Шрифт:
– Всем талантам и гениям приходится долго бороться за существование, прежде чем мир признает их, - иногда посмеивался Сашка.
– Крепись! Ты попала в число избранных.
Попала... в число... избранных... за что?.. за какие заслуги?..
Иногда твердила себе: "Все, я больше не могу... Нет сил..." Приползала домой в слезах. И отвечала самой себе: "А через не могу..."
И снова: съемки, душные студии, продувные ветра на натуре, вопли режиссеров, истерики партнеров и партнерш... И ее собственные, конечно...
И овации зрительного зала, и премии кинофестивалей, и добрые объятия Лели... И холодные глазки Натальи...
– Маленькая, но кусючая, - говорил Сашка о Наташе Моториной.
И однажды пристал к ней, как дитя малое, но спокойно-сардонично:
– И-е! Натка, ты Сальери!
Она ответила серьезно и пронзительно:
– Я Моцарт!
Тоже большой ребенок.
Сашка посмеивался:
– Нет, Сальери!
Натка отозвалась еще пронзительнее и истеричнее:
– Моцарт!
Она была прирожденным снобом: всюду к месту и не к месту вворачивала о своей близкой дружбе - с самого детства, с московского серо-пыльного двора между громадами домов - с Ксений Ледневой, всегда ходила на все премьеры и просмотры в Дом кино - а Ксеня всегда приглашала подруг - и потом опять монотонно твердила, что вот была... видела... поздравляла... приятельницу детства... Ксению Ледневу... ту самую... которая...
– А ты ее не боишься?
– как-то спросил Сашка.
Ксеня удивилась.
– Натку?! С чего бы это?
– А в речке крокодил...
– пропел Сашка.
Ксения с досадой махнула рукой.
В последнее время она все чаще и чаще мечтала об одном: чтобы Митя окончил Семинарию, но ничего для этого не делала, даже в церковь его не водила. Хотя туда сын ходил с Сашкой.
Ксеня старалась не заговаривать с ним о сыне. Понимала: так лучше и безболезненнее. И возврат невозможен. Наверное, она во многом виновата перед Митей, а как же иначе? И вообще, почему люди всегда так уверены, что виноваты их дети, которые не слушаются, не учатся и убегают из дома при каждом удобном случае? Почему так редко, так мало взрослые задумываются о собственной вине перед своими детьми?
Ксения часто думала, что Мите так - именно так - лучше. Она все равно не сумела бы в своей вечной театрально-киношной суете уделить ему столько времени, сколько Сашка. И ты его со счетов не сбрасывай... Но... И все-таки... тем не менее... Забор коротеньких насмешливых слов, твердящих свое: "Какая ты мать?.. А еще Варьку осуждаешь... Ты ведь немногим лучше..." И раздавливающая правда этих слов...
Ксеня сделала несколько провалившихся попыток вернуть Митю, всякий раз наталкиваясь на его сопротивление. И отступала. И жила дальше. И пробовала снова...
Маленький Митя однажды переделал на свой лад главный пасхальный тропарь, который часто поется на Пасху: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав". Он на Пасху пел тропарь вместе со всеми, но не до конца понимал его смысл: что значит "во гробех". И, по "собственному усмотрению", пел так: "и сущим воробей живот даровав".
Сашка хохотал потом, услышав вопрос сына, понимавшего, что он поет неправильно. Но как надо?
– Ты ему плохо объясняешь, - сердито сказала Ксения, выслушав Сашкин рассказ.
– Отец Андрей говорил, что молитва должна быть понятна каждому, тем более ребенку.
– И-е! Совсем не плохо.
И промурлыкал:
Старинная беседка,
Увитая плющом...
Сиреневая ветка...
А я тут ни при чем!
Ксения злобно швырнула трубку.
Куда бы ни пришел Сашка - хоть на скамейку во двор - никто никогда не слышал от него рассказов о работе. И новостями он не интересовался, зачастую искренне не знал о том, о чем все горячо толковали уже полгода. Но зато все обязательно и первоочередно слышали от Сашки, что России необходимо возвращение монархии. И его монологи о близком или прошедшем церковном празднике, о том, как надо праздновать, как поститься, как причащаться... Плюс ко всему Сашка вдруг собрался петь в церковном хоре.
Накануне своего очередного дня рожденья позвонил Ксене:
– Заглянешь?
– Без вариантов, - буркнула она.
Понимала: придешь туда на день рожденья и увидишь людей вроде Сашки, которые будут толкать речи про монархию в России и дарить в основном одно и то же - иконы, кресты, ладанки, пояса с молитвами, свечки, просфоры... Ксения поразмыслила и купила подарок соответствующий - икону Богоматери.
Пришла...
– Мама!
– обрадовался Митя и бросился к ней.
Прижался светлой головой - весь в Сашку! Притих.
Как трудно жить на Земле... А кто тебе обещал, что будет легко?
И какая она мать...
Вдруг выяснилось, что с подобным подарком одна Ксеня. Обстановка довольно свободная, и гости - вполне светские люди, кто-то даже неверующий. И подарки - огромный сувенирный бокал, книги, что-то по карате, кассеты, техника... кто-то вообще принес деревянную статуэтку, с Востока привезенную, - обнаженную девушку. И одна Ксеня с иконой...
Задумчивая Натка аккуратно расставляла подарки на столе. Вот это сюда, это туда, это вместе, а вот то... Поставила деревянную статуэтку, а возле - Ксенин подарок, как два предмета художественной работы. Секунду подумала.