князь, поддразнивая.

— Действительно, шестнадцать дам, для начала не дурно, — ответил доктор, смеясь. — . Жаль только, что все эти высокопоставленные кавалеры и дамы преимущественно бесноватые, а недуг заключается В более или менее опасном для их жизни одержании. Не особенно приятно будет давать им это понять и открыто говорить неудобную правду.

— Самое трудное будет лечить Мэри, которую я встретил сегодня на Морской. Она ехала в экипаже, а на передней скамейке сидел тигр, и я подозреваю, что это именно Пратисуриа. Она чрезвычайно похорошела, но окружавшая ее оккультная свита отвратительна, и вырвать ее из когтей сатанистов будет очень трудно.

— Я боюсь, что они скорее убьют ее, но не выпустят, — с грустью заметил доктор.

— Нет, нет! Веджага-Синг обещал спасти ее, — ободряюще возразил князь.

Доктор ничего не ответил. Он казался печальным и озабоченным, а уйдя к себе, задумался.

Утром доктор поехал на Александро-Невское кладбище и долго молился на могиле тетки, а потом сыскал и собственный памятник. С понятным волнением смотрел он на мраморный крест, опершись на который стояла женщина под вуалью. Подножие памятника украшали цветы и гирлянды. Это, конечно, Лили, добрая, милая девушка охраняла могилу. Мраморная скамья в ограде указывала, что она часто приходит сюда молиться за него. Какое трогательное воспоминание сберегла она о прежнем к ней расположении. Как ни была она наивна, а все же угадала, что «материнская любовь» баронессы и даваемое детям нелепое воспитание были простой комедией, чтобы только казаться такой же добросовестной матерью, как и любящей женой.

При воспоминании о циничной и преступной женщине, которая поработила его и разбила жизнь, доктора охватило отвращение, и ему стало совестно за прошлое.

Он любил гулять и шел с кладбища пешком по Невскому, забавляясь, но и волнуясь, когда то и дело натыкался на прежних приятелей, знакомых и пациентов, а те не узнавали его.

Около одного из магазинов на углу Невского и Морской он неожиданно увидел Мэри. Ее экипаж остановился, и Пратисуриа спокойно остался в карете, а она почти задела доктора, проходя мимо, но ее взгляд равнодушно скользнул по нему. Вадим Викторович остался у витрины до ее выхода из магазина, и сердце его сильно забилось. Какая ужасная перемена произошла в этом очаровательном, невинном чистом существе! Она и теперь была красива, но какой ценой приобрела она эту демоническую красоту — ценою своей души!.. Чего бы он ни дал, чтобы узнать: думает ли она еще о нем или забыла? Но все равно! Чтобы спасти ее и вырвать из власти зла, он был готов пожертвовать собой без всякой эгоистичной, задней мысли.

Затем наступило время, когда доктор и князь были завалены работой. Елецкий следил за печатаньем издаваемой им книги, которую хотел выпустить в наиболее блестящем виде и с возможно широкой рекламой, а доктор устраивал помещение, где собирался лечить. С этой целью он нанял неподалеку от барона небольшой уединенный домик с садом в два этажа, по шести комнат в каждом, и с отдельным хозяйственным флигелем. В нижнем этаже находились приемная для больных и библиотеки, все очень скромно обставленные. Во втором этаже две комнаты предназначались для дам и мужчин, а затем шла довольно большая зала и рядом с ней комната, имевшая особое назначение и убранство.

Посередине, на бронзовых ножках, стоял большой металлический диск со сказочными дырочками, точно решето, а под ним помещалась жаровня.

На столе находился большой хрустальный таз с водой, а на его дне находился крест. В высоких шандалах вокруг были вставлены белые восковые свечи, а в большой стеклянной коробке с крышкой хранились намагнетизированные облатки. Одна из стен залы была украшена большой картиной, изображавшей момент, когда Христос исцелил бесноватого, а изгнанные духи зла вселились в стадо свиней, которые бросаются в море. Восхитительный по выражению мощи и силы воли лик Спасителя производил громадное впечатление.